от беглых монахов, которых не успели уничтожить или посадить.
Но эти люди старшего поколения, к сожалению, уже уходят, один за другим. Уходят те, что являлись носителями той самой истинной веры, «веры в гонениях».
Но преемственность каким-то образом сохраняется. Необъяснимым образом, можно сказать. Нет обрыва традиции, уже две тысячи лет ниточка тянется.
Если в крупных городах – я сам из Екатеринбурга, там было несколько церквей, которые не закрывались, и эта традиция фактически не прерывалась, если ты хотел прийти в церковь даже через какие-то преграды, так или иначе ты попадал туда – традиция дореволюционная те́плилась постоянно.
У нас в Тобольске очень ощущается, что до определенного времени вообще не было церкви.
На кладбище церковь, по-моему, не закрывалась, но там очень все проблемно было. И только в 50-х годах, после потепления, открыли Покровский собор – и здесь постоянная борьба с музеем, постоянная борьба с местными властями, и по воспоминаниям наших бабушек древненьких, которые тоже уже скончались, – очень ощущалась эта временность пребывания. Успехи, которые достигались, воспринимались как «прожили день, и слава Богу», как на фронте.
В прошлом году один из наших студентов писал дипломную работу «Тобольск по воспоминаниям старожилов», он ходил по старым бабушкам, записывал их рассказы, попытался систематизировать, налагая их на официальную историю. Получилось что-то необычное – я хотел бы лучшего результата, не очень доволен работой – но тем не менее те записи, которые он сделал, те архивные материалы, которые он сохранил, говорят о том, насколько для этих людей – хотя они тоже все приезжие, кто из Омска, кто из Екатеринбург, или из других мест – но для них Тобольск стал городом-святыней.
– Почему? В связи с тем, что здесь были особые события, в том числе с Царем связанные?
– А вот сложно сказать. По этим воспоминаниям судя, они все приехали к Святителю Иоанну, несмотря на то что он уже триста лет как умер, сто лет назад проставлен как святой. Но звучит снова и снова: «я приехала к Святителю Иоанну девятнадцатилетней девчонкой»… Они все приехали к нему.
Евпраксия-матушка еще жива, рассказывала – вот она приехала и пела по храмам, ее всю жизнь гоняли, закрывали в тюрьме, сажали на несколько лет как психически ненормальную, как тунеядку – хрущевские гонения были, а она только пела по церквям, нигде официально на работу не устроена. Вот ее, как тунеядку, в тюрьму посадили тогда.
Но тем не менее, как она сама говорила – она сейчас уже ходить не может, дома сидит, – что ей все равно было, какой владыка, какой священник – молодой, немолодой, старенький, нестаренький, – она со Святителем Иоанном всегда, с ним одним.
Матушка Евпраксия с ним как-то общалась – видимо, опыт мистического общения у нее есть.
Как это происходит – я молодой, ничего об этом сказать не могу.
– Вы молодой, но тем не менее я рядом с вами чувствую удивительное спокойствие, беседую – и мысли упорядочиваются. Уверена, не я первая об этом говорю. Вы умеете материал в последовательности и без усилий по полочкам разложить. Особый дар. Действительно, я в вашем присутствии очень комфортно и хорошо себя чувствую. Редко встречаешь таких людей.
И еще один вопрос у меня, мы уже коротко затрагивали эту тему. Вы сказали: «Я проректор по науке всего лишь, духовность более важна». С тех пор думаю – а духовность эта, она как и в чем проявляется?
Когда вы ощутили бы, что вы уже в состоянии и научной частью, и духовным воспитанием заниматься? Что показатель? Отсутствие сомнений, соблазнов, искушений и греховных помыслов?
– Сложно ответить, вы поймите. Я почему о науке так пренебрежительно…
– Извините, что перебиваю, но я, напротив, чувствую свою ущербность, если есть пробелы в знаниях на ту или иную тему, а в семинарии преподают философию.
У вас накоплен багаж глубоких знаний, и это чувствуется в беседе, что и настраивает определенным образом. При этом рассудительность и доброта в ваших словах. Любую дискуссию выиграете с деликатностью, умея не задеть чувства своего оппонента…
– Хорошо, но пассаж насчет дискуссий оставим на вашей совести, это целый пласт бытия. – Отец Петр задумался, но я о сказанном не пожалела. О сложном он говорит запросто, не боится неожиданных вопросов и на удивление терпелив.
Он снова сосредоточил на мне взгляд и продолжил:
– Чем отличается образованность от духовности, в этом вопрос? Я как могу сформулировать это… Дело в том, что интеллект – такая вещь, один ученый ее сравнивал с мышцей. С наскока возьмешь томик Шлейермахера – никогда в жизни больше трех страниц не прочитаешь. Точно так же, как подойдешь и возьмешь гирю девяностокилограммовую – два-три раза поднял, и все, потом у тебя ни желания, ни сил не будет. Все должно быть постепенно. Интеллект, как отчасти и физические способности, развивается усидчивостью, постоянными занятиями и так далее. Как у знаменитого атлета, так и у научного спортсмена, который имеет серьезные достижения, на определенном этапе возникает ощущение, что «я превзошел других», то есть вопрос в том, что человек достигает высоких ступеней. И кажется естественным, что теперь соревноваться с дилетантом – для чемпиона или общаться со среднестатистическим студентом – для интеллектуала скучно.
Так или иначе, возраст и нагрузка постоянная – и возникает чувство превосходства, вознесенности собственной над другими. По-духовному это называется гордостью.
А гордыня – самый трудно выкорчевываемый грех. Избавиться от гордости, особенно когда есть какие-то для того основания и предпосылки, – от нее избавиться практически невозможно. Всегда остается она на самом пакостном уровне, на генном – и никуда от нее не денешься.
Возноситься священнику ни в коем случае нельзя, кем бы он ни был – никак нельзя. Любому ученому можно хвастаться и гордиться: я доктор наук, только я один могу об этом судить. – Тут отец Петр засмеялся, и странно было бы, если бы сохранял серьезность, причем святой Гермоген, портрет за проректорской спиной висит, мне показалось, тоже саркастически улыбнулся… а впрочем, у архимандрита лицо на портрете довольно издевательское, особенно взгляд. – У меня есть знакомые, которые нередко полемику свою заканчивают словами – ну, в конце концов, я доктор наук, я лучше знаю.
– Это же не всерьез заявляют, наверное.
– Тем не менее нередко так получается. А человек, так скажем, призванный несколько по-другому, оказывается в рамках закона духовного. И если посмотреть – у нас помимо истории, помимо сугубо философских богословских занятий, есть прекрасные духовные чтения, в этих книгах нередко находим жизнеописания тех людей, которые достигли Царствия Божьего.
Спасение