Читать интересную книгу Последняя из дома Романовых - Эдвард Радзинский

– А вот тут я с вами не согласен, – вступил в разговор третий. – Моя кузина Варенька Головина все эти годы воспитывалась в Ивановском монастыре. И на днях кое-что поведала мне оказалось, покойная монахиня сильно ее отличала и совсем незадолго до смерти рассказала ей удивительную историю.

Впоследствии эта история будет опубликована в 1865 году в журнале «Современная летопись» неким господином Самгиным, внуком Головиной.

– Варенька сказала, что монахиня поведала ей эту историю очень странно... как бы не о себе. Но при том она говорила так, что не оставалось сомнений, что рассказывала она о себе... Дескать, жила-была одна девица, дочь знатных родителей, и воспитывалась она далеко за морем, в теплой стране. Образование она получила блестящее и жила в роскоши и неге. Один раз пришли к ней гости, в их числе важный русский генерал. Генерал этот и предложил ей покататься в шлюпке по взморью. Поехала она с ним...

А как вышли в морс, там стоял русский корабль. Он и предложил ей взойти. Она согласилась, а как взошла на корабль, силой отвели ее в каюту да часовых приставили... – Он помолчал. – Теперь вы поняли, почему граф Орлов объезжал за версту монастырь? – с торжеством спросил рассказчик

– Так что же выходит, господа, – монахиня была та самая женщина, которую граф захватил когда-то в Италии?

– И значит, эта женщина была не самозванка? – восторженно воскликнул другой офицер.

– Это все досужие разговоры, господа. Сия монахиня никакого отношения к той женщине не имеет, – решительно начал новый рассказчик. – Я доподлинно знаю. Мой дядя, Александр Михайлович Голицын, лично ее в крепости допрашивал. Да и отцу моему рассказывал, как в камеру к ней во шли, когда она уже была мертвая. И как сам распорядился зарыть ее в землю.

– Не горячись, Голицын. Будто мы не знаем, как у нас в России такие дела делаются. Одну вывезли тайно, а схоронили совсем другую. Сколько раз сие было.

– Нет, нет. Князь Александр Михайлович много рассказывал о той женщине. Господа, это была страстная натура! До такой степени страстная, что я влюбился в нее по его рассказам. Нет, не похожа она была на эту без гласную тень...

– Отнюдь не безгласная! Я слышал ее голос, господа, клянусь, – вступил последний из собравшихся. – В тот год я только поступил в полк и сильно повесничал. И как прослышал о безгласной монахине, тотчас заключил пари. Я подкупил сторожа, который ее караулил, выждал час, когда все собрались на богослужение... и подкрался к окну кельи. И вдруг из-за занавесок я услышал нежный тихий голос «Зачем вы хотите нарушить мой по кой?» Ах, какой это был голос, господа! Мольба, страдание, благородство... И я бежал, бежал от окна...

– Так все-таки, господа: кто же она была?

Вот такие разговоры ходили по Москве в февральскую зиму 1810 года.

ТАЙНА КНЯЖНЫ ТАРАКАНОВОЙ: ВЕРСИЯ

У восточной стены полевую сторону колокольни стоит маленькая часовня. Здесь в 1810 году была похоронена дочь императрицы Елизаветы Петровны -Августа (Тараканова)...

К.Морозов Новоспасский монастырь в Москве

Итак, мы возвращаемся обратно, в 1775 год, когда все наши действующие лица живы. Еще живы. 1775 год, август. Петропавловская крепость. В камере Елизаветы князь Голицын закончил тот самый последний допрос

– Как нераскаявшаяся преступница, вы осуждаетесь на вечное заточение...

Через некоторое время он вышел из камеры. Коломенское, шесть двадцать утра. Императрица уже в своем кабинете. Окно распахнуто, в кресле, как всегда, расположилась английская левретка, смотрит в открытое окно и лает, завидев на реке движущуюся лодку. Екатерина работает.

«Как был приятен для меня конец этого года. У сына в марте должен был появиться первенец. Я ждала мальчика. Ибо тогда сразу упрочится положение династии. И мое положение. Хотя, не скрою, эта бестия в крепости... меня тревожила. Я понимала, что она должна умереть со дня на день. И тогда – тайна навсегда... А она все время требовала встречи. Мне надо было с кем-то посоветоваться. Но мой друг... соколик... сударушка... душа моя... (Так государыня именовала Григория Александровича Потемкина.) По случаю мира с турками я наградила соколика графским достоинством. Ближе его сейчас никого нет... Но посоветоваться с ним в этом деле нельзя. В последнее время он стал положительно несносен. Как когда-то у Григория (у Орлова)... у него появилась идея во что бы то ни стало жениться на мне. Этот безумец решил стать государем. И надо отдать ему должное: он умеет устраивать зрелища. Когда я была в Москве...»

– Навестить тебе надо, матушка, Троице-Сергиеву лавру, – говорит фаворит.

«Я люблю русскую церковь, люблю разное облачение священников и такое чистое, безорганное человеческое пение... И я с радостью вняла призыву соколика».

Она идет по двору Троице-Сергиевой лавры, когда неожиданно ее окружает толпа монахов.

– В блуде живешь!..

– Покайся, государыня! Помни, что Иоанн Богослов сказал: «Беги тех, кто хочет совместить внебрачную и брачную жизнь. Ибо примешивают они к меду желчь и к вину грязь».

– Освяти жизнь таинством брака, государыня!

И расступаются монахи – Потемкин, огромный, страшный, в рясе, падает перед ней на колени.

– Во грехе не могу жить более! В монастырь уйду!

– Если хотите вонзить кинжал в сердце вашей подруги... Но такой план не делает чести ни уму вашему, ни сердцу.

Екатерина заплакала.

«Слезы могли быть единственным ответом на сию дикую сцену. Но я поняла, что придется что-то делать. Мне надобно было показать, что он отнюдь не всесилен. Было два выхода обуздать этого забавного безумца. Удалить его вообще – но он мне нужен, мне нужна эта беспощадная, страшная мужская воля. О, если б я была мужчиной!.. Оставалось второе – удалить его из опочивальни. Это, конечно, жаль, ибо сей господин – самый презабавный чудак, которого я видела в наш железный век... Короче, советоваться с ним сейчас в деликатных вопросах касательно женщины, именующей себя плодом тайной любви императрицы с фаворитом, означало родить новые сцены... А я устала от прежних. Так что, как всегда, пришлось...»

Она позвонила в колокольчик. И появился тот молодой красавец -новый секретарь Петр Васильевич Завадовский.

– Князя Вяземского пригласите ко мне.

Завадовский восторженно смотрит на императрицу, будто не слыша приказания.

«Конечно, он ничтожен, да прелесть! Что делать... Григория Александровича придется удалить из опочивальни».

– Я прошу вас, Петр Васильевич, душа моя, – совсем нежно повторяет Екатерина Завадовскому, – попросить ко мне князя.

В кабинете князь Вяземский и Екатерина.

– Какие новости из Петербурга об известной женщине? Князь внимательно глядит на императрицу:

– Жить ей осталось недолго, как пишет в своем последнем донесении князь Александр Михайлович.

– Но не могу же я с ней встретиться?.. – вдруг говорит императрица. Князь, как всегда, понимает.

– Вы должны с ней встретиться.

– Нет, нет, не уговаривайте, это невозможно!

– Ваше величество, я ваш преданный раб, но я смею настаивать на встрече с известной женщиной.

«Это самое в нем ценное – он всегда настаивает на том, чего хочу я сама».

– Если я на это соглашусь... вы знаете наш двор... это стая борзых. Нигде в мире нет таких сплетников. Немедля распространятся слухи, что сия авантюрера что-то из себя представляет

– Никаких слухов не будет, покуда вы в Москве. Именно потому я настаиваю на этой встрече сейчас Мы сообщим о вашем легком нездоровье. И вы сможете отсутствовать несколько дней. Одновременно дадим в газете сообщение о какой-то аудиенции, данной вами в это время в Москве какому-нибудь лицу... Никому и в голову не придет!..

– Подите с богом, князь, – прервала государыня, – я должна все об думать.

Она вернулась к письменному столу.

«Ах каналья, ах бестия, проделать из-за нее такой путь... Однако пора приниматься за письмо к Гримму...»

«Пишу вам из Коломенского, где по случаю нездоровья провожу в праздности уже несколько дней. Том Андерсон, моя любимая левретка, сидит напротив меня в кресле и лает в открытое окно на судно, поднимающееся по Москве-реке. А я, пользуясь временем болезни, решила написать очередную пьесу. Надеюсь, у нее будет счастливый конец. Вы знаете, как я ценю в искусстве все радостное и веселое. По моей просьбе у нас даже Танкреда играют с благополучным концом...»

Коломенское.

Из дворца выходит князь Вяземский в сопровождении офицера в гвардейском мундире и в серебряной каске с черными перьями, надвинутой на лицо.

– Карету князя Вяземского, – кричит слуга.

Карета выезжает из ворот Коломенского на большую дорогу.

На следующий день карета, сопровождаемая эскортом гвардейцев, въезжает в Петропавловскую крепость. Эскорт остается у ворот, карета громыхает по крепостному двору.

Петропавловская крепость. В помещении коменданта князь Вяземский и комендант.