— Из чего же сделаны эти створки?
— Как можно было понять, — чуточку ехидно усмехнулся волшебник. — Из Мрака. Рассеченный черным мифрилом и им же скованный, он надежно хранит клетки демонов.
— «При этом выкачивая из мира саму магию, в качестве платы за стражу» — мысленно, про себя, добавил Гийом.
— Так значит, их истребление…
— Было необходимостью. Империя погибала и ей требовалась армия. Император обратился к своему названному брату — кронГерцогу эл Гериот с просьбой выставить хотя бы сотню тварей, но тот и слушать не хотел. Тогда и началась внутренняя война, поведшая за собой гибель великой страны.
— Предатель, — прошипел Константин, подразумевая герцога.
— Несомненно. Отказав Императору, Гериоты были признаны изменниками. Но те зашли дальше. Они уничтожили клинки, служившие ключами к клеткам, а так же спрятали от всего мира эти темницы. И тем не менее, мы с вашим отцом нашли самую первую и самую главную тюрьму. Открыв которую, можно освободить невиданную до селе силу, перед которой не устоит ни одна армия.
— Но если Гериоты знали секрет обращения белого мифрила в черный, то не может ли обладать теми же знаниями нынешний их наследник?
— Исключено, — отрезал советник. — Эти знания утеряны. Я потратил всю жизнь, чтобы вычислить альтернативный способом обращения металла, а у вашего врага нет столько времени.
— И все же, я сомневаюсь, что смогу орудовать таким исполином.
— Это же кусочек звезды, — улыбнулся волшебник. — Посмотрите на небо, мой господин, звезды должно быть — огромны, но ведь они не падают с небосклона. Этот меч намного легче, чем вам может показаться. Пожалуй, вашей природной силы будет достаточно.
Константин сморщился, он не любил когда упоминали некоторые из его секретов.
— Нечего стыдиться даров богов. Это может их обидеть.
— Я не стыжусь, — грозно парировал правитель.
— Что ж, тогда, думаю, мы можем приступить к делу.
С этими словами волшебник поднялся на ноги и взмахом руки убрал кресла. Константин повезло, что он не зевал и поднялся чуть раньше мага, а то мог бы сейчас очутиться не в самом достойном положении.
Жестом Гийом попросил Императора покинуть пентаграмму и тот незамедлительно подчинился. Волшебник, убедившись, что обычный смертный находится на почтенном расстоянии, с кряхтением сел на корточки и приложил руки к чертежу. Минул удар сердца и все плато заискрилось черными молниями и вспышками, режущими глаза.
Искры, вылетавшие из линий, устремлялись у лежавшему в центре мечу. Они словно впитывались в него, оставляя после себя темные точки. На лбу старшего советника выступила испарина.
— Дядя, — впервые за долгое время, Константин так назвал этого стойкого человека. — Передай родителям, что я позабочусь о подданных. И… что я их люблю.
— Хорошо, — кивнул старик и на миг тепло, по-домашнему улыбнулся. — Ты вырос достойным этого трона.
В следующее мгновение волшебник исчез, а из пентаграммы устремился поток черных молний. Они единым потоком неустанно били по огромному мечу, который дрожал от их ударов. Константин прикрыл рукой глаза, отвернувшись к стене. Через несколько минут все было законченно.
Мужчина, отряхнув камзол от пыли и пепла, подошел к Крушителю. Того было почти не узнать. Вместо белого материала, похожего на отколовшийся кусочек заходящей луны, теперь на камнях лежало нечто. Нечто, цвета самой мрачной ночи, когда по преданию просыпаются низшие твари Бездны и выходят на охоту за гуляющими девками и юношами.
Юноша нагнулся и схватился обеими руками за рукоять. Вздулись мышцы на предплечьях, затрещала ткань наряда, разрываемая вскатившимися буграми плоти. Натянулись канатами жилы, из глотки вырывался судорожный выдох и одним слитным движением Константин оторвал Крушителя от земли.
В тот же миг мужчина ощутил, как по его телу заструилась энергия, небывалая сила. Сила, которая может разрезать весенний ручей, отрубить лоскут от ветра и рассечь сам мрак. Это была мощь, порождённая черным мифрилом. И Константин, вскинув Крушитель на плечо, ушел. Ушел, не зная, что сила, выкованная в собственной крови, не сравнима с той, которую подарили чужие смерти.
Тим Ройс
Старик вышел, оставив меня наедине с видением. Именно эту женщину, сколь не был бы примитивен подобный эпитет, не имеющий права относится к подобному чуду, я встречал несколько раз, случайно бросив неосторожный взгляд в сторону ложи.
Боги, она был так невозможно прекрасна, что реальность вокруг словно выцветала. Не существовало слов, чтобы описать её черты лица, какие не могли быть созданы природой, до того они были идеальны.
Её чуть прозрачные одежды, опутавшие до дрожи безупречный стан, будоражили сознание самыми откровенными сценами. Аромат её нежных духов, с легкой примесью бадьяна, пьянил не хуже самого терпкого вина, поданного на самом шумном и веселом празднике.
Она была сравнима лишь с воображаемой нимфой, воспеваемой музой или прекрасным наваждением, посланным каким-то ушлым магом. Здесь, конечно магов не было, но я все же поспешил проверить не была ли она очередной «тренировкой». Одно лишь касание к бархатной, нежной, загорелой кожи, породило вспышку самых разнообразных чувств, что лишь убедило меня в реальности сошедшей на землю мечты.
Впрочем, как бы ни была она прекрасна, но в тот момент незнакомка представлялась мне серой и обыденной как случайная встречная в центре города. Линии её губ не заставляли трепетать в предвкушении сладостного поцелуя, мерно поднимающиеся груди не манили, тонкую шею не хотелось покрывать сотнями тысяч поцелуев, а изящная талия никоим образом не восхищала.
— Вы что-то хотели? — спросил я, подпоясываясь ремешком для ножен.
Нимфа словно проплыла по воздуху и коснулась своими изящными пальчиками, моей руки, заставляя её замереть над так и не застегнутой пряжкой.
Она подалась чуть вперед, поднимаясь на цыпочкии жарко зашептало на ухо, вызывая судорожное сглатывание.
— Я слышала, ты так и не просил себе женщин и вина.
Боги, её голос, пусть она и просто шептала, казался мне райской мелодией, обволакивающей слух, словно сладкой патокой. Хотя, он таким не только казался, он таким и был.
— В-вы, в-все, в-верно, слыш-шали, — пробубнил я, все же застегивая пряжку.
— Такому воину никак нельзя без женщины, — прошептала она, скидывая с себя первый из шелковых платков. — Отгони тяжкие мысли, у нас есть лишь один день и одна ночь.
Вы не поймите меня неправильно, я все же мужчина, поэтому даже зажмурившись, я бы не смог противостоять жгучему желанию. Впрочем, я был еще и бывалым наемником, считавшим себя достаточно битым жизнью, чтобы ощущать своей паранойей подставу даже там, где её и быть не могло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});