— Кто вы такие? Что вам нужно? — спрашиваю я возмущенно.
Никакого ответа. Точнее, вместо ответа водитель стремительно трогает с места и едет в неизвестном направлении. Один из стражей, все еще удерживающий за руки, цедит сквозь зубы:
— Не делайте глупостей. Иначе придется бросить вас на пол и легонько придушить.
Своевременное предупреждение, потому что, дважды свернув, машина выскакивает на ярко освещенную и особенно людную в эту пору суток Чаринг-кросс, а когда вынужденный рейс совершается по такой оживленной улице и в метре от себя ты видишь спокойные лица добропорядочных граждан и величественные фигуры полицейских, у тебя возникает сильное желание привести в действие свои голосовые связки.
Конечно, я молчу. Тем более что мои спутники по внешнему виду напоминают Ала и, возможно, лишь на один—два шажка стоят ближе к человеку, чем к обезьяне.
Машина въезжает на Оксфорд-стрит, заворачивает налево, движется до Марбл-Арч, затем вдоль Гайд-парка и, наконец, сворачивает на Гайд-парк-стриг. Знакомый маршрут Так что я не слишком удивляюсь, когда мы оказываемся перед кирпичным фасадом здания, в английском дворе которого не так давно я наслаждался тихой лондонской ночью.
Подталкиваемый одной из горилл и поддерживаемый другой, выхожу из машины, в то время как человек, сидящий рядом с водителем, встает за моей спиной, чтобы упереть мне между лопатками некий предмет, конфигурацию которого, а равно и предназначение нетрудно угадать.
После трех коротких звонков дверь открывается, и в ней вырастает новая горилла. Причем гостеприимство распространяется только на меня. Что же касается сопровождающих меня господ, то они возвращаются обратно к машине.
— Отдайте оружие! — предлагает человекообезьяна, закрыв дверь.
— У меня нет оружия.
Правдивость моего утверждения, понятно, тщательнейшим образом проверяется. После чего следует новое распоряжение.
— Идите за мной.
Путь оказывается недолгим: дверь находится в конце коридора. Горилла, которая, судя по жилетке в черную и серую полоску, выполняет роль лакея, постучав, просовывает голову и докладывает:
— Он здесь.
Затем открывает мне дверь и исчезает.
Я оказываюсь в кабинете со спущенными шторами, как и в берлоге Дрейка, правда, он гораздо светлее и обставлен более изысканно. Хозяин восседает в одном из двух кресел у камина, в котором горят настоящие поленья. Едва ли нужно пояснять, что это сам Мортон.
— Мистер Питер?
Утвердительно киваю.
— Прошу вас, садитесь.
В громовом голосе сквозят почти что ласковые нотки, только я давно вышел из возраста, когда человек доверяется видимости. Все же сажусь, ибо в ногах правды нет и поскольку понимаю, что даже если меня ждет экзекуция, то все равно ей будет предшествовать дружеская беседа.
— Сигару?
— Благодарю, предпочитаю сигареты.
Мортон учтиво ждет, пока я закурю, сбрасывает пепел своей сигары в камин и переходит к сути вопроса:
— Скажите, как это случилось?
— Не знаю, что вас интересует…
— Убийство Ларкина…
— Должен вам сказать, что не имел возможности на нем присутствовать.
— Вы были там, мистер Питер, — произносит хозяин, красноречиво ставя ударение на слове «там».
— Если быть до конца точным, я был наверху, сэр. А убийство, если таковое имело место, было совершено в подвале.
— Хорошо, пусть так, — уступает Мортон. — Тогда поставим вопрос иначе: расскажите мне подробно обо всем, что случилось до убийства.
— Мистер Дрейк вызвал меня к одиннадцати часам, чтобы сообщить, что он получил неопровержимые доказательства предательства Ларкина. И поскольку я позволил себе выразить некоторые сомнения…
— …Потому что верили Ларкину, — подсказывает хозяин.
— Я никому не верю, сэр. Я не из тех, кто верит. Просто я не мог допустить, что Ларкин хочет провалить операцию, из которой он извлекает порядочный куш.
И поскольку я умолкаю, хозяин просит:
— Говорите! Что же вы остановились?
— Жду вашего следующего замечания.
— У меня нет замечаний. И не будет, раз это вас смущает.
— Так вот, поскольку я выразил сомнение, мистер Дрейк поспешил представить мне доказательства. — Речь идет о записи одного разговора Ларкина.
— Какого разговора?
Коротко отвечаю ему, чтобы услышать вопрос:
— А кто сделал запись?
— Не имею понятия.
— В сущности, сейчас это неважно. Продолжайте.
Продолжаю, излагая события с относительной точностью и незначительными сокращениями.
— И вы не видели, что произошло внизу? — спрашивает Мортон, когда я заканчиваю
— Не имел возможности видеть. Могу только предполагать.
— А что вам дает основание предполагать?
— Мистер Дрейк сказал: «Оставьте его Марку». Марк — наемный убийца.
— Ваши предположения верны, — осведомляет меня после короткого молчания хозяин. — Сегодня утром тело Ларкина было выловлено в Темзе. С двумя пулями в сердце.
Он берет длинные каминные щипцы и ворошит уголья, рассеянно наблюдая за фейерверком искр. После чего заявляет:
— Думаю, Ларкин вам был слишком антипатичен, чтобы вступиться за него.
— По-моему, он действительно не из тех, кто вызывает симпатию. Но я не могу сказать, что он был мне антипатичен. Скорее безразличен, если быть совершенно откровенным, говоря о покойнике. И все же я попытался бы его защитить, если бы имел такую возможность.
— Почему попытались бы?
— Но это же абсолютная глупость — выступать против ЦРУ…
— Хм… — мычит Мортон. — А почему не попытались?
— Вы не знаете Дрейка.
Мортон смотрит на меня задумчивыми темными глазами. Осторожный и сообразительный полицейский, но не из простейших типа Ларкина и не с его отталкивающей внешностью.
— Я достаточно хорошо знаю Дрейка, — возражает хозяин. — Это старый дурак… Из тех, что считают себя хитрецами… И даже ухитряются создать впечатление, что хитры… Но все же он старый дурак. И убийство Ларкина — последняя глупость, которой ему суждено закончить жизнь.
И, конкретизируя свою мысль, Мортон добавляет:
— С Дрейком покончено, мистер Потер, хотя он еще этого не подозревает. Вопрос в том, что делать с вами…
Он смотрит на меня, но я не собираюсь заглядывать ему в глаза и довольствуюсь тем, что наблюдаю за играющими в камине огоньками. В кабинете воцаряется тишина, едва нарушаемая время от времени потрескиванием пылающих поленьев.
— Вас совершенно не волнует этот вопрос? — спрашивает наконец хозяин.
— Уже нет.