какие войска пойдешь? – не отставал первый помощник. – Небось, на флот? Иди в воздушные войска… И невестой, небось, успел обзавестись? Тогда интересно, ждать-то она тебя будет?
Паренек был растерян.
Первый помощник насладился произведенным эффектом и ушел к себе в каюту. Матрос закончил вахту и тоже ушел.
Вскоре по судну разнеслась весть: давешний рулевой сбежал. Прыгнул на шведский берег и исчез.
Дальше события развивались так. Судно шло по каналам. При первой возможности он перешел на берег и побежал в полицию. Там попросил политическое убежище: меня, дескать, против моей воли заставляют служить в армии. Я – пацифист.
Шведские власти взяли его под защиту.
А на судне – нешуточная паника. Такие события мгновенно становятся мировой сенсацией. Виновные в них получают соответствующую порцию наказания.
Как было принято, на теплоходе немедленно собрали членов экипажа на собрание. Клеймили предателя родины, вспоминали, какой он был никудышный человек.
В полицию срочно отправили протокол собрания и несколько заявлений от моряков: такому-то он должен такую-то сумму денег, такому-то такую и так далее. Плюс докладная от руководителей профсоюзной организяции: сбежавший матрос обокрал кассу взаимопомощи.
В сопроводительной первого помощника заявлялось, что беглец – уголовный преступник. Он должен быть немедленно выдан экипажу для криминального преследования на родине.
Из этой затеи ничего не получилось. Придуманные истории о невозвращенных долгах и несуществующей на судне кассы взаимопомощи всерьез не были приняты. Матрос остался в Швеции. Что стало с придурковатым первым помощником не знаю – я потерял его из вида.
Но вернемся к моей прогулке по Копенгагену. Я не ошибся – со мной в увольнение пошел первый помощник капитана. Потому что я был слишком важной птицей – ее никак нельзя было выпустить из клетки в первом же заграничном порту.
Для таких опасений у государства были веские основания: мое сомнительное заграничное происхождение, непатриотичная национальность, да, к тому же, я сам принадлежал к вольнодумцам-журналистам.
К моему удовольствию, спутник мне попался никакой не соглядатай. Ему самому было интересно бродить по городу. Думаю, в обычных обстоятельствах он не мог позволить себе такую вольность.
…Когда-то, очень давно на месте, где сейчас Копенгаген, стояла рыбацкая деревушка викингов. Называлась она Хавн. Тут же в 1167 году построили замок и он стал укрепленным городком.
Здесь, на острове Зеландия, находится ядро столицы Дании. А весь город с пригородами раскинулся на островах, между которыми текут проливы и каналы.
По современным меркам Копенгаген невелик – примерно, 600 тысяч жителей. С пригородами не дотягивает до полутора миллионов.
На мой взгляд, главное отличие Копенгагена от многих других городов – велосипеды. Каждый второй горожанин пользуется им для поездки на работу и других нужд. Мы шли и всюду нас окружали веллосипедисты. У зданий большие площади занимали парковки железных коней.
Я глазел на них с чувством человека, который в детстве по бедности не имел велосипед. Глазел и думал: неужели их не воруют? Ничем не привязаны, без цепей и замков. Бери и катись на все четыре стороны.
Но это был другой мир. Велосипеды здесь не воровали.
…Мы нашли дорогу к знаменитому парку Тиволи. Сюда нельзя было не придти – этот парк настоящий старик. Он – второй по возрасту в мире.
И к Русалочке тоже нельзя было не подойти, если уж волею судьбы оказался в Копенгагене. Сколько детей она сделала добрыми, бескорыстными, великодушными! К Русалочке из сказки Андерсена, сидящей на камне в ожидании принца и приумножающей славу этого города.
Красивые улицы, ансамбли домов, достопримечательности были мне, конечно, очень интересны. Но еще больше хотелось походить по датским магазинам. Не из крохоборства, естественно. На мою мелочь в валютном исчислении не пошикуешь. Тут был профессиональный интерес. Магазины влекли меня, как витрина жизни народа, в гости к которому меня занесла фортуна.
Мы-то сами своими прилавками похвастать не могли. Я, изрядно поголодавший в годы войны, до сих пор не мог удовлетворить свой голод. За дефицитом стояли очереди. А дефицит – всюду, куда ни посмотришь. И одевались мы бедно – в магазинах лежало и висело тряпье, которое неприлично было надеть. Но надевали – за неимением гербовой пишут на простой.
В свой первый заграничный рейс я надел кожаное пальто – писк тогдашней советской моды. И просчитался. В Копенгагене прохожие оглядывались на меня, как на папуаса, нивесть откуда забредшего в их благопристойную страну.
Словом, меня тянуло в магазины. Чтобы с их помощью сравнить два образа жизни.
По дороге мы заходили в небольшие лавки. Продавцы бросались к нам со своими предложениями. Но когда узнавали, что мы говорим только на русском, остывали. Хотя нас удивляло, что все они предлагали нам общение минимум на трех-четырех языках. Копенгаген стоит на перекрстке торговых дорог Европы, и этим объяснялось, что в лавках и магазинах работали сплошь полиглоты.
В огромном торговом центре, доверху набитом заманчивыми вещами, я был не очень желанным покупателем. У меня была валюта за трое суток плавания матросом второго, самого нижнего класса. Сущие копейки, считанные датские кроны. Но и на них хотелось купить хоть что-нибудь семье и коллегам из недосягаемой в то время заграницы.
По моему карману был отдел самых дешевых мелочей. Жене – брошку, сынишке – носочки. Пригоршню канцелярских резинок-фигурок, карандашей, цветных скрепок и чего-то другого для редакции. Я брал в руки какую-нибудь безделицу и тут же прикидывал, какую часть моей казны она съест.
– Красивые вещи? – спросил кто-то из-за спины.
Я оглянулся. Там стоял мужчина и смотрел на вещицу, которая была у меня в руках.
Ни о чем не думая, автоматом, я сиганул от него со скоростью зайца, вырвавшегося из пасти лисицы.
Я спасался от незнакомца и лихорадочно искал глазами в нескончаемом караван-сарае товаров моего попутчика, первого помощника капитана.
– Что случилось? – спросил тот, когда я отыскал его среди рядов с вещами.
– По-моему, там был человек из НТС… Ни с того, ни с сего заговорил по-русски.
– Хорошо, что ушли. Тут всякое могло случиться… Они часто пристают к нашим морякам. Однажды группой хотели подняться на советский пароход. Команда не могла с ними справиться. Тогда капитан приказал включить брандспойты с кипятком. Их смыло мгновенно.
* * *
Нет лекарств для тех,
У кого пороки стали нравами.
Сенека.
В Советском Союзе об этой организации практически ничего не знали. Иногда упоминали с эпитетом “антисоветчики” и только потому, что она издавала, да и сейчас издает, два журнала – “Посев” и “Грани”. В них печатались наши диссиденты и потому