Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

Середа криво усмехнулся. Потомок мутно глянул, потом опять уставился себе под ноги. Просто руки от всего этого опускаются, но не кидаться же глупо под пули, не для того маманя растила, чтоб вот так глупо сдохнуть. Вот уж фигушки! Семёнов разозлился, и на некоторое время стало вроде как полегче. Принялся смотреть, кто слева навстречу проезжает. Грузовик с ящиками. Мотоцикл. Еще мотоцикл. А поля все тянутся и тянутся. Справа лесок удалился, а слева — через дорогу, вроде как поближе стал. Не, все равно не добежишь. Оглянулся, ближайший конвоир был неподалеку и бдел, гнида платяная. Шел распаренный, красный, с непривычно засученными рукавами, расстегнутым кителем, откуда торчала белая майка. Еще три грузовика. Трупы наших в кювете. Легковушка в другую сторону. Мотоцикл с коляской. Пустой грузовик обогнал колонну, опять присыпав пылью идущих. В эту сторону грузовик с тентом, тяжелый. Ну и пылят же они, сволочи! Конвоир сзади платком вспотевшую рожу вытирает. А зря, вон кто‑то пылит так, что грузовикам и не сравниться. Пылища, словно дымзавеса сзади волочится. Понятно, танк гусеницами дорогу молотит. Спешит сволочь, видно отстал, теперь фронт догоняет. Один, а пыли поднял! Как от колонны, аж не видно, что за ним сзади. Не видно! Семёнов встрепенулся, глянул опять на своих спутников, открыл было рот, но тут глаза у взглянувшего ему в лицо Середы раскрылись в непонятном ужасе и артиллерист здоровой рукой рванул за грудки Семёнова к себе и сам резко отшатнулся назад, отпихивая спиной Жанаева и Лёху на обочину. А тишина вдруг взорвалась многоголосым воем ужаса, визгом, каким перед смертью только можно на последнем выдохе заверещать, залпом брани, странным тошным хрустом, чваканьем и близким ревом мощного двигателя вместе с мелодичным и неуместным тут дзиньканьем, какое издают траки танковых гусениц на ходу. Обдало вонью горячего выхлопного газа, запахом крови, дерьма и еще чего‑то, что не унюхаешь в нормальной жизни. И земля под ногами содрогнулась от промчавшейся по ней тяжести. Чуть не сломав себе шею, Семёнов рывком глянул в влево и обалдел, увидев вместо только что шедших рядом с ним в густой пыли какую‑то непонятную на вид размазанную по дороге разноцветную зелено–карминовую массу и корму удаляющегося танка.

— Бегим! — рявкнул Жанаев и рванулся, схватив за руку потомка, вправо от дороги в поле, где стояла высокая пшеница. Загрохотала автоматная пальба, авторитетно забабахали винтовочные выстрелы — явно эта мысль пришла в голову не одному Жанаеву, от колонны в поле рванули многие, хотя основная колонна просто встала на месте.

— Ну? — воскликнул Середа.

— Назад! — сиплым жутковатым голосом приказал буряту Семёнов. Жанаев остановился как вкопанный, выскочив на метр из колонны. Глянул на своего товарища непонимающе. Но некогда было ему объяснять, что конвоир слева, тот, что только что тер вспотевшую морду, сейчас стоял спиной и, потрясая над головой кулачищем поливал отборной бранью шутников–танкистов, вильнувших в шедшую колонну и распахавших зубастой гусеницей крайний ряд пленных. И некогда было объяснять, что вот ангел в голову подул, прояснив уставшие мозги, и теперь Семёнов отчетливо видел совсем рядом за дорогой убогие кустики тянувшиеся полоской прямо к леску. Поле слева явно было покосом, а на покосе такие кустики остаются только в канавах! А по канаве можно до леса добраться, только чтоб, не высовываясь и не слишком тряся кусты! И Семёнов тихо, но отчаянно скомандовал своим:

— За мной!

И рывком бросился через дорогу. За ним кинулся Середа, и чуть помедлив, Жанаев с Лёхой на буксире. Конвоиру как раз хватило запаса ругани, чтобы четверо успели перемахнуть дорогу и завалиться в действительно оказавшуюся за дорогой неглубокую канаву. Когда он обернулся, то срезал выстрелом нерасторопного парня, побежавшего за четверкой, но задержавшегося на пару секунд. Горожанином видно был этот парень, не понял, что надо в канаву кидаться, так и упал на поле среди жесткой кошеной травы. Семёнов успел кинуть взгляд — и убедиться, что все свои — успели. Несколько секунд было жутко оттого, что казалось — вот сейчас сверху на краю канавы появится презрительно ухмыляющийся конвоир, но секунды тикали, свалившиеся кучей друг на друга, спутники переводили дыхание и Семёнов понял — вот он — Фарт!

— Ползем до леса! Жанаев — замыкает! Смотри, чтоб Лёха жопу не выставлял! Пошли — и активно загребая руками, пополз по канаве. Сзади вплотную, то и дело, задевая его за каблуки, полз Середа. И слышно было, как сопит потомок. Может, это было чудом, а может, и нет, но после нескольких мучительных минут Семёнов увидел прямо перед собой верхушки подлеска. Очень осторожно поднял голову — благо тут как раз кусты росли — до дороги было рукой подать, но там, где лаявшие, словно собаки конвоиры сгоняли в колонну шарахнувшихся пленных, их пока явно не хватились. И конные все видно были на той стороне, где стояла пшеница, и куда кинулись от танка многие. Стоило рискнуть, и Семёнов живым духом перескочил через проплешину почему‑то обожженной травы и влетел в подлесок. Следом так же метнулся артиллерист. Потом парой — бурят с потомком. Минуту посидели, скрытые кустарником, напряженно вслушиваясь, боясь, что все‑таки их засекли, но нет. Все было, как и раньше, немцы орали на дороге, кто‑то протяжно выл, хлопали выстрелы уже поврозь, редкие уже.

— Мы еще не спаслись! — прохрипел, переводя дух, Семёнов.

— Ага — кивнул Середа. Пихнул в бок, рассолодившегося было Лёху, скорчил грозную гримасу. Пахло тут в лесочке как‑то странно — какой‑то химией вроде керосина, говном и — уже привычно — трупниной. И гарью. С трудом, Середа поднялся и поозиравшись, молча двинул куда‑то вбок. Семёнов — за ним. Неподалеку, среди опаленных кустов со свернувшимися в трубочку обожженными листьями, посреди горелого продолговатого пятна почти уткнулась в землю стволом черно–ржавая советская сорокопятка. Между раскинутых станин слегка присыпанные землей торчали обугленные человеческие ноги в красноармейских ботинках, с лохмотьями обмундирования. Трое тут человек легло, вот их кто‑то и присыпал. Валялись развороченные гильзы и еще какая‑то дрянь. Ясно, хоронить было недосуг, присыпали землей наспех — головы и туловища, а ноги–руки из под холмиков остались торчать. Толку в этой горелой пушчонке не было никакого, оружия у расчета тоже не осталось. Хотя, единственно, что могло пригодиться — это торчавшая из такой же недомогилы в стороне от прогоревшего места советская трехлинейка. Безоружным себя Семёнов чувствовал плохо, словно без штанов. Да нет, сейчас бы он легко променял бы свои шаровары на завалящую винтовку с патронами. Даже бы и не задумался.

Тревожно зашипел Жанаев. Не долго думая, Семёнов выдернул — не без усилия — из скудно присыпанного землицей мертвеца винтовку, сразу же огорчившись — приклад у винтаря был отбит напрочь, затвор отсутствовал и даже патронов в магазине не было ни одного. Железяка с замаранным в чем‑то темно–коричневом штыком. Но хоть что‑то, все лучше, чем вообще ничего. Висевшую на винтовке новенькую пилотку почему‑то тоже забрал, кинув ее сидящему Лёхе. Глянул туда, куда напряженно глядел бурят и обмер — пара конных конвоиров не торопясь, но и не слишком медленно трусила по краешку поля как раз сюда. Не к месту вспомнилось, что толковал покойный ротный на занятии по штыковому бою, а именно, что длиннота винтовки и длинный штык для того делался, чтобы пехотинец мог достать кавалериста, даже если тот коника на дыбы поднимет. Толку от длинного штыка, когда всадников двое и сабель у них нет. А вот автоматы есть. Не потягаешься.

— Бегом за мной, только тихо. Давай, Лёха, напрягись — чуть — чуть осталось, потом отдохнем. Обещаю — шепотом скомандовал красноармеец, напуганный очень бледно выглядевшим потомком. Тот кивнул, и, шатаясь, поднялся. Гуськом скользнули в подлесок и как только могли быстро побежали, стараясь не шуметь.

- Carl, Mahl ist bereit? — внезапно раздался молодой нетерпеливый голос неподалеку.

- Es noch ist, Ferkel, zu früh! — ответил совсем рядом уверенный басок.

Это было совершенно неожиданно, и Семёнов по инерции вывалился из кустарника на лесную дорогу, успев только чертыхнуться про себя, больно уж в последнее время не везло ему на лесных дорожках, будь они трижды неладны. Метрах в пятнадцати от него, посреди дороги стояло какое‑то немецкое механизированное чудо–юдо на гусеницах, но очень маленькое, да впридачу еще с мотоциклетным рулем и колесом. Но это — то ладно — вот то, что в паре метров от этого агрегата горел маленький жаркий костерок и темноволосый парень в майке и семейных трусах что‑то помешивал в висящих над огнем котелках — вот это было совсем плохо. А сзади совсем близко заржала лошадь. Кашеваривший немец глянул в направлении звука и встретился глазами с Семёновым. Дальше все пошло очень быстро, немец ловко скользнул за агрегат, где моментально вытянул из кучи всякого добра здоровенную черную кобуру на ремне, привычно откинул крышку и выдернул тускло блеснувший вороненый пистолет. Красноармеец тоже не стоял столбом, а как только понял, что их увидели, рванул к немцу, слыша, как за спиной ломанулись вместе с ним остальные товарищи. Парень в майке почему‑то весело оскалил зубы, пистолет в его руке чем‑то тихо щелкнул и пошел вверх, немец собирался перестрелять бегущих к нему как на стрельбище. И Семёнов понял, что добежать они не успеют.