Таким образом, спереди новая дача была отсечена от внешнего мира запретной зоной, с боков шел лес, тянувшийся вдоль канала, а сзади, в заболоченной низинке, к которой спускался участок, протекал ручей. В долине Клязьмы, куда тек ручей, было большое болото, ограниченное с одной стороны (нашей) более высоким местом, поросшим прекрасным лесом, а с другой — косогором, на котором располагались Мурашки. Добраться оттуда до участка А.И. можно было только по довольно неудобной, местами заболоченной тропке мимо обнесенного высоким глухим забором пустовавшего громадного участка бывшей дачи знаменитого полярника И. Д. Папанина. Все эти искусственные и естественные преграды настолько затрудняли доступ к даче, что любое появление людей перед нашим забором было из ряда вон выходящим событием.
Вот в такой безлюдной обстановке и проводили мы летние месяцы в течение лет шести, когда мама жила фактически одна с тремя детьми (кроме своих еще и с племянницей). Иногда с нами жила ее мать — бабушка Евдокия Дмитриевна. Отец работал и в сталинские времена приезжал далеко не каждый день, и то поздно ночью. Учитывая особенности расположения дачи, он брал с собой пистолет и иногда, будучи очень горячим, стрелял из него в воздух, отпугивая непрошеных гостей, забиравшихся в сад. Ему было жалко не яблок, а собственных трудов, так как жулики варварски обламывали ветки деревьев.
Об истории соседней дачи Папанина сейчас в прессе появились кое-какие не во всем верные сведения.
Проза жизни была такова, что возглавлявший во время войны Главсевморпуть и подчинявшийся непосредственно Сталину полярник, потерял чувство скромности и использовал при ее строительстве служебное положение, привлекал солдат. Какое то время на нашем участке валялись куски вагонеток, а посреди болота долгие годы чернел трактор, застрявший там при попытке начать его осушение, но было ли это связано с Папаниным, или осталось от строительства канала неизвестно.
Дом Папанин построил по тем временам действительно громадный, чуть ли не в три этажа, но абсолютно некрасивый, без какого-либо намека на архитектуру. Гораздо привлекательнее была рубленая, украшенная резьбой сторожка, весело желтевшая свежим проолифенным деревом, — как из сказки! Сталин, узнав о размахе строительства, о том, что в нем участвовал чуть ли не саперный батальон, дачу у Папанина отобрал. Якобы он сказал адмиралу, что прослышал о его благородном поступке — строительстве летней дачи для детского сада, и тому ничего не оставалось делат, как отдать ее под детский сад. Так сейчас пишут журналисты и возможно кое-что так и было, но я знаю совершенно точно, что детского сада там не было никогда. Дача стояла пустая года до пятьдесят пятого, и только в сторожке жила одинокая женщина с собакой. Потом там устроили государственную дачу Совета Министров РСФСР, и в доме поселилось несколько семей.
А.И. приложил к строительству дачи и благоустройству лесного участка много сил. Он купил сборный щитовой дом ("финский"), по-видимому, из той же серии поставок по репарациям, что шла на постройку коттеджного поселка немецких специалистов во Фрязино, а потом откупил у одного из своих товарищей не нужный тому комплект еще на полдома, и дача получилась довольно большой. В ее центре, так же как у Ивана Акинфиевича в Болшеве, стояла печка-голландка. Помимо дачи на большом — в один гектар — участке были еще душ, колодец с электрическим насосом, гараж с утепленными стенами и сарай. В гараже стояла купленная в Германии машина, на которой на моей памяти он поначалу немного ездил, потом прекратил и впоследствии продал. Он собирался купить "победу", копил деньги, долго ходил по воскресным утрам отмечаться в очереди (никаких писем и распределений тогда еще не было), но в конце концов раздумал.
Пока строилась собственная дача лето семья по-прежнему проводила на даче Ивана Акифиевича. Здесь в 1948 году в семье А.И. (члена партбюро аппарата Комитета?3) состоялось важное событие: крещение детей.
Инициатором и организатором всего была бабушка Прасковья Петровна. Произошло это не в церкви, а на даче, в мансарде, где была установлена купель. Священника, совершившего обряд, она пригласила из прихода соседнего села Образцово. Моими крестными стали Алексей Петрович Ярцев, старый товарищ отца и сослуживец по Комитету и Лидия Васильевна Гуринова — знакомая матери.
Муж Лидии Васильевны был актером Малого театра, человеком страстно влюбленным в свою профессию. А.И., любивший слегка подтрунивать над людьми, частенько рассказывал историю о том, как Иван Васильевич пригласил их с женой на спектакль, где был занят, а после его окончания стал интересоваться их мнением о своей игре. Гости были несколько сконфужены и не знали, что ответить. Весь спектакль прождали они появления Ивана Васильевича на сцене, но ни в ком из персонажей так его и не признали. Артист обиделся: "Ну как же, ведь я выходил во втором акте в роли мажордома и зажигал свечи".
После этого случая в нашей семье он получил подпольную кличку "мажордом". Однажды Ивану Васильевичу повезло и он снялся в кино в фильме "Сельская учительница" в роли жандарма, арестовывающего главного героя. Кажется, на этот раз роль была со словами.
Итак, с раннего детства мы с сестрой знали, что нас крестили, знали и своих крестных родителей. Я любил разглядывать свой золотой крестик, хотя не носил его. Мне никогда не говорили, что это нужно скрывать, что со мной совершили что-то, о чем не нужно никому рассказывать. Я и рассказывал.
А.И., в бога не веривший, считал что так на Руси нужно, и все. Мать свою он почитал и перечить ей не стал, отбросив опасения возможных последствий по партийной линии. Впрочем, в тот период отношение к церкви было намного мягче, чем в хрущевские времена, когда гонения на нее достигли наивысшего уровня.
Вообще, он, проживая отдельно от родителей, как мог заботился о них. Он устроил отца на работу начальником тарного цеха завода? 706, помогал деньгами. На почве этой заботы у А.И. ухудшились отношения с братом и сестрой, так как он считал, что те мало думают о родителях. А.И. даже в анкетах писал, что родители находятся частично на его иждивении.
Прасковья Петровна скончалась В 1950 году. Смерть ее от сердечного приступа была легкой — ночью во сне. А.И. сильно переживал эту смерть. Теперь все его сыновни заботы сосредоточились на отце. Иван Акинфиевич по-прежнему был крепок и продолжал работать, правда перейдя из начальников цеха в мастера. А.И. считал для себя недостойным, что его отец продолжал работать, что он как бы не в состоянии обеспечить старость отца, и периодически заводил разговор об уходе на пенсию. Иван Акинфиевич никак этого не хотел, но потом сдался — когда ему было уже семьдесят восемь лет. Уйдя с работы, он тут же начал болеть, и как А.И. не старался лечить его в только что открывшейся в Кунцево больнице 4-го Главного управления при Минздраве СССР, умер, прожив на пенсии всего года полтора. А.И. потом всю жизнь корил себя за свои уговоры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});