Читать интересную книгу Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими - Линор Горалик

ГОРАЛИК Причем какое-то такое… достойное окно в мир. Не торгово-меркантильное, а из области научной фантастики?

БАРАШ Да. И вот брат родился в 58-м. А еще через год – мама опять беременна. И все их родители, вся семья были против еще одного ребенка – что все это совершенно невозможно вытягивать в тех условиях. Она сделала аборт. Через год – выясняется, что снова беременна. Это, соответственно, 60-й год. Опять все против. Муж в рейсе. Непонятно, что делать. Она приняла решение: послала телеграмму куда-то туда в океан с извещением о беременности и решила: если реакция будет хотя бы какой-то нейтральной или прохладной – делает аборт.

ГОРАЛИК Ну, когда муж полгода плавает… Она одна, с двумя детьми…

БАРАШ Да-да. И, в общем, кроме физических вещей, я обязан своим существованием…

ГОРАЛИК …телеграфу?

БАРАШ И до известной степени – правильной постановке слов. Что символично. Папа отреагировал бурно и счастливо.

Я как-то посмотрел в Сети, какая погода была ночью с девятого на десятое сентября 60-го года. Так себе была погода, градусов семь-восемь, дождь… вялотекущее ненастье. Мы жили на улице Бахрушина, рядом с метро «Павелецкая», в Замоскворечье. Дом напротив кинотеатра. Надстройка – шестой этаж (этажи, надстроенные пленными немцами после войны), две маленькие комнаты, родительская проходная, балкон из детской, страшно высоко над улицей… Когда начались схватки, маму долго возили по роддомам – ближайшие, в центре, не принимали. В конце концов ее повезли в Текстильщики. Там она меня и родила. Роды начались в лифте. С тех пор, вероятно, я так и чувствую себя во взвешенном состоянии. Одно из наиболее употребимых слов у меня в текстах, как кто-то заметил, – «зависать»…

ГОРАЛИК Каким вы были, когда были маленьким?

БАРАШ Я был таким ребенком с конфетной обложки. И лоялен, ласков. Со мной всегда можно было договориться. И, собственно, для своих близких я всегда такой… даже слишком.

ГОРАЛИК На вашего сына похожи?

БАРАШ Мои сыновья – у меня их двое…

ГОРАЛИК Я со старшим просто не знакома.

БАРАШ Да. Они похожи. Элишу – Елисея по-русски – вы видели… Вы знаете, есть какое-то исходящее тепло…

ГОРАЛИК Вот вы рассказали про то, каким были в детстве по отношению к другим. А ваш собственный мир как был устроен?

БАРАШ Я был склонен к такой сконцетрированной рассеяности… Точнее, любимое внутреннее движение – как бы раствориться в окружающем, стать частью этой природной медитации существования, если можно так выразиться. Словесный поток, которым начал жить потом, – как бы подмножество этого состояния… Ну и – возможно, это функция места и времени – с тягой к меланхолии, к опережающему ощущению одиночества, тоски. Из характерных эпизодов – я это описывал в книге «Счастливое детство»… Детский сад на улице Бахрушина. Где-то часа четыре-пять вечера. Зима, и уже темно. Мы стоим с какой-то девочкой у оградки детского сада, ждем, когда придут – а придут ли? – родители, варежки примерзли к оградке… и вот мы так тихо разговариваем, что никто за нами не придет…

ГОРАЛИК Саш, наверное, вы еврей…

БАРАШ Ну были и некоторые обстоятельства… наверное, это действовало… Старший брат меня сильно третировал все детство – до тех пор пока лет в тринадцать я не прервал с ним отношения. Живя в одной комнате. И несколько лет, пока он в юности не уехал из родительской квартиры, мы не разговаривали. Интересно, что в этом не было особого внешнего напряжения. Так нам обоим было явно легче, чем в любом контакте. Потом, уже в литературной молодости, мы сблизились, были в одной литературной компании. И еще в раннем детстве была неудачная история. Родители наняли няню, причем не особенно посмотрев, кто это и что это. Им было тяжело – они работали.

ГОРАЛИК В связи с папиными отъездами?

БАРАШ И папины отъезды… Мама – она инженер-химик по образованию – работала первые несколько лет на заводе «ЗИЛ». Потом она в какой-то НИИ перешла… Было очень тяжело, естественно. И родственники прислали няню с Украины. В какой-то момент они все-таки от нее избавились. Но длилось это, видимо, немалое количество времени. Две вещи: во-первых, в один прекрасный день они обнаружили в стене дырку глубиной в пару сантиметров. Она меня сажала на детском этом стульчике к стене и заставляла сидеть лицом в стену часами. Вот это конфетное, сладкое существо, бесконфликтное. Я это, в общем-то, помню. Я не был таким уж маленьким… Как я вот так сидел, стульчик, запахи с коммунальной кухни, и в затылке ощущение того, что не стоит поворачиваться… что как бы не надо… Состояние, я думаю, сохранилось и до сих пор… такая внутренняя неподвижность… И второе, за что я, судя по всему, должен быть ей признателен, – это сильная близорукость. Когда она выходила со мной гулять – там же кинотеатр напротив, у нее была знакомая билетерша. Ее пускали в зал, и она там сидела со мной часами. Так мы гуляли. Первые семь лет жизни – это улица Бахрушина, Замоскворечье. Из окна был виден немножко Кремль. «А из нашего окна…» И очень важно, конечно – атмосфера района, Замоскворечье, фасады XVIII–XIX веков, доходные дома начала XX, уют городской нескольковековой жизни центра большого старого города. А как бы за спиной – тогда еще на Павелецкой площади был Павелецкий рынок, огромный. А за ним вокзал. Распахивающийся мир. А потом мы переехали из коммунальной квартиры в центре в отдельную на тогдашней окраине – на Октябрьском Поле.

ГОРАЛИК Кстати, а вы дружили с кем-нибудь? Вам вообще нужны были другие дети?

БАРАШ Да… Нужны были товарищи – из той же серии, что в «Трех товарищах» Ремарка. Всегда были какие-то групповые, на отлете, на несколько человек союзы… Но социум социумом, а казенный дом другое дело. Чуть ли не самый сильный эпизод, связанный с детским садом, – это когда меня всего на одну ночь там оставили. Единственный раз. И я до сих пор помню эти тени на потолке, которые там были ночью. Насчет склонности к «забегающему вперед» страданию – почему-то существовало априорное представление о том, что это красиво и хорошо. Модель – сцена ожидания с подругой в детском саду: придут ли родители. Любовь – как ощущение близости перед апокалипсисом… держась за руки… И заря вечерняя над метро «Павелецкая» – словно ядерный гриб.

ГОРАЛИК До переезда – это до семи лет. То есть в школу вы пошли на новом месте?

БАРАШ 67-й год. Желтые хрущевки на Волоколамском проезде. На втором этаже жили бабушка и дедушка с материнской стороны, мы под ними, на первом. У нас не было телефона, и когда кому-то из нас звонили – то звонили им. Из окна их кухни в нашу провели провод с электрическом звонком. По числу звонков было ясно, кому бежать наверх. Маме, понятно, один звонок. А мне, самому младшему, понятно, четыре. Да и кто звонил в детстве? Разве что уроки узнать, когда болеешь.

ГОРАЛИК Вы хотели в школу? Вы же, наверное, читали очень много в детстве…

БАРАШ По-настоящему много читать начал в первом классе. И это было очень бурно… Оранжевого Майн Рида – сколько там было… семь томов вот такой толщины… – просто подряд… Конан Дойль, Стивенсон, Жюль Верн, Джек Лондон. Подписные советские издания, многие – из бабушкиного шкафа. Она не всегда выдавала их охотно, потому что для них это была, кроме прочего, часть декора и благосостояния, как хрусталь в буфете… И особое счастье (перед глазами картинка: мерцание целой полки в родительском книжном шкафу) – «Антология современной фантастики». Эти миры, эти улеты… Корабль прилетает на новую планету, полянка, бабочки… А полянка ли это на самом деле, а бабочки ли? Ой ли? Вот этот тоже момент начала, что сейчас произойдет…

ГОРАЛИК Вы придумывали себе миры?

БАРАШ Больше – состояния, с несколькими штрихами. Во втором классе я начал писать роман, который назывался «В путах Марса». Примерно эта же сцена, приземление на неизвестной планете, и была описана. Где-то на полторы страницы. Расклад героев: пилот – тупой мачо, исследователь – глубокомысленный лузер, девушка между ними… Продолжения не последовало – наверно, потому, что и так уже все было хорошо, все, типа, произошло. Как в стихотворениях, по жанру. Ну и примерно где-то вот с первого-второго класса я оказался вундеркиндом, который регулярно зачитывает свое сочинение перед классом.

ГОРАЛИК Что это изменило? Внутри реального Саши.

БАРАШ Вы знаете, я на самом деле, как говорил Лев Толстой, «человек об одной мысли». Собственно говоря, с этого момента никогда других вариантов того, кто я и что я, не было. Я как бы ощутил себя в этом качестве – человек, у которого это есть. А по многим другим предметам были тройки. Где-то с двенадцати начал вести регулярные дневники и писать какие-то стихи. Я увез из Москвы в Иерусалим потом несколько чемоданов этих блокнотов. И стихи… Писал по пять-шесть стихотворений в день в течение ряда лет. И это был настоящий кайф и одновременно настоящая школа, потому что – в разных родах и жанрах. Ну я прочитал там несколько основополагающих книг о том, как что происходит. Сначала Эткинда, потом Жирмунского и т. д. И пробовал все возможные жанры. Разная рифмовка, строфика… Внутренне это было больше всего похоже, наверно, на то, как напеваешь себе какие-то мотивчики, путая, придумывая слова… Счастье.