Матрена Даниловна только ругалась — всю душу вложил беглец в устройство тайников, а она, душа, и для чего иного пригодилась бы. Степанида же Прокопьевна только вздыхала — она имела трех дочек на выданье, и из-за старшенькой-то, девицы Маремьяны, и подался в бега нашкодивший Тимофей Игнатьевич. Не пожелал приводить Маремьянку законной женой в хозяйство с восемнадцатью, кабы не более, тайниками!
Хозяева же, не зная, что обихаживать их будет совсем неумелая деревенская домовиха, взяли да и увеличили семейство. Они имели в далеком городе дочку и внуков — так вот, старшего внука к ним и прислали на лето — а, может, и не только на лето.
Внук Димка, двенадцатилетний парень ростом чуть пониже взрослого мужика, приехал с клеткой, клетку поставил на стол в отведенной ему комнате, и вскоре по дому пронеслась весть: в Таисьином хозяйстве завелось диво!
— Что это там у нее? — спросил домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич супругу Матрену Даниловну, когда она, запустив собственное хозяйство, вся взмокшая вернулась из Таисьиного. — Сказывали, вроде белки?
— И вовсе на белку непохоже, — отвечала домовиха. — А ростом тебя чуть пониже, мохнатое, косматое, нечесанное, пегое, без хвоста, с лапами, с мордой, глазки круглые, черные…
— Постой, не трещи! Как это — пегое?
— Рыжее с черным, по рыжему — черные пятна вкривь и вкось, — объяснила Матрена Даниловна. — И прожорливое — страсть! Намается с ним Таисья Федотовна! И жадное, все в рот прибирает, а что не в рот — то прячет.
— Хозяйственное, стало быть, — одобрил Лукьян Пафнутьевич. И потом, встретившись в межэтажных перекрытиях с супругом Степаниды Прокопьевны, Ферапонтом Киприановичем, сам первый заговорил про диковинное существо, причем, в пику своей Матрене Даниловне, — с одобрением. И разве мог домовой молвить гнилое слово про существо со столь явно выраженной хозяйственностью?
Тут же случился домовой дедушка Лукулл Аристархович.
Этот любил блеснуть диковинным словом, а от хозяев нахватался блажных идей. Непременно ему чьи-то права нужно было защищать. Как-то даже за крыс вступился. Как уцелел — до сих пор понять не может.
Лукулл Аристархович, вопреки обыкновению, слушал неспешный разговор двух домовых дедушек молча. Что-то у него этакое в голове зрело. А потом на ночь глядя и отправился навестить Таисью Федотовну.
Как домовихи умеют визжать — знает всякий. Домовые визжат от возмущения или же настраиваясь на драку, а домовихи — по разным поводам. И чем не повод — молодая годами домовиха, спозаранку, по-деревенски, улегшись спать, вдруг обнаруживает рядом с собой совершенно с ней не повенчанного мужика?!
Население квартиры подскочило, как ошпаренное. Сам хозяин, Николай Ильич Платов, и супруга, Вера Борисовна, и их незамужняя дочка Инесса, и внук Илья — все проснулись и стали друг дружку спрашивать, что стряслось. Погрешили на крыс, хотя такой голосистой крысы природа еще не создавала.
А вот домовые-соседи, прибежавшие на шум, как раз и застукали Лукулла Аристарховича. Таисья Федотовна как с перепугу в него вцепилась, так и не отпускала, да еще ее маленький суеты добавил.
— Ты что же это, охальник, делаешь?! — напустилась на бедолагу Степанида Прокопьевна. — Ты, коли глаз на бабу положил, сваху засылай! А не тихомолком под бочок подваливайся!
— Нехорошо, нехорошо! — добавил Ферапонт Киприанович. — Не по правилам! Ты что, совсем порядок забыл? Ну так я тебе напомню!
— Какая баба, какая сваха?! — заголосил прихваченный Ферапонтом Киприановичем за ухо Лукулл Аристархович. — На что мне баба?! Я по другому делу шел!
— Да к бабе попал? — продолжила умная Степанида Прокопьевна. — Уж не позорился бы, говорил, как есть! Дело у него!
— Врет, врет! — выкрикнула Таисья Федотовна.
— Еще бы он не врал! Знаю я ваше дело! Мне ли не знать — сама трех девок родила!
И она была права — в семьях у домовых редко бывает такой приплод. Одно дитя, ну, два, но чтобы три, и все — девки, это раз в сто лет случается, не чаще.
Ферапонт Киприанович меж тем волок непрошенного гостя прочь, к выходу, а выход из квартиры был в ванной.
— Да постой ты! — взмолился Лукулл Аристархович. — Я же не просто так! Ну, сам посуди — в тех ли я годах, чтобы свататься?
— Вон поганец Тимофей Игнатьевич тоже вроде не в тех годах был, — огрызнулся Ферапонт Киприанович, — а чего учудил? Стыд и срам! Иди уж, иди!
— Постой, тебе говорят! Вот те святая истина — не к бабе шел!
— А к кому?
— К тому, кто в клетке сидит!
— В клетке? А к Таисье Федотовне как попал?
— Заблудился!
Тут в квартире появилось еще одно лицо — норовистый домовой Евсей Карпович.
Он был ведомый полуночник — когда хозяин Дениска проводил ночь на дежурстве, Евсей Карпович, прстрастившийся к Интернету, лазил по сайтам и узнавал много любопытного. К тому же, и жил он через стенку от Платовых.
— Что за шум, а драки нет? — осведомился Евсей Карпович.
— Хоть ты выслушай! — взмолился Лукулл Аристархович. — Я только и хотел, что на того, который в клетке, посмотреть!
Евсей Карпович задумался.
— А что, Ферапонт Киприаныч! Давай доведем его до клетки — и пусть смотрит! И нам объяснит, что он там чаял увидеть.
Степанида Прокопьевна осталась утешать Таисью Федотовну, вообразившую, что ее доброй славе пришел конец, а мужики пробрались в комнату, где жил Илья, дождались, пока мальчик заснул, и забрались на стол.
Там стояла довольно большая клетка, а в ней спал меховой комок.
— Ну, гляди! — приказал Евсей Карпович.
— Ничего не понять… Его бы растолкать, что ли?
Нашли фломастер, сунули концом в клетку. Комок, не разворачиваясь, ухватил фломастер передними лапами и стал заталкивать в пасть.
— Ишь ты, умный! — восхитился Ферапонт Киприанович.
— И во сне соображает, — подтвердил Евсей Карпович.
— А неспроста он такой… — и Лукулл Аристархович опять тяжко задумался. — И мастью нашего Аникея Фролыча напоминает…
— Как это оно тебе Аникея Фролыча напоминает?! — вызверились домовые. — Скотина тебе домового дедушку напоминает?!
— Так ведь он тоже уже пятнами пошел, от старости…
— Да? — тут и Ферапонт Киприанович задумался, а потом еще пошевелил фломастером и вдруг воскликнул: — Гляньте, а ведь у него пальцы!
— Евсей Карпович, ты когда-нибудь такого зверя видывал? — спросил Лукулл Аристархович.
— Не доводилось, — буркнул домовой.
— А скажи еще, Евсей Карпович… Вот ты целыми ночами в этой, как ее… в Паутине сидишь, — блеснул словечком Лукулл Аристархович. — Много чего про людей знаешь. А верно ли, что они от обезьяны произошли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});