Одно время брат был начальником цеха спецустройств Лентрамвая. Он занимался автоматическими стрелками и пр. Насколько я помню, он был и начальником цеха контактной сети.
К служебным обязанностям относился свято. Рано уходил на работу на улицу Зодчего Росси (против балетного училища) и поздно возвращался. Нередко в свободное время что-то дома чертил (конструировал).
Ходил в форме. Он очень «болел» за меня, когда я выступал в соревнованиях. Проходил в турнирный зал без билета и пропуска – необычная форма гипнотизировала контролеров.
Вспоминается эпизод: в последнем туре чемпионата СССР выиграл я решающую партию у Саши Котова. Приехал домой, после спектакля жена звонит из театра, сообщаю ей результат. Вскоре она приезжает домой. «Представляешь, в трамвае встретила Исю, он так обрадовался, что заговорил даже тенорком…»
Когда Исаак Моисеевич погиб, жена его, Валентина Алексеевна, с 10-месячной Эрикой были уже в эвакуации. Потом они вернулись в Питер. Вдова брата умерла; в возрасте 40 лет умерла и дочь. Внучка Светлана работает воспитательницей в яслях, где находится и мальчик Женя – правнук брата.
В школе брат вступил в комсомол (тогда комсомольцев среди школьников было мало), в Лентрамвае – в партию. Партком Трамвайно-троллейбусного управления и направил его в истребительный батальон. Его жизнь – честного советского человека – была оборвана нацистской бомбой.
Александр КОСАРЕВ
Встречи с Косаревым
Шел 1933 год. Работал я тогда в лаборатории высокого напряжения имени Смурова. Как-то отзывает меня в сторону секретарь партбюро Коля Тарасов (впоследствии известный строитель-энергетик).
– Что, Миша, в Москву собираешься?
Оказывается, в «Комсомольской правде» был опубликован список 20 комсомольцев, приглашенных на юбилейный пленум ЦК ВЛКСМ по случаю 15-летия комсомола. Из Ленинграда на пленум поехало трое: Айрапетьянц (кажется, биолог) Усыскин (физик, трагически погиб через несколько месяцев при катастрофе со стратостатом) и автор этих строк.
После юбилейного заседания в Большом театре мы собрались домой, но пришлось задержаться на день – руководство ЦК комсомола устроило встречу с нашей «двадцаткой». Здесь я и познакомился с Косаревым. Производил он впечатление несколько сурового, волевого и решительного человека. Поражали его глаза; их острый взгляд подчеркивался особым строением век. В чем была эта особенность, не помню, но когда уже после войны я встретил одного молодого человека и он показался мне знакомым, то вскоре я догадался, в чем здесь секрет, – веки его были такие же, как у Александра Васильевича…
Кроме секретарей ЦК (Косарев, Салтанов), были еще среди прочих редактор «Комсомольской правды» Бубекин и директор Госиздата Халатов, отличавшийся черной-пречерной бородой и черной кожанкой.
Ближе мне пришлось познакомиться с Александром Васильевичем в начале 1935 года в дни II Московского международного турнира. Тогда успехи советской культуры, а также искусства и спорта на мировой арене были еще сравнительно скромны, но лозунг «догнать и перегнать» был близок каждому. Не удивительно, что турниром интересовалось все руководство Цекамола, и прежде всего Косарев. После первого тура я был вызван в ЦК, и мне по всей форме был учинен допрос о турнире. Оказывается, Косарев был на первом туре в Музее изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени Пушкина), где происходил турнир, и возмутился беспорядком и плохой организацией. Действительно, как не быть беспорядку – организаторы никак не ожидали, что соберется около 5 тысяч зрителей! Под нажимом Александра Васильевича в музее был наведен порядок и установлена твердая дисциплина.
Результатом турнира Косарев остался доволен. Я был приглашен на заседание бюро ЦК, настроение у всех было хорошее – и посмеялись вдоволь. Оказывается, Косареву сообщили, что на закрытии турнира я был с одной легкомысленной девицей, и как я ни доказывал, что я здесь ни при чем, Косарев делал вид, что Цекамол мне не верит…
Когда несколько месяцев спустя возникла идея об организации III Московского международного турнира, Н.В. Крыленко[7] сразу направил меня к Александру Васильевичу за поддержкой. Косарев меня немедленно принял, и предложение о турнире было направлено в правительство за подписью Крыленко и Косарева. Турнир был организован превосходно – он проходил в Колонном зале Дома союзов. Припоминаю эпизод на финише турнира: я отставал от Капабланки, но еще сохранял некоторые шансы его догнать. Должен признать, что кое-кто из друзей оказал на меня сильное давление советуя не играть на выигрыш в партии с Рагозиным (конечно, Рагозин об этом ничего не знал), – говорили, что выигрыш мне уже не поможет, а Рагозину пол-очка весьма пригодится. Я растерялся, до игры оставалось минут пять… Вдруг появляются Косарев с Лукьяновым.
– Александр Васильевич, что делать?! – объясняю Косареву положение дел.
– Не сомневайся, Михаил, борись за выигрыш, – отвечал он с обычной решительностью. – Это нам важнее…
Александр Васильевич понимал то, чего не понимали мои друзья-шахматисты: в то время только мне представлялась реальная возможность добиться прочного признания в шахматном мире… Совет Косарева я тут же и выполнил.
Несколько месяцев спустя, в сентябре 1936 года, в Лондоне (после турнира в Ноттингеме) я получил поздравительную телеграмму подписанную Косаревым, Крыленко и Ангаровым (тогда он был заместителем агитпропа ЦК).
Больше мне не пришлось видеть Александра Васильевича.
Гаяне АНАНОВА
Жена
1 мая 1934 года отправился я на Васильевский остров к Я.Г. Рохлину. К тому времени мой приятель уже женился на молодой солистке балета Валентине Лопухиной. Опаздывал; все уже собрались. Сели за стол, глянул я на свою соседку справа – обомлел…
И появилась через год жена – жгучая брюнетка с черными-пречерными глазами, стройная и изящная. От нее исходило очарование; лишь потом я понял, что Ганочка (так ее ласково называли и те кто были много моложе) обладала способностью делать других людей добрее. И я этого не избежал: всегда (под влиянием отца) был справедлив, но когда женился, даже в ущерб справедливости совершал добрые поступки. Двадцать лет спустя познакомил я старых друзей Асеевых с женой – было это уже на Николиной горе. И Николай Николаевич не избежал своей участи, сочинив даже дифирамб (в восточном стиле!):
Прекраснейшая Гаянэ,Гаянэ Давидовна!Таких как Вы ни на Луне,Ни на Земле не видано.Вы лишь одна на свете есть,Красивая и скромная.И эти строки – Вам не лесть,А правда безусловная…
И Маршак (в эти же годы) впервые увидев жену, произнес: «Как говорили в старину, она мила…» Помолчав, Самуил Яковлевич добавил: «Тогда в это вкладывали иной смысл».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});