Приехали в аэропорт рано, до вылета ещё часа два, вылет в двадцать три по местному. Мелочь, оставшаяся только у меня, нам всем пришлась кстати – туалеты действительно платные. Остальные потратили свои форинты под ноль, а у меня ещё тридцать пять форинтов на остатке. Иду по зданию аэропорта, решая, куда их потратить. Вижу «швепс» продают, его и в других местах продавали, но у него как бы сказать… имиджа нет. Советским за счастье «пепси-кола» и «кока-кола», «швепс» никто не покупал, да и я не люблю его. Но у меня есть джин! Вернее джин и бальзам у Виктора Николаевича на хранении, боюсь, тормознут меня с бутылками на таможне, а шефу не в падлу для меня пронести, он ко мне симпатией проникся, причём возможно и из-за изделия японской полиграфической промышленности. Не выкинул его, листает украдкой. Короче, купил я «швепс» этот, четыре бутылочки, и магнитик с изображением Будапешта. Осталось совсем мелочь, ну уже и не нужно, объявили посадку на наш рейс.
В самолёте мне не повезло, со мной летели два дяди с задницами по полтора кресла каждый, причём, оба важные по самое не хочу. И соответсвенно, смотревшие на меня с недовольством. Как посмел сидеть рядом? Я сидел посередине, и сразу грамотно вдавился в спинку кресла, выставив локти, прижатые к спинке, по сторонам. Две рыхлых глыбы сначал не поняли, что им давит так в бока, а потом синхронно посмотрели на меня и потребовали убрать руки.
– Можно я с краю сяду? – предложил я.
– Ну-ка руки убрал! Ты кто такой! – рассвирепел тот, кому я предложил поменяться местами.
«Не поменяется», – грустно подумал я, и закрыл глаза, якобы сплю.
– Можно этого хама пересадить от нас? – громко спросил тот, что сидел у окна у проходившей мимо стюардессы, чем некстати для себя привлёк внимание Виктора Николаевича.
– Анатолий, что тут происходит? – услышал я его голос, и нехотя открыл глаза.
– Не знаю, я сплю, – отвечаю шефу, укоризненно глядя на него, мол, сам не видишь что ли?
– Пусть локти уберёт, – пропыхтел толстяк с краю.
– Я своё место занимаю, и локти у меня за спинку не выпирают, – констатирую очевидный факт я.
– Вы мужчины сядьте скромнее, а вообще, худеть вам надо, – сказал вдруг шеф.
«Бухнул уже опять, что ли»? – подумал я.
– Ты кто? – зло спросил у него крайний, документы покажи!
Николаевич хмыкнул и достал корочки. КГБ СССР! Подполковник Муратов, успел прочесть я. И толстяки тоже, по крайней мере, они сразу припухли, наверное, рыло у них в пуху, не хотят с конторой ссориться. А шеф какой жук, сам из КГБ и молчал! А я ему журнал отдал ещё и алкашку! Вот я доверчивая душа! Думал, раз бухает на работе, значит свой!
Прилетели в Шереметьево ночью, пока получали багаж, пока таможню прошли уже рассвело. Мне можно было никуда и не уезжать, ведь у меня рейс на Красноярск через десять часов. Но охота и по Москве погулять, тем более, деньги у меня есть, рубли в смысле. Нас собрали перед расставанием и поблагодарили за отлично проведенное мероприятие, пообещав дать отзывы на нас только в самом лучшем виде. Ребята обменивались телефонами и адресами, а я не стал. Разбежимся и не встретимся ведь больше. Хотя затиховаться не вышло, подошла гимнастка и скромно попросила мой адрес в Красноярске. Дал, пришлось брать и её, оказалась коренная москвичка, уже сто лет они живут в Москве! Как будто это о чём-то мне должно говорить.
Виктор Николаевич отдал мне моё спиртное, ещё и журнальчик предложил, мол, на, Анатолий, порнушку. Я с гневом отказался.
Оставшись один, первым делом иду в отделение связи, дать телеграмму бабуле и отцу. На знаках не экономлю, вышло аж на восемь рублей, по двадцать копеек за слово, это срочная, а простая шла по пять, но мне для спокойствия бабули не жалко, а батя? А батя и так в меня верит, родная же кровь, чё со мной будет? Отдаю сумки в камеру хранения багажа, так как в автоматических камерах нет свободных ячеек. Сажусь на автобус и еду в Москву, замечая, что некоторые пассажиры странно на меня смотрят! Почти все что-то читают, примета этого времени – читают в транспорте, газеты, журналы, книги, учебники. Сейчас мы реально самая читающая страна в мире. Приглядевшись, замечаю странную закономерность, на меня смотрят только те, кто читает газеты. Причем «Комсомольскую правду»! Стараюсь уловить, какая в этом связь, но из-за тесноты заглянуть никому за плечо не удаётся, лишь по прибытию к станции метро я увидел свое фото в газете и неразборчивые текст! Бегу к ларьку и прошу «Комсомолку».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Нет уже, – бубнит старушка и мне приходится искать ещё ларёк, хорошо хоть сейчас это нетрудно! Наконец покупаю газету и читаю заголовок над моим фото с последнего доклада, где я отвечал на нападки империалистов.
«Советский комсомолец потребовал извинений от США за расистское издевательство над их гражданами японской национальности».
И сама статья!
«Также он потребовал признать неправомерным нанесение ядерного удара по мирному населению Японии! Американская журналистка с телевидения «Балтимора» Опра Уинфри была вынуждена бежать от вопросов…»
«Кто? Я потребовал? Кто бежала? Это была сама Опра»? – завертелись мысли у меня в голове. – «Вот засветился, так засветился я».
Глава 31
Глава 31
Неожиданная слава сбила меня с настроя прогуляться по Москве, я ещё и к девочкам хотел заехать, подарки подарить, чулки те же. Ведь с Индией я их подставил. Разумеется, признаваться я не планировал, но как-то загладить вину хотел. А вот сейчас нет настроения. Ещё и, кажется, что на меня все смотрят. Хоть и будний день, а народу на улицах мало, час пик уже прошёл. Бездумно гуляю по городу, забрел черт-те куда. Проголодался, зашёл в кулинарию, выпил горячего какао, перекусил эклером. В помещении было тепло, но я не раздевался, только шапку снял. Слышу, шушукаются сзади, вроде как про меня. Обернулся и вижу парня с девушкой ещё комсомольского возраста. На столике у них газета с моим фото.
– Я это, я, товарищи, – печально сообщаю им, откусывая сразу две трети четвёртого эклера.
Вкусные они тут.
– Анатолий садись к нам, поболтаем, – радостно щерится парень.
Выглядит он как с картинки – прилизанный, причёсанный, в будущем сказали бы – метросексуал. И одежда явно не советская – красный пиджак с короткими рукавами и джинсы. На девушке свитерок мохеровый в облипку, но сама мне она не глянулась, пафосная какая-то. Не в моём вкусе. Тем не менее, пересаживаюсь, чтобы не сказали, мол, зазнался Штыба.
– Я уже перекусил, скоро на самолёт, – вру им, ведь мне ещё не скоро.
– Нормально ты так проехался по штатам, а то организовали военные базы в Японии, а сами их за людей не считают, – начал разговор парень.
– Ты подожди, японцы скоро забудут, что США на них атомную бомбу сбросили, и будут думать, что это СССР сделал, – мрачно пророчествую я.
Хотя почему пророчествую? Приоткрываю будущее для молодёжи.
– Ну, уж это ты перегнул, – вступила в бой девушка.
– Сами увидите, лет через двадцать, – не спорю я.
– Это когда ещё будет! Я совсем старая буду, сорок лет! И к тому времени уже коммунизм построят, – безапелляционно заявила девушка.
Я посмотрел на неё как на идиотку, и что характерно, стиляга тоже.
– Причем тут коммунизм в СССР и политическая грамотность японцев? – всё-таки ввязался в бесполезную дискуссию я.
– В Японии тоже к тому времени будет коммунизм, – пояснила мне девица, лениво поедая ром-бабу.
Сочная такая, налитая, аппетитная! Я про десерт, а не про девицу, конечно.
– Куплю себе тоже ром-бабу, – сказал я вставая.
– Да я тоже, – вслед за мной встал парень. – А тебе, Лизонька, купить чего?
– Ой, мне хватит, а то я и так толстая, – и Лизонька попыталась найти у себя на ребрах жир.
– Фотик продашь? – кивнул стиляга на мой «полароид» на шее, когда мы подошли к прилавку, ожидая продавщицу, и добавил, кивнув на девушку, – сестра моя, погодки мы.