«Иаг-Алта достиг своей планеты, – понял Владыка, и страшное заточение закончилось!»
В этот момент он вспомнил свой облик. Впервые за все время после Катастрофы Цеенор-Зера увидел свое узкое удлиненное лицо, продолговатые уши, украшенные искусно выточенными серьгами, он вспомнил свой витой гребень, начинавшийся почти от переносицы и разделявший голову от затылка надвое. В детстве он мечтал о перстнях, но истинные валузийцы никогда не могли носить эти украшения – мягкие перепонки с разноцветными прожилками соединяли пальцы каждого человека-змеи. С завистью всегда смотрел молодой принц на руки вождей атлантов, на их грубые пальцы, унизанные перстнями самых разнообразных форм и размеров.
Атланты всегда потешались над хвостами валузийцев, хотя Цеенор-Зера обожал свой хвост, и ему очень нравилось его гладить. Очнувшись от тысячелетнего заточения, он тут же вспомнил свою детскую привычку и потянулся к хвосту, но это оказалось чудовищно тяжелой задачей. В непроглядной темноте Владыка не мог разобраться даже со своим телом. Никогда он не мог бы определить, сколько времени у него ушло только на то, чтобы распрямиться, распутаться из того клубка, в который превратился за тысячу лет.
Постепенно Цеенор-Зера смог разобраться с этим и даже сдвинулся с места. В черноте вечной ночи он ползал по гладкой поверхности и определил, что по-прежнему, как и тысячу лет назад, лежит на столе, высеченном из единого куска черного мрамора, а значит, по-прежнему находится в своей спальне на самой вершине валузийского дворца.
Расположение окон в комнате было ему прекрасно известно: сколько раз в своей прежней жизни Владыка Скипетра любовался великолепными видами на заливные луга и дубовые леса, которые со временем должны были перейти в его владения, но так и не перешли.
Узкие окна комнаты упирались в толщу сырой земли, и Цеенор-Зера рыл землю руками на ощупь, закрыв глаза. Никогда бы он не смог сказать точно, как долго он пробивал себе путь наверх, – может быть, один день, а может, и еще одно тысячелетие, но однажды земля осыпалась над его головой, и сверху ударили солнечные лучи. В ужасе властитель забился обратно, даже с закрытыми глазами он не мог находиться на солнце – свет проникал сквозь тесно сжатые веки и доставлял ему невыносимые мучения.
Но из прежней жизни Владыке Скипетра было известно, что солнце не всегда стоит над землей, что оно обязательно скрывается за горизонтом, уступая место тьме. Он дождался ночи и только тогда осмелился выползти из чрева земли на воздух. Спустя тысячу лет бывший властитель Валузии снова вернулся в мир, в котором когда-то жил. Не сразу Цеенор-Зера понял, что лицо его мокро от слез. Сначала он не осознавал, что с ним происходит, не понимал, почему дрожит всем телом, почему рыдания заставляют содрогаться тело в судорогах.
Отойти от вырытого хода он боялся и оглядывался вокруг, не сходя с места. Цеенор-Зера прекрасно помнил, что в той, прежней жизни он ходил вертикально, на двух ногах, и ползал только во время детских игр, но сейчас не было сил подняться, и он передвигался, как змея, помогая себе руками и шуршащим сзади хвостом.
Даже слабый, неясный свет звезд, горевших на бездонном черном тумане ночного неба, заставлял глаза Владыки слезиться. Когда-то он хорошо разбирался в Звездных Письменах и часами мог смотреть на них из продолговатого окна своей опочивальни, в любое время легко отыскивая Большую Черепаху и Звездный Топор. Но сейчас глаза не могли ничего разобрать, и звезды сливались перед его взором в один мутный поток.
Руки ощущали мельчайшие неровности поверхности земли. Но Цеенор-Зера обнаружил, что перепонки между пальцами точно окаменели за тысячу лет. Они отвердели настолько, что Владыка не мог больше сдвигать пальцы вместе, как когда-то, а края перепонок стали настолько острыми, что он мог разрезать ими сухой кустарник, как небольшой наточенной секирой.
Кроме сухой травы, на вершине холма он ничего не обнаружил. Немного освоившись, Цеенор-Зера подумал, что может позволить себе отползти немного в сторону от входа в подземелье, но смог найти только старые высохшие кости. Поверхность была сплошь усеяна скелетами и человеческими черепами – ветерок свободно гулял в их пустых глазницах, но, кроме легкого завывания, ни один звук больше не нарушал ночной тишины.
Цеенор-Зера подполз к одному из черепов, и тот показался ему гигантским. Не сразу властитель осознал, что за это время сильно уменьшился в росте. Если бы ему удалось выпрямиться и встать рядом с тем, прежним Цеенор-Зера, вряд ли теперь ростом он бы доходил ему до колена. Но руки превратились в острейшие лезвия, а в груди… в груди вместо сердца мерцал Красный Хрусталь, который за тысячу лет стал его повелителем.
«Красный Хрусталь станет лакать кровь!» – звенел в его ушах голос Иаг-Алта с того момента, как Владыка снова ощутил себя.
«Кровь… кровь… кровь…» – постоянно повторялись слова зеленокожего пришельца.
«Кровь, капающая из сердца, из живого сердца».
Цеенор-Зера чувствовал, что Красный Хрусталь, ставший за тысячу лет частью его собственного тела, действительно таинственно управляет им самим.
В детстве принц мечтал о валузийском троне, о долгих годах правления своим царственным народом. Он возводил бы неприступные крепости, собрал бы армии и освободил родные пределы от жестоких атлантов и казнил бы их гнусного правителя Кулла, чтобы все жрецы в храмах восхваляли славные деяния мудрого правителя Цеенор-Зера. Но сейчас, по прошествии тысячи лет, он мечтал только о человеческой крови, о сердце, которое еще нужно было вырвать из груди. Не он сам обладал Красным Хрусталем, а, наоборот, этот неземной светящийся камень отныне владел им.
Каждую ночь Цеенор-Зера поднимался вверх по земляному ходу из своей пирамидальной опочивальни, каждую ночь он пытался найти следы человека, но, кроме обглоданных временем черепов и скелетов, не находил ничего. Древняя валузииская столица не просто рассыпалась, не просто превратилась в руины, она обернулась невесомым прахом, как крыло мотылька, сгоревшего на костре. Только Владыка Скипетра теперь смог бы сказать, что когда-то на этом месте кипела жизнь, что некогда дворцы из черного мрамора сверкали на солнце кристаллическими гранями, курились благовония в валузийских храмах, приносились жертвоприношения ужасному и могущественному богу Цатогуа и звучали суровые гимны, воспевавшие его силу.
Каждую ночь он покидал свою опочивальню, царапая землю перепонками, твердыми и острыми, как лезвия ножей. Комната находилась недалеко от поверхности земли, но сам дворец уходил глубоко во чрево земли, он словно рухнул в гигантскую трещину, и за тысячу лет ветры занесли его пылью, так что никто не смог бы обнаружить царственные валузийские чертоги на месте бесплодного холма, усеянного человеческими костями.