Читать интересную книгу Библия: Биография книги - Карен Армстронг

Последователи «Науки иудаизма» полностью переписали библейскую историю в гегельянских терминах, чтобы исправить это предубеждение. Согласно их работе, Библия отражает процесс одухотворения, в котором иудаизм обретает самосознание[527]. В своём труде «Религия духа» (1841) Соломон Формштехер (1808–1889) утверждал, что евреи первыми пришли к гегельянскому пониманию Бога. Древнееврейские пророки изначально представляли, что их вдохновение исходит от внешней силы, но впоследствии поняли: его источник — в их собственной природе-Духе. Изгнание лишило евреев внешних опор и внешнего контроля, и теперь они могли свободно обращаться к Богу. Самуэль Гирш (1815–1889) утверждал, что Авраам был первым человеком, отказавшимся от языческого фатализма и зависимого положения, чтобы остаться один на один с Богом и полностью отвечать за себя, тогда как христианство вернулось назад к иррациональному суеверию язычества. Нахман Крохмаль (1785–1840) и Захария Франкель (1801–1875) соглашались с тем, что вся письменная Тора была явлена Моисею на горе Синай, но отрицали боговдохновенность устного закона, который целиком был создан человеком и мог изменяться в угоду требованиям текущего момента. Авраам Гейгер (1810–1874), отъявленный рационалист, считал, что наивный, творческий и стихийный период еврейской истории, начавшийся в библейские времена, подошёл к концу. С эпохой Просвещения началась более высокая стадия — мыслящего созерцания.

Тем не менее, некоторые из этих историков понимали ценность древних ритуалов, таких как ношение филактериев или пищевые ограничения, которые реформисты хотели упразднить. Захария Франкель и Леопольд Цунц (1794–1886) считали, что такой массовый отказ от традиций чреват опасностью. Эти привычки стали существенной частью еврейского опыта, и без них иудаизм может превратиться в систему абстрактных безжизненных доктрин. Цунц в особенности опасался, что реформированный иудаизм потеряет связь с чувствами: один рассудок сам по себе не может дать восторг и радость, которые отличают иудаизм в его лучших проявлениях. Это был важный момент. В прошлом чтение Библии всегда сопровождалось ритуалами — богослужением, упражнениями в концентрации, молчанием, постами, песнопениями и церемониальными движениями, — и всё это помогало оживить священную страницу. Вне этого ритуального контекста Библия могла стать всего лишь документом, который способен передать информацию, но не духовные переживания. Впоследствии реформисты осознают справедливость критики Цунца и восстановят некоторые обряды, от которых они прежде отказались.

Видя ассимиляцию своих собратьев, многие евреи были глубоко озабочены утратой традиции, а наиболее ортодоксальные продолжали готовиться к борьбе. В 1803 г. рабби Хаим Воложинер, ученик Виленского гаона (Элияху бен Шломо Залмана), сделал решительный шаг, основав иешиву, названную в его честь «Эц Хаим», в городе Воложин, в Литве (территория современной Белоруссии). В течение девятнадцатого века подобные иешивы были основаны в других районах Восточной Европы и стали еврейским эквивалентом американских библейских колледжей. Прежде иешива состояла всего из нескольких комнат за синагогой для изучения Торы и Талмуда. Эц Хаим, где собирались сотни одарённых учеников со всей Европы, чтобы заниматься с экспертами, была совсем другой. Рабби Хаим преподавал Тору и Талмуд по методу, которому он научился у гаона, — подвергая текст логическому анализу, но таким образом, чтобы это давало мистический опыт. Ученики приходили к нему не для того, чтобы узнать что-то о Торе: сам процесс заучивания наизусть, подготовки и живого, горячего обсуждения — всё это были ритуалы, почти столь же важные, как любой вывод, к которому ученики приходили на занятии. Этот метод был формой молитвы, и его энергия словно отражала духовный мир гаона. Курс обучения был трудным, занятия — длинными, и молодые люди были разлучены с семьёй и друзьями. Некоторым позволялось уделять немного времени светским предметам, но они считались второстепенными, лишь отнимающими время и отвлекающими от занятий Торой[528].

Изначально целью Эц Хаим было противостоять хасидизму и восстановить строгое изучение Торы. Но в течение девятнадцатого века угроза еврейского просвещения становилось всё более реальной опасностью, и хасиды и миснагдим объединились против маскилим, в котором они видели нечто вроде Троянского коня, несущего в себе зло светской культуры в еврейский мир. Постепенно новые иешивы становились оплотами традиционной, ортодоксальной веры, и целью их стало отразить эту наступающую на них беду. Евреи создавали свой собственный фундаментализм, который редко начинается с борьбы с внешним противником, — чаще всего это междоусобная война, в которой традиционалисты сражаются с более вольнодумными последователями их собственной религии. Институты фундаменталистов отвечают современности тем, что создают анклавы чистой веры — будь то иешивы или библейские колледжи, — где верующие могут преобразовать свою жизнь. Это движение, направленное на защиту, и обладающее потенциалом для последующего контрнаступления. Ученики иешивы, медресе или библейского колледжа нередко образовывали в своих местных сообществах группы одинаково обученных людей, связанных общей идеологией.

К концу девятнадцатого столетия в мире, казалось, и в самом деле не осталось Бога. Атеисты перестали быть опасным меньшинством, которого боялись и избегали, и начали занимать позицию морального превосходства. Ученик Гегеля Людвиг Фейербах (1804–1872) заявил, что идея Бога унижает и обесценивает нашу человечность. Для Карла Маркса (1818–1883) религия была симптомом больного общества, опиумом, который делал неправильную социальную систему выносимой и подавлял волю искать лекарство. Радикальные дарвинисты произвели первые выстрелы в войне между Писанием и наукой, которая продолжается и по сей день. В Англии Томас Гексли (1825–1895), а в других странах Европы — Карл Фогт (1817–1895), Людвиг Бюхнер (1824–1899), Якоб Молешотт (1822–1893) и Эрнст Геккель (1834–1919) популяризировали теорию эволюции, доказывая, что религия и наука принципиально несовместимы. Для Гексли не могло быть компромисса между наукой и традиционной религией: «Либо то, либо другое должно исчезнуть после борьбы, которая будет продолжаться неизвестно сколько времени»[529].

Если религиозные люди в начале двадцатого века стали занимать оборонительные позиции, это объясняется тем, что на них и в самом деле нападали. Евреям угрожал новый, «научный» расизм, который определял основные биологические и генетические характеристики европейцев столь точно, что евреи оказались «иными»[530]. Волна погромов, прокатившаяся по Восточной Европе в самом начале двадцатого века, побудила некоторых нерелигиозных евреев к созданию сионизма — политического движения, боровшегося за основание родного государства евреев в Палестине. Хотя сионисты и использовали библейский символ земли Израиля, ими двигали не религиозные, а светские идеи: национализм, колониализм и социализм.

Нерелигиозные течения Нового времени были во многих отношениях благотворны, но у них была опасная склонность к романтизации вооружённой борьбы. Между 1914 и 1945 г. семьдесят миллионов человек в Европе и Советском Союзе погибли в результате войн и вооружённых столкновений[531]. В этот период уместились две мировые войны, чудовищные в своём рационализме этнические чистки и акты геноцида. Некоторые из самых ужасных зверств были совершены немцами — создателями одного из культурнейших обществ во всей Европе. Так ушла надежда на то, что рационалистическое образование способно предотвратить варварство. Сам масштаб нацистского Холокоста и советских лагерей говорит об их современности. Ни одно общество прошлого не обладало технологией, позволяющей осуществить такие гигантские планы по уничтожению людей. Ужасы Второй мировой войны (1939–1945) окончились взрывом первых атомных бомб над японскими городами Хиросима и Нагасаки. Столетиями люди пытались представить себе апокалипсис, когда Бог положит предел всему сущему. Теперь, благодаря своим огромным знаниям, они нашли весьма эффективный способ сделать это самостоятельно. Лагеря смерти, атомный гриб и, уже в наши дни, безответственное разрушение окружающей среды — всё это свидетельства безжалостного цинизма, свойственного современной культуре. На толкование Библии всегда влияли исторические обстоятельства, и в течение двадцатого века иудеи и христиане, как и мусульмане, стали создавать идеологии, основанные на Священном Писании, идеологии, впитавшие жестокость, свойственную новому времени.

Во время Первой мировой войны стихия ужаса захватила консервативных протестантов Соединённых Штатов: бойни таких небывалых масштабов, рассуждали они, должно быть, и есть битвы, предсказанные в книге Откровения. Поскольку консерваторы теперь верили, что каждое слово в Библии истинно в своём буквальном понимании, они стали рассматривать текущие события как исполнение библейских пророчеств. Древнееврейские пророки объявили, что евреи вернутся на свою землю перед концом света, поэтому, когда британское правительство опубликовало декларацию Бальфура (1917), обещавшую содействие восстановлению родины евреев в Палестине, христианские фундаменталисты испытали смешанные чувства благоговейного страха и торжества. Сайрес Скоуфилд предполагал, что под «силой с севера»[532] подразумевается Россия, которая нападёт на Израиль перед Армагеддоном: большевистская революция 1917 г., после которой государственной идеологией стал атеистический коммунизм, казалось, подтверждала это. Создание Лиги Наций после окончания войны, очевидно, было исполнением пророчества из Откровения 16:14. То была возрождённая Римская империя, которую вскоре должен был возглавить антихрист. То, что когда-то казалось чисто научным диспутом между либералами и консерваторами, превращалось в битву за будущее всей цивилизации. Читая Библию, христианские фундаменталисты видели — и продолжают видеть — себя бойцами на передовой в войне с сатанинскими силами, которые в скором времени должны уничтожить мир. Чудовищные истории о зверствах немцев, распространявшиеся во время и после войны, казалось, были подтверждением разрушительного воздействия библейской критики на ту нацию, которая её породила[533].