Читать интересную книгу Звезды светят вниз - Сидни Шелдон

– А Бетховен?

– О, это была трагическая личность. Бетховен ощущал себя глубоко несчастным человеком. Находясь на вершине славы, он решил, что все созданные им шедевры ничего не стоят, и начал писать мрачные, проникнутые чувством беды симфонии – «Героическую», «Пасторальную»...

– Шопен?

– Шопена критиковали за то, что он сочиняет музыку только для фортепиано, упрекали в ограниченности...

Через день:

– Лист играл Шопена куда с большим блеском, нежели сам Шопен...

Еще через день:

– Между французской и американской школами всегда существовала большая разница. Французы ценят в музыке чистоту и элегантность, в основе их техники традиционно лежит jeu perle – жемчужная гладкость звучания, которая достигается лишь благодаря твердой кисти...

На каждом занятии они прослушивали какой-нибудь диск Филиппа Адлера, а затем обсуждали. Через две недели Майер сказал:

– Должен признаться, мисс Камерон, вы меня удивили. Не хотите рискнуть, сесть за инструмент?

Лара рассмеялась:

– Рано! Слишком рано. – Она протянула профессору чек. – Благодарю вас!

Теперь оставалось лишь дожидаться возвращения Адлера.

Глава 20

День начинался удачно. Ранним утром позвонил Терри Хилл.

– Лара?

– Да?

– Только что пришла весть из комиссии по азартным играм: тебе выдали лицензию!

– Отлично, Терри.

– Детали сообщу при встрече, пока же ясно одно: перед нами зеленый свет. По-моему, они от тебя без ума.

– Засучиваю рукава. Спасибо, Терри!

Она сообщила новость Говарду Келлеру.

– Так, теперь мы можем подключить наличные, – заметил тот. – Это снимет множество проблем.

Лара взглянула на календарь:

– Вылетаем туда во вторник. Пора приниматься за работу.

Негромко запищал интерком.

– Мистер Адлер, вторая линия. Сказать ему, что вы...

– Я сама. – Лара сняла трубку. – Филипп?

– Поздравьте меня с возвращением, мисс Камерон.

– Поздравляю. – Боже, как же я скучала!

– Наверное, я чересчур поспешен, но не согласились бы вы поужинать сегодня со мной?

К ужину Лару ждал Пол Мартин.

– С удовольствием. У меня свободный вечер.

– Куда пойдем?

– Не имеет значения.

– Кафе «Гордый баск»?

– Годится.

– У входа в восемь?

– Да.

– До встречи!

Опуская трубку, Лара не могла сдержать улыбки.

– Филипп? – переспросил Келлер.

– Угу. Я собираюсь замуж, Говард.

Он чуть было не поперхнулся.

– Шутишь?

– Нисколько.

Негромко произнесенное слово оглушило Келлера. Господи, я же теряю ее! И через мгновение новая мысль: Но кого я хотел обмануть? Только себя.

– Лара, ты же его не знаешь.

Ха! Всю свою жизнь!

– Ты совершаешь ошибку.

– Никаких ошибок. – Зазвонил ее личный телефон, тот, что был установлен специально для Пола Мартина. – Привет, Пол.

– Слушай, Лара, в котором часу мы ужинаем? В восемь?

На нее навалилось чувство вины.

– Ох, Пол, боюсь, придется внести коррективы. Я уже собиралась тебе звонить...

– Что-то не так?

– Не волнуйся, все в порядке. Тут прилетел из Рима человек, – это по крайней мере было правдой, – с которым я должна встретиться...

– Значит, мне не повезло. Хорошо, в другой раз, девочка.

– Будь уверен.

– Я слышал, лицензия уже оформлена?

– Да.

– Рино доставит тебе удовольствие, дорогая.

– Сплю и вижу себя там. Прости за сегодняшний вечер, Пол. Поговорим завтра.

Кладя трубку, она почувствовала на себе взгляд Келлера. В глазах – упрек.

– Тебя что-то беспокоит, Говард?

– Да. Избыток средств связи.

– Как прикажешь понимать твои слова?

– Слишком много здесь телефонов. Звонок от Мартина – дурной знак, Лара.

– Сколько раз Пол Мартин вытаскивал нас из беды? Что-нибудь еще?

– Нет.

– Тем лучше. За работу!

* * *

Филипп ждал за столиком. Не обращая внимания на восхищенные взоры, мисс Камерон прошла внутрь. При виде ее Адлер поднялся, и сердце Лары сладко заныло.

– Надеюсь, я не слишком опоздала?

– Ни на минуту. – Голос его чуть дрогнул. – Вы очаровательно выглядите!

Она простояла перед зеркалом не менее часа. Что надеть? Строгое платье? Элегантный костюм? Легкомысленную блузку? В конце концов предпочтение было отдано скромному туалету от Диор.

– Спасибо, Филипп.

Когда оба опустились в кресла, Адлер произнес:

– Чувствую себя как идиот.

– Но почему?

– Как-то не доходило. Вы – та самая Камерон!

Лара улыбнулась:

– Прошу простить.

– Господи! Отели, небоскребы, торговые комплексы! Разъезжая по стране, я повсюду слышал ваше имя!

– Вот и хорошо. Значит, не успели меня забыть.

Адлер пристальным взглядом изучал ее лицо.

– Мне не нужны какие-то напоминания. Люди только и говорят что о вашей красоте. Не надоело?

Лара раскрыла рот, чтобы ответить: пусть их, но фраза прозвучала так:

– Вы женаты? – Она прикусила кончик языка.

Губы Адлера дрогнули в улыбке.

– Нет. Семейная жизнь не для меня.

– Почему же? – Лара на секунду задержала дыхание. Но ведь он не...

– Потому что большую часть года я провожу на гастролях. Сегодня – Будапешт, завтра – Берлин, Париж или Токио...

Она с облегчением вздохнула.

– Все ясно. Расскажите о себе, Филипп.

– Что вас интересует?

– Все.

– О, тогда запаситесь терпением минут хотя бы на пять. – Адлер засмеялся.

– Нет, серьезно. Пожалуйста!

Он сделал глубокий вдох.

– Родители – коренные венцы. Отец был дирижером, мать преподавала музыку. В страхе перед армадами Гитлера они оставили насиженные места, перебрались в Бостон. Там-то я и появился на свет.

– Вы всегда знали, что станете пианистом?

– Всегда.

Пятилетним мальчиком он сидит за фортепиано, терпеливо отрабатывая упражнение за упражнением. В комнату с яростным криком врывается отец:

– Нет, нет и нет! Ты что, до сих пор не в состоянии отличить минор от мажора? – Тонкий, покрытый черными волосами палец тычет в линейки нотного стана. – Здесь же минор. Ми-нор! Неужели не ясно?

– Папочка, можно, я пойду? Ну пожалуйста! Меня ждут друзья.

– Обойдешься. Сиди и тренируй руку.

Восьмой по счету день рождения. После четырех часов непрерывной, умоисступляющей игры вспыхнула ссора с родителями.

– Ненавижу этот рояль! – Из глаз брызнули слезы. – Больше я за него не сяду. Не сяду!

Голос матери:

– Хорошо, милый. А теперь повторим andante. Начинай.

Десять лет. Квартира полна гостей, старых приятелей отца еще по Вене. А сейчас Филипп нам сыграет, говорит мать.

Нестройный хор голосов:

– Просим, малыш, просим!

– Моцарта! Моцарта, Фил!

Он со злостью садится на стул, поднимает крышку. Гости продолжают беззаботно болтать. Но вот пальцы коснулись клавиш, и разговор внезапно смолк. В комнате господствует музыка, живая и чистая. Вот тогда он почувствовал себя мастером. Да что там мастером – самим Моцартом.

Прозвучал последний аккорд. Между исполнителем и его аудиторией встала стена тишины. Минуты две приятели отца оставались абсолютно неподвижными, а затем воздух дрогнул от аплодисментов. В этот момент мальчик понял, кем он хочет быть.

– Я всегда знал, что стану пианистом.

– Где вы учились игре?

– До четырнадцати лет – у матери. Потом меня отправили в Филадельфию, в институт Кертиса.

– В Филадельфии вам понравилось?

– Очень.

Четырнадцатилетний паренек, у которого в Филадельфии ни друзей, ни знакомых. Институт – четыре уютных, построенных в начале века особняка неподалеку от Риттенхаус-сквер. Из всех музыкальных учебных заведений страны он больше других напоминает знаменитую Московскую консерваторию. К его выпускникам с гордостью причисляли себя Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джанкарло Менотти, Питер Серкин и еще десяток знаменитостей.

– И вас не мучило чувство одиночества?

– Нет.

Его душило одиночество. Никогда прежде мальчик не покидал стены родного дома. Прочитав свое имя в списке принятых, он понял: начинается новая жизнь, в которой уже не будет места для прошлого. Опытным педагогам не составило труда распознать его дар. Преподавателями по классу фортепиано были Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин. Филипп прилежно изучал сольфеджио, на факультативе брал в руки флейту. После занятий он оставался, чтобы сыграть с друзьями пару-тройку камерных произведений. Рояль, служивший когда-то предметом то ли вожделения, то ли ненависти, стал теперь смыслом его жизни. Прикосновения к волшебным черным и белым клавишам отзывались криком испуганной птицы, плеском морской волны, гневным рокотом богов. Этот язык был понятен всей вселенной.