Читать интересную книгу Живой щит - Сергей Зверев

Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Новиков вышел из барака. Высокое темное небо без единого облачка сияло мириадами звезд-светлячков. По внутреннему, простреливаемому коридору медленно брел служебный наряд с собакой.

– Гуляете, волки?! – крикнул солдат, заметив пока еще заключенного.

Вторя караульному, тявкнула собака, как будто и ей хотелось выпить браги, а не обнюхивать стылую землю, слабо согретую весенним солнцем.

Новиков отступил в тень. Ему не хотелось говорить.

Из приоткрытой двери барака доносилась песня. Хриплые мужские голоса невпопад подтягивали:

…дорога дальняя, казенный дом.Быть может, старая тюрьма ЦентральнаяМеня, мальчишечку, по новой ждет.

Старая как мир воровская песня, шлягер уркаганов и блатарей России всех времен, разносилась по зоне:

Таганка, все ночи полные огня.Таганка, зачем сгубила ты меня?Таганка, я твой бессменный арестант,Погибли юность и талантВ твоих стенах…

Заслушался часовой на вышке. Остановилась сторожевая собака, а ее проводник ослабил поводок. Контролер по прозвищу Штырь закрыл ладонями уши и шлепнулся задом на холодные ступени КПП.

Надрывная мелодия летела над зоной:

Я знаю, милая, и без гадания:Дороги разные нам суждены…

Подполковник Котиков, накинув шинель, стоял у открытого окна своего кабинета. Начальник колонии выключил свет и вслушивался в едва различимые слова хорошо знакомой песни:

Опять по пятницам пойдут свиданияИ слезы горькие моей родни…

Бывший старший лейтенант воздушно-десантных войск, без пяти минут бывший заключенный, Виктор Новиков прислонился к дверному косяку лагерного барака и пел вместе со всеми, сжимая кулаки до боли.

Глава 2

Жизнь – это яростная, непрекращающаяся борьба. И победа в этой борьбе не имеет ничего общего со справедливостью.

Дж. Оруэлл «Каталонский дневник»

Трелевочная машина, подпрыгивая на ухабах, медленно, но верно приближалась к районному центру Верхотурье, где находилась ближайшая от зоны железнодорожная станция.

Словоохотливый шофер делился с Новиковым планами:

– Подамся в роту охраны. Новый набор начинается. Твердый оклад плюс форма. Детскую колонию закрыли, взрослую расширяют… – Он достал из бардачка сложенную вчетверо районную газету «Новая жизнь». – Смотри, что пишут…

– Дай я сам. – Виктор перехватил газету. – Лучше за дорогой следи. Вылетим в кювет с такой ездой.

Машина выписывала немыслимые кренделя.

– Да я ее как пять пальцев знаю! – уверенно сказал шофер, но газету отдал. В этих местах с зэками старались лишний раз не связываться.

Статья была написана по всем правилам рекламы: «Спешите, ну кто еще сегодня даст вам возможность стать самостоятельными и независимыми людьми в этом царящем вокруг хаосе».

Новиков смял газету.

– Фуфло! – коротко бросил он.

– А куда еще податься-то? – возразил водитель. – На девять тысяч жителей – тысяча безработных. Жена в детском саду воспитательницей, так ей зарплату три месяца не платят! Хорошо, огородик свой есть, иначе ноги давно протянули бы. А тут хоть что-то…

Райцентр был грязен и непригляден, как любой заштатный городок русской провинции. Все его величие богатого перевалочного пункта на пути из Сибири в центральные российские губернии осталось где-то далеко в прошлом.

Машина свернула у Крестовоздвиженского собора, построенного на купеческие деньги. Уральские толстосумы хотели утереть нос самому Санкт-Петербургу и поэтому не жалели своих миллионов. Возвели собор почти как Исаакиевский, огромный и величественный. Большевики же переоборудовали храм в колонию для несовершеннолетних.

– К станции топай прямо по этой улице! – бросил шофер на прощание.

Убогое здание железнодорожного вокзала окружали лужи, сравнимые по размерам с небольшими озерами. Вода, подернутая маслянистой пленкой, переливалась всеми цветами радуги.

Людей было немного: две-три старушки в платочках, молодая пара, попеременно укачивающая плачущего в коляске младенца, несколько мрачного вида мужиков с вонючими цигарками.

Окошко кассы прикрывала фанерная дощечка. Новиков постучал. Фанерка отодвинулась, и пространство окна заполнила пухлая физиономия.

– Чего ломишься? – недовольно пробурчала она.

Виктор видел лишь двойной подбородок, карминно-красные губы, маленький носик, затерявшийся среди объемистых щек. Он пригнулся, чтобы получше рассмотреть кассиршу.

– Куда хайло суешь? – послышалось из-за амбразуры. – А, товарищ отсидевший! Давно красивых баб не видел? Полюбуйся! – обратилась она к кому-то, кто поддержал ее тявкающим хохотом.

– До Нижнего Тагила билет сколько стоит? – спросил Новиков.

– Домой собрался? – вопросом на вопрос ответила толстуха.

Было в ней что-то неприятное. Раскормленное лицо, похотливо поблескивающие глазки, массивные золотые серьги, оттягивающие мочки ушей, ряд мелких оскаленных зубов.

– Ответьте, пожалуйста: сколько стоит билет? – предельно вежливо повторил пьянеющий от долгожданной свободы, отмотавший немалый срок зэк.

– Обедаю! Читать на зоне разучился? – окрысилась кассирша.

Дощечка вернулась на прежнее место.

– К тебе по-человечески обращаются! – из-за перегородки взывал Виктор. – Уехать мне надо, подруга!

– Всем вам, сволочам, побыстрее смотаться хочется, – донеслось из-за фанерной брони. – Что, не нравится у нас?

Кассирша принадлежала к породе вдохновенных самок. Вышедший на свободу зэк был подходящим объектом для демонстрации этого таланта перед подругой.

– Отойди от окошка, урка! – трещала толстуха. – Лезет внаглую, поесть спокойно не дает! Видишь, Надюша, как тут работать?!

– Кошмар, Инночка, – поддакнула невидимая подруга. – Я, будь моя воля, вообще их из лагерей не выпускала бы. Мало нечисти пересажали. Сталина на них нет!

Женский галдеж сменился шепотом. Иногда фанерка отодвигалась, и две пары глаз пытливо изучали мужчину. Скучающая вокзальная публика навострила уши. Скандал, как выражаются футбольные комментаторы, назревал.

– Девушки! – упорствовал Новиков. – Давайте по-хорошему…

– Угрожает! Ты слыхала, Надя?! Эта сволочь мне угрожает! – взорвалась кассирша, давясь непрожеванным бутербродом. – Беги, вызывай милицию! – Раскрасневшаяся физиономия снова просунулась в узкую амбразуру окна. – Ты не домой у меня поедешь, а обратно на зону, бандюга!

Виктор аккуратно вытер капли слюны, попавшие ему в лицо. В следующее мгновение его кулак выбил деревяшку. Кассирша истошно завизжала. Старушки с редкостной для их возраста прытью выскочили из здания.

– Слушай, шалава. – Новиков держал женщину за отвисшую мочку уха. – Если ты думаешь, что человек, побывавший за решеткой, уже не человек, то глубоко ошибаешься!

Он понимал, что зря сцепился с этой дебелой хамкой, отупевшей от лени.

– Ишь, ряху наела!

Молодой папаша, отставив коляску и развернув грудь колесом, направился было к кассе. Его осторожная супруга уцепилась за рукав:

– Обалдел! Посмотри на его рожу!

Подруга кассирши шальными глазами наблюдала, как воспитывают ее знакомую.

– Отпустите ее, пожалуйста, – просила она сквозь слезы. – Ухо оторвете. Женщине без уха никак нельзя.

– Новая серьга… Грабит! Милиция! – истошно вопила кассирша.

– На кой мне сдалась твоя серьга? – Новиков отпустил женщину, но тут же об этом пожалел.

Тяжелый металлический компостер пролетел над головой Виктора, но тот успел вовремя присесть. Вслед за компостером выглянула мегера, чтобы убедиться, уложила ли она противника. Милиционер, за которым сбегали резвые бабушки, застал конфликтующие стороны в забавном положении. Мужчина сидел под кассой, пригнув голову, его обидчица пыталась разглядеть, куда делся наглый зэк.

– Стоять! – потрясал пистолетом совсем юный блюститель порядка. – Руки за голову! Лицом к стене! Нет… Ложись!

– Начальник, ты определись! – сказал Новиков, без опаски глядя на оружие. – Стволом не размахивай, – посоветовал он, а сам подумал: «Паренек, я мог бы тебя моментально уделать».

Представитель власти обшарил карманы нарушителя.

– Кто такой?

– Справка об освобождении в сумке, – ответил Виктор.

Вышедшая из укрытия кассирша расшвыривала его убогие пожитки.

– Зверюга! Цапнул меня за сережку, давай с мясом рвать. Ограбить хотел и меня, и кассу…

– Еще изнасиловать! – пошутил Новиков.

Молодой правоохранитель юмора не понял.

– Только освободился и опять за свое?! По какой статье срок отбывал? Из какой колонии?

– Шестьдесят восьмая ИТК. Освобожден подчистую по амнистии. Руки опустить можно?

– Стой, гнида! – вмешалась толстуха. – Не будешь сучки протягивать к порядочным женщинам. Наручники наденут, тогда и опустишь свои крючки зэковские.