Читать интересную книгу Том VIII - Игнатий Брянчанинов

№ 9

С сердечною приятностию вспоминаю, как вы 00 ноября прошлого года посетили Сергиеву пустыню. Там, в храме Божием, при молитвах и песнопениях богослужения, вы встретили день вашего Ангела, благодарили Бога за прошедшее, молили Его о будущем, — благодарили Ангела хранителя вашего за прошедшее хранение, просили его сохранять Вас на будущее время земной жизни, и до конца этой жизни, и до самого входа в блаженство вечное — пред лице Бога. После Божественной литургии Вы пожаловали в мои келлии; там мы утешились взаимною любовию о Господе, беседою о Господе. Утешение на земле! — видеть человека, боящегося Бога, приносящего Ему в жертву полученные от Него жизнь и способности. К несчастию, большая часть людей поступают иначе: дары Божии приносят в жертву сатане.

Благодарю милосердого Господа, приведшего меня отдохнуть в уединении от молв столичных. Уже не незнакомы мне чувства, посещающие человека в уединении. Потому-то так удобно и сманила меня пустыня уединенная из Сергиевой пустыни, шумной. Укрепляет душу уединение, вдыхает в нее какое-то мужество, {стр. 169} какое-то презрение к миру, чего в прикосновении с миром ощутить невозможно. Когда душа попрет тление отречением от тления, тогда все тленное, без исключения, делается тленным, а на весы сердца, которое не может довольствоваться ничем, нисходит духовное созерцание. Оно делает жителя безмолвной келлии жителем, можно сказать, рая, — вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмолвия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смотрит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орел в недосягаемой высоте, в прозрачной лазуревой бездне.

Чем обширнее пространство, занимаемое ландшафтом, тем великолепнее зрелище. Хороши красоты, которые человек может выразить, описать словом, но несравненно выше те, которые превышают слово, приводят сердце в восторг, а ум как бы лишают способности действовать. Говорят, в Швейцарии с одной необыкновенной, утесистой высоты представляется взорам живописнейший, восхитительнейший ландшафт; некоторые путешественники, взобравшись на эту ужасную высоту, так были поражены великолепием зрелища, что от изумления не устояли на ногах, низверглись с высоты, разбились. Точно так действует духовное созерцание! — Кто внезапно увидит его — от изумления ввергается в эту бездну, умирает для мира! — Не ожили вышеупомянутые путешественники: черные, деревянные кресты над прахом этих сынов Британии стоят у подошвы швейцарского утеса; я сказал бы: умерщвленный видением духовным для мира не оживет уже для мира. Увы! я сказал бы несправедливо; а потому не могу сказать! Увы! Оживает человек и для смерти! Ожил Соломон для смерти! Ожил для нее Иуда! Ожили для нее многие!.. Увы! как мы слабы, как переменчивы!.. Гляжу на нашу немощь, гляжу со слезами!.. Взоры мои ищут отрады, утешения — и внезапно они обращаются к пустыне, к уединению!.. Там, там всего безопаснее!.. Туда стремись — душа моя!.. Беги!.. Если ноги недостаточны для быстрого течения, возьми крылья! Несись!.. лети!.. Спасайся от челюстей зверя: мира! Будь подобна блаженной жене, побежавшей, улетевшей в пустыню — той жене, которую видел зритель духовных тайн — Иоанн. Ноги — здравый о Господе разум; крылья — вера: машет ими, могучими крыльями, переносится чрез дебри, воды, степи, горы — тот, кому их дал Христос. У Него будем просить веры; пример показали нам Апостолы; они говорили и молили: Господи, приложи нам веру [78].

{стр. 170}

Да дарует нам Господь на крыльях веры перелететь чрез житейское море и влететь в блаженную пристань: Небо.

№ 10

Мне?.. Ничего не нужно! — Что нужно мне, что нужно для убогой жизни моей, того я просил: просил о увольнении меня в уединение.

И дам Вам маленький отчет о уединении. Это — тихая, мирная смерть прежде смерти, которая — непременный удел каждого человека, которая для грешников, для рабов мира — люта. В уединении сглаживаются постепенно с ума человеческого впечатления, начертанные на нем предметами мира — и ум постепенно теряет свое общение с миром. Он глядит на мир как бы из страны загробной, как бы с того света. Чтоб пояснить себе это — подумайте о Китае, — потом взгляните на себя, посмотрите — какие отношения ума и сердца Вашего к этой стране. Вы увидите в душе Вашей только понятия темные, от одного сказания, — понятия, чуждые жизни, которую им дает взор на предметы, общение с ними, близкое сочувствие ко всему. Вы увидите, что сердце Ваше к этой стране — также мертво, как бы к стране вовсе несуществующей или существующей только в баснях. Таким кажется мир для отшельника, для жителя пустыни, дальней и глубокой. Все живущие в мире представляются ему не как постоянные жители, а только как путешественники. И точно! живем: путешествуем. Одни идут скромно пешком, другие скачут на конях, иные несутся на быстрых колесницах; конец — один для всех… Но уже мало житель уединения смотрит и этими взорами на мир, как мало житель Петербурга думает, заботится о Китае. Больше, существенно, единственно занимает его тот мир, куда он переселился: этот мир — вечность. Отворились широко врата его пред изумленными взорами души, и взоры души жадно устремились в эти беспредельные пространства, тонут в них, заглядываются на вновь открывшееся, доселе незнакомое, вполне неизвестное доселе — зрелище; приковались к нему, не могут оторваться… Вечность!.. Туда утекли все предшествовавшие нам времена; в этой пропасти скрылись все миллионы людей, сменявшиеся поочередно на лице земли; пред нею, пред ее взорами родился мир, размножилось человечество, образовались племена, народы, царства, пред ее взорами уже многие цветущие царства обратились в пустыни, многие {стр. 171} великие грады сравнялись с землею, вросли в землю, покрылись ею; пред ее взорами пустыни безлюдные, леса дремучие, болота непроходимые соделались цветущими жилищами человеческого общества, многочисленного, образованного, шумного… На все это смотрела, смотрит равнодушно, с холодной суровостию — вечность. Ничто ее не насыщает и ничто не насытит. Все в ней должно исчезнуть: все — ее жертва; на все глядит она, как жаркое вешнее солнце на хрупкий, слабый вешний снег… А на вечность смотрит, засматривается в безмолвии, в тишине своего уединения, отшельник. Наставленный этим зрелищем он признает, называет все временное, как учит называть его Священное Писание, суетою; он убеждается, что назначение человека — не для земли, а для неба. И Небо открыло нам, в Евангелии, каковы должны быть небожители. С этим законом Бога Вышнего справляется ежечасно Его истинный служитель; — справляется, не уклонились ли ум и сердце куда в сторону, не исполняют ли какую другую волю, волю мрачную, волю злобную, волю тленную… При такой жизни небо нисходит на землю, а вместе с ним нисходит в эту юдоль тьмы, скорбей, плача — утешение, блаженство небесныя.

№ 11

Успокойтесь! Земная жизнь христианина растворена утешениями и искушениями. Так устроил Промысл Божий! Утешения поддерживают на пути Божием, а искушения упремудряют.

Общество, беседа с людьми благочестивыми приносят существенную пользу. Но для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым; надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Писания и отцов. Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян, — из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и вывесил душу, с ним советующуюся, и из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет. Ныне советники и руководители больше преподают совет из себя и из книги. А первого рода совет, тот-то особенно полезен и действителен; он очень близок к душе, ищущей приютиться под сению совета, — своего ей; это она чувствует. Святый Исаак сказал: «ничего нет каждому полезнее, как совет свой». А совет чуждый, хотя, по-видимому состоящий из благих разумных слов, приносит душе лишь мучение, расстройство. Она чув{стр. 172}ствует его несообразность, чувствует, что он чужд ей. Суть, — говорит Писание, — иже глаголюще уязвляют, аки мечи: языцы же премудрых исцеляют [79].

Прибегайте больше к чтению святых Отцов, пусть они руководствуют Вас, напоминают Вам о добродетели, наставляют на путь Божий. Этот образ жительства принадлежит нашим временам: он заповедан, предан нам святыми Отцами позднейших веков. Жалуясь на крайний недостаток в богопросвещенных наставниках и советниках, они повелевают ревнителю благочестия руководствоваться в жизни своей Отеческими писаниями. Совет святых — разум (Притч. 9. 10).

Старайтесь не увлекаться рассеянностию. Если же случится увлечься ею — по немощи, сродной всем нам, человекам, — не предавайтесь унынию. Неподательность не свойственна человеку на земли — ниже жителю глубочайшей пустыни и уединения. Переменчивость и увлечение действуют непременно в каждом человеке — и в строжайшем отшельнике. Тем более живущему посреди мира, посреди всех соблазнов, невозможно не увлекаться. Не желайте от себя невозможного, не требуйте от души Вашей того, чего она не может дать. Врачуйте Ваши увлечения покаянием, а недостаток делания Вашего восполняйте сокрушением духа.