Читать интересную книгу Ночь святого Вацлава - Лайонел Дэвидсон

Власту ни о чем не спрашивали, из чего следует, что это знакомство осталось никому неизвестным. Видимо, она вела себя осторожно. И не стала докладывать, что в первый мой приезд ужинала со мной в отеле. Я был почти уверен, что когда встречался с ней в тот раз, слежки за мной не было. Они были во мне вполне уверены.

В общем, если все подытожить, они придут к выводу, что я укрываюсь у одного из сотрудников посольства. Тогда они установят слежку за этими cor трудниками. За их домами и машинами. Что, рано или поздно, дико им надоест. Вот это все и надо изложить в письме. Да и Власте, справедливости ради, надо бы все рассказать. От этих раздумий я заерзал в постели. Роскошная великанша, что-то бормоча, зашевелилась рядом со мной.

– Власта!

– Что, милачек?

– Власта, я обдумал твое предложение по поводу посольства.

– Хорошо, милачек, потом. Потом поговорим…

– Нет, надо поговорить сейчас. Тебе придется встать через пару часов.

Она обхватила меня рукой так крепко, что чуть не придушила, и, сонно сев в постели, зажгла прикроватное бра.

– Хочешь как можно раньше очутиться в посольстве, а, купчик? – спросила она, печально на меня глядя.

– Попала в точку.

– Значит, мы видимся в последний раз…

Ее потрясный бюст вырисовывался в свете бра очень и очень выразительно. Тяжело и мрачно ко мне привалившись, она сказала:

– Ты не вернешься никогда. Никогда!

– Видишь ли, Власта, – жалобно ответил я, – мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Ну давай, Николас, рассказывай, – сказала она и со вздохом дважды чмокнула меня в нос, слева и справа.

Я так и сделал, преподнеся ей тщательно сокращенную, подкорректированную и приглаженную цензурой версию. Я рассказал ей, что приехал в Прагу но заданию Павелки, чтобы выведать секреты производства стекла для его нового завода. Что мне пришлось вернуться сюда еще раз – для изучения последних нововведений. И что на сей раз полиция про это узнала, и потому мне пришлось удирать, прибегнув ко всяческим уловкам и маскировке.

– Конечно, это нешуточное дело, – сказала она, насупившись, когда я закончил. – Но за это они тебя не убьют. Ты чересчур психуешь, Николас!

Я скрипнул зубами.

– Есть еще парочка вещей, которых я не рассказал. Там была одна формула, – честно признался я. – Тебе об этом не нужно знать. Главное, что они меня ищут, и мое единственное спасение – попасть в посольство.

– А-а. И ты хочешь, чтоб я поехала с тобой? Хорошо, милачек.

Не думаю, чтобы она въехала, о чем речь. Она как-то странно поглядела на мой нос, будто желая поскорее вернуться к основному занятию.

– Я хочу, Власта, чтобы ты отвезла туда письмо, – сказал я. – Хочу, чтобы они как-то попытались провезти меня к себе на машине. Но им нельзя приезжать сюда, ясно? Отсюда мне придется уйти.

– Хорошо, хорошо. Мы все устроим. У нас еще масса времени. Это все не так страшно.

Я снова скрипнул зубами. Девица, как уже было замечено, отличалась редкой ненасытностью. Я всерьез стал думать, что, наверно, стоит еще немножко ее попарить, чтобы она окончательно проснулась. Но потом попробовал еще раз:

– Это страшно важно, Власта. Я из кожи вон лез, чтобы спастись! Мне нужно описать все в письме, которое я сейчас напишу. Но сперва я должен был рассказать об этом тебе, хоть в общих чертах. Как тебе кажется, ты все поняла?

– Да, я поняла. Ты не хочешь навлекать опасность на этот дом.

– Ты уверена, что сможешь попасть в посольство завтра, то есть сегодня?

– Понедельник – легкий день. Это можно устроить.

– К кому ты пойдешь?

– К регистратору.

– Он англичанин?

– Нет, чех.

– Он обычно проверяет то, что ты привозишь?

– Нет, не думаю. Не знаю.

– Ты сумеешь раздобыть конверт со штампом Министерства стекольной промышленности и написать на нем: СРОЧНО. ЛИЧНО ПОСЛУ?

– Думаю, что да. Конечно, да. – Она вроде бы малость очухалась и стала соображать, что к чему. Ее печальные глаза моргали медленно и задумчиво, она с отсутствующим видом потирала бомбу своей груди. Потом встала, накинула на себя халат и пошла в другую комнату искать бумагу, ручку и какую-нибудь отцовскую одежку. А затем – в кухню, варить кофе.

Я сидел в постели, курил и перебирал в уме все варианты провала. Я испытывал глубокое чувство вины и благодарности к этому гигантскому созданию. Кроме некоторых опасений по поводу того, чем это может грозить ей и ее отцу, она ни разу не отказала мне ни в помощи, ни в щедрой нежности; А ведь у нее все шансы закончить свои дни в лагере! Я был просто восхищен ею. Я поднялся с постели, влез в свои крестьянские штаны и прошел в кухню. Она стояла у плиты и варила кофе. Тут я неуклюже обнял ее за плечи, поцеловал в шею.

Откинувшись назад, она прижалась ко мне, но не повернулась и не заговорила. Я снова ее поцеловал, очень нежно, и, почувствовав, как вздрагивают ее плечи, со страхом понял, что она плачет.

– Власта?

Она покачала головой.

– Что с тобой, Власта?

– Ничего. Я вижу тебя в последний раз, – сказала она.

– Перестань, Власта! – фальшиво воскликнул я. – Может, мы еще встретимся. Я всю жизнь буду о тебе думать.

Господи, если бы я только мог отсюда исчезнуть, если бы мне только позволили думать о чем-то другом! Но пока было то, что было…

Она вынула из кармана халата носовой платок и печально высморкалась:

– Пиши свое письмо, Николас.

Я пошел в гостиную и стал писать, а она принесла кофе и села рядом на диван.

– Ты номер паспорта указываешь?

Да, я его указал, одновременно со всякими другими подробностями, и все это вместе выглядело такой фантасмагорией, что и поверить трудно.

Она еще помолчала, глядя на меня.

– А формула? Ее ты тоже указываешь?

– Нет, – коротко ответил я, не позволяя себе даже думать о том, насколько невозможно ей все это объяснить.

– Мне не страшно, Николас. Для меня это не опасно. Ты обо мне не думай.

– Да нет же, Власта. Никакой формулы нет. Ее просто не существует.

– Можешь ничего мне не говорить, если не хочешь.

– Ладно, – сказал я и вдруг почувствовал, что диван слегка дрожит. Она снова плакала. – Эй, Власта, ты чего?

Она положила голову мне на плечо и тихо, но горько зарыдала. Я неуклюже обнял ее за плечи.

– Ты думаешь только обо мне. Но ты же сам сказал, что они тебя убьют, если найдут эту вещь.

– Нет, Власта, все не так. Нету у меня этой чертовой штуки.

– Я люблю тебя, милачек. И ненавижу себя за то, что не могу толком ничего для тебя сделать.

– Ты не можешь мне помочь больше, чем помогаешь сейчас!

– Купчик мой, мне делается плохо при мысли, что в этой ужасной стране тебе грозит опасность! Позволь мне разделить ее вместе с тобой. Разреши мне передать эту вещь!

Я в бешенстве закатил глаза. Эта потрясная девица так тупа, что втемяшить ей что-то в голову просто невозможно!

– Милая Власта, – нудно начал я, – нету у меня никакой формулы. Да и вообще это не важно. Я говорю тебе правду.

– Ты это говоришь, чтобы меня успокоить, милачек, – сказала она, глядя на меня полными слез глазами. – Кому же ты мог ее отдать? Только старенькой няне, но она ведь умерла. Или ее мужу. Неужели ему ты доверяешь больше, чем мне?

– Да конечно же нет! Я его и не помню! – Разумеется, это было бесполезно, но я все же сделал еще одну попытку. – А насчет формулы, Власта, – это была не та формула, о которой я говорил. Это было кое-что другое. И я от этого избавился. Я ее потерял. Сейчас я хочу только одного – попасть в посольство. И только ты можешь мне в этом помочь, Власта! Ну пожалуйста, поверь мне, милачка!

Я говорил, говорил и сам так разволновался, что стал покрывать поцелуями ее необъятное, залитое слезами лицо. Но не был уверен, что она мне верит, потому что ее печальные глаза выражали лишь восхищение невероятным благородством моих речей.

Было четыре утра, а ей вставать в семь. Письмо можно закончить и утром. И потому мы снова легли. В постели она казалась все еще напуганной и тяжеловесно волнующей. Я вдруг испытал какую-то внутреннюю дрожь и смятение. Было что-то жалостное и гнетущее в ее нашептывающих объятиях – что-то вызывающее тревогу. «Нет, не в них, – думалось мне. – В чем-то другом». В чем-то, чего я не мог уловить. Эта тайна обволакивала меня, как облако, витая на краю сознания. Я попробовал понять, что же это такое, и не смог. И заснул в ее объятиях, испытывая то же странное ощущение.

3

Высокий эсэнбешник припер меня к шкафу так, что я не мог шевельнуться. Одной рукой он держал меня за подбородок, а другой изготовился съездить по морде. Он глядел на меня задумчиво, без коварства, и я слышал собственное хрюканье всякий раз, как пытался поднять голову. Пот градом катил по лицу. Я был в крови, меня мутило, а тот все бил и бил, и с ним был другой, коротышка, который спокойно выжидал, чтобы приступить к допросу. Но я больше не мог этого вынести. Не хотел терпеть избиение. Шея, прижатая к шкафу, затекла и наполовину сломалась, и я решил: ну и пусть, доломаю ее до конца, и черт с ней! Больше он меня бить не будет! Я вывернул шею набок, сломав ее, а сам ушел, уплыл, выплеснулся из номера в черноту Баррандова.