ничем не показал… он вообще ничем ничего не показал – ни видом, ни… Офицеры S12 злобы или
радости почти не выражают – кроме спокойной сосредоточенности от них ждать ничего… А
Ульвэр особенно сух. Он вообще такой – сухой какой-то… Худой, бледный… И скулы у него
тонкой – скорее, истонченной – кожей обтянуты… Его светлые глаза всегда смотрят из глубины, из
темноты – из-под сведенных жесткой линией бровей. Но это не волчий взгляд исподлобья – это
благородный открытый взгляд… только уж очень строгий. По нему сразу видно, что он – боевой
командир… Слишком он обветренный и выжженный для штабных крыс… Хоть его волосы светлы
и коротко стрижены – заметны белые пряди, обесцвеченные жесткими лучами. Суровый север
вытравил и цвет его глаз… Со временем снежные пустыни всех уравнивают с этой всевластной
белизной… Тот, кто воюет среди снегов, должен стать таким же, как снег, – холодным и белым…
Должен стать таким, как снег, – живым или мертвым…
Мне не следует думать про Хантэрхайм сейчас… Я сосредоточенно всмотрелся в лицо
командиру, с которым по зову службы я должен буду проститься против воли… По нему видно, что
он такой командир, который полностью разделяет всю тяжесть участи простых бойцов… и высших
офицеров. Еще по нему видно, что он – стар, хоть с виду он молод, как все мы. Он стар из-за этой
худобы и сухости – это придает ему какую-то скованную прямоту и обрывистую резкость, что
свойственно только “защитникам”. Стар и его усталый взгляд, в котором отражено и понимание
наших тягот, пройденных им лично, и понимание ответственности высших офицеров, возложенной
на него долгом. Такого командира больше нет – он один такой… И пусть мы знаем, что он будет
строг к нашим ошибкам, мы знаем, что он будет справедлив. Ульвэр никого не судит с
пристрастием и никому не раздает незаслуженных кар и наград. А еще важнее, что он объясняет, за
что эти кары и награды даны. Не то, что Борг…
Ульвэр на секунду остановил взгляд на нас с Владом… Он знает нас всех – хорошо знает, не
только по отчетным данным…
– Герфрид, открой отсек, обесточь блокировку.
Я без промедлений отключил все, что могло бы хоть как-то помешать Замухрышке разорвать
меня и моего полкового командира в клочья… Зверь со свистом втянул носом воздух – и все…
Больше никаких поползновений к мятежу я не заметил.
– Отойди, Герфрид.
– Есть.
– Смотри.
Ульвэр подошел к огромной зверюге, не угрожая и не преграждая пути… Зверь поднял голову и
снова втянул со скрежетом воздух – его ничто не держит, никто не мешает пройти… Ульвэр
положил руку ему на плечо, зверь вздрогнул и затих… Черную перчатку будто поглотило тьмой –
этой глыбой тьмы, обтянутой гладкой черной шкурой. Все отблески, все границы – все исчезло в
этой темноте… Стало казаться, что Ульвэр поднес руку к самому сердцу зверя – прямо через
грубую шкуру… Будто зверь пропустил его, доверил ему пульс – без препятствий, без
сопротивления…
– Ты видишь?
– Так точно.
– А ты, Стикк? Видишь?
– Вижу, командир.
Ульвэр устремил взгляд в слепые глаза подземной твари…
– Зверь нападает, когда боится. Но только, когда боится не настолько, чтобы не нападать. Если
вы не способны подчинить зверя страхом так, чтобы удержать его подчиненным, – не пугайте его.
Вы должны внушить ему, что вы ему нужны. Но сделать это вы сможете лишь, когда внушите ему,
63
что он нужен вам. Он сопротивляется не человеку, а хищнику. Когда человек перестанет быть
зверю хищником – зверь даст ему помощь и примет помощь от него.
Ульвэр провел рукой по шкуре зверя и отнял руку, стряхнув с перчатки подпаленную бичом
шерсть… Он обернулся к Стикку… Нет, он не обратился прямо к нему, но мы все поняли, что это
будет скорее их разговор, чем общий…
– Не следует требовать от зверя того, что свыше его сил. Для этого вы должны точно знать
предел его способностей. Свыше этого зверь не даст вам ничего. Все, что вы будете требовать от
него за этим пределом – вы должны требовать не от него, а только от самих себя. Если с вашей
помощью предел способностей зверя будет поднят – вы получите соответственную отдачу. Но
результат не превзойдет ваших стараний. А недостаток стараний будет неизбежно обречен
провалом. Вы сможете получить нужный результат только точно зная, каким он должен быть. Без
этого вы не сможете точно узнать, к чему нужно приложить силу, чтобы его получить. Но это не
все. Зверь не терпит резких движений – ему нужно время понять их значение. Каждое ваше резкое
движение может стать, независимо от значения, провокацией агрессии. Не подстрекайте зверей к
этому. Ответ на провокацию неизбежен, каким бы он ни был. Устойчивый принцип – ответ есть или
нет, не верен. Он есть всегда. И если нет прямой ответной реакции – не значит, что не будет
обходной, – той, которую вы не учтете. Действуйте обдуманно и осторожно.
Стикк отреагировал едва заметной судорогой, пробежавшей по его сжатой челюсти… Я уже
понял, что это что-то значит… но не понял, что именно. Но сейчас мне не до этого… Я вдруг
сообразил, что мы прощаемся с нашим командиром… с его чудовищами и со Штраубом… Не я
один дошел до этого… Мы все ответили, смотрящему нам в лицо командиру стойкой “смирно”,
“руку на плечо”… Это не по приказу, не по протоколу – просто так вышло… Ульвэр встал посреди
коридора, смотря прямо перед собой, видя нас всех… Он гордится нами – так же, как мы им…
Командир прошел по коридору – прямо по центральной линии разметки, прямо до секторных врат
– развернулся и пошел обратно через строй его бойцов, его всадников… через череду наших лиц и
имен… Его хриплый голос, сорванный и выстуженный северными ветрами, сменился четким и
чистым ментальным сигналом…
– Вы все отличные бойцы и хорошие всадники! Вы верно служите системе! Штраубу! И мне!
Но сейчас я должен проститься с вами! Сейчас вас, мои бойцы и всадники, долг призывает на
север! Вы нужны Хантэрхайму! Вы и ваше оружие! Но помните, что вы нужны и Штраубу, и мне!
Я прощаюсь с вами только для того, чтобы приветствовать вас при возвращении! С гордостью!
– С гордостью и со славой! С оружием, поднятым для следующего боя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});