Читать интересную книгу Стеклодувы - Морье Дю

– Они говорили, что вы больше не вернетесь, – рыдала она, схватив меня за руку и крепко сжимая ее. – Что вы останетесь у мадам в Сен-Кристофе, пока не прекратятся беспорядки, возможно, на несколько недель, до самых родов. Слава Пресвятой Деве и всем святым, что с вами все благополучно.

Я вошла в дом и огляделась. Если не считать кухни – владений мадам Верделе, – в доме царила нежилая атмосфера, воздух в комнатах застоялся и было душно; судя по виду большой гостиной – это была самая главная комната в доме, – на креслах никто не сидел с самого нашего отъезда.

– Кто вам сказал, что я не вернусь? – спросила я.

– Мсье Мишель и мсье Франсуа. В тот день, когда вы уехали, они велели мне закрыть ставни и запереть двери на случай, если нападут разбойники. К счастью, у меня было достаточно еды, так что мне хватило. Они оставили несколько человек, чтобы охранять стекловарню, но женщинам тоже было велено запереться и сидеть дома, по крайней мере, не высовывать носа за ворота завода.

Я взглянула на Робера. Лицо его оставалось бесстрастным, но он стал ходить по комнате, открывать окна и ставни, так что в комнату ворвались свет и свежий воздух.

– Теперь все это кончилось, – сказал он. – Разбойники отошли на юг. Нас они больше не будут беспокоить.

Я, однако, не была в этом уверена. Разбойников я больше не боялась, я боялась чего-то худшего, но не могла этого объяснить мадам Верделе.

– А где теперь мсье Мишель и мсье Франсуа? – спросила я.

– Не знаю, м'зель Софи, – ответила она. – Всю эту неделю они были в лесах, патрулировали дороги вместе с другими мужчинами. Наши сторожа говорили, что возле Ферет-Барнара и еще дальше на запад, в Боннетабле, были настоящие сражения, так, может быть, наши люди тоже там сражались. Никто этого не знает.

Она снова готова была заплакать, и я отвела ее в кухню, успокоила и помогла готовить для нас еду. А потом, вспомнив свой долг и подумав о том, что сделала бы на моем месте матушка, я отправилась с тяжелым сердцем через заводской двор к жилищам рабочих, чтобы навестить их семьи.

Некоторые женщины видели, как мы приехали, и теперь высыпали из своих домишек, такие же испуганные и всполошенные, как мадам Верделе, чтобы поздороваться со мной. Единственное, что я могла сделать, это повторить успокоительные слова Робера: разбойники разбежались, самое скверное уже позади, и из Ле-Мана мы добрались благополучно, не встретив на дороге никаких препятствий.

– Если опасность миновала, почему не возвращаются наши мужчины? спросила одна из них. Все остальные подхватили: – Где наши мужья? Что они делают?

Я не могла ответить на эти вопросы. Я могла только сказать, что они все еще патрулируют в лесах или, возможно, помогают гражданской милиции в Ферте-Бернаре, если там действительно идут сражения.

Мадам Делаланд, жена одного из наших старших мастеров, стояла и смотрела на меня, скрестив руки на груди.

– Это правда, – спросила она, – что в Баллоне убили двух предателей?

– О предателях я ничего не знаю, – осторожно ответила я. – В четверг были убиты два почтенных гражданина Ле-Мана. Больше я ничего сказать не могу.

– Скупщики зерна, – отрезала она, – аристократы, так им и надо. Это из-за них мы голодали всю зиму. Их надо не просто убивать, а рвать на куски, всех до одного.

Эти слова были встречены всеобщим одобрением, женщины переговаривались, качали головами, а одна из них выкрикнула, что муж рассказал ей перед уходом о заговоре: аристократы по всей стране сговорились убить всех бедных людей. Об этом говорит весь Париж, а теперь дошло и до нас. Вот почему мсье Бюссон Шалуар и мсье Дюваль отправились сражаться с аристократами.

– Верно, – сказала мадам Делаланд. – Мой Андре говорил мне то же самое. Но король на нашей стороне, и герцог Орлеанский тоже, и они обещали, что теперь все будет принадлежать народу, а у аристократов не будет ничего. Если мы захотим, мы можем отобрать у них замки и особняки.

Эта идея показалась мне столь же маловероятной, как и слух о появлении в наших краях шести тысяч разбойников или убийство всех бедняков во Франции.

– Скоро мы узнаем правду о том, что действительно происходит в Париже, – сказала я. – А пока, независимо от того, вернулись наши мужчины или нет, мы прежде всего должны думать об урожае. Хлеба на наших полях созрели, и мы можем начать жатву завтра же. Чем больше мы соберем, тем меньше опасность, что зимой нам снова придется голодать.

Женщины одобрительно загудели, и я смогла вернуться домой, положив конец разговорам о том, чтобы сражаться с аристократами или захватывать их имения и замки, что, возможно, встретило бы одобрение Эдме, но мне казалось столь же бессмысленным и неосуществимым, как если бы мы все отправились в Версаль и стали бы просить хлеба у самой королевы.

Когда я вернулась, Робер разговаривал с дозорными, которые, наокнец, появились. Они вышли из стекловарни, где, как я полагаю, скорее всего, спали. Их было не менее десятка: кочегары Мушар и Берье, Дюкло, один из наших гравировщиков, который все равно уже несколько месяцев болел; помощник флюсовщика Казар и другие, простые рабочие и подмастерья.

Печь не топилась, поскольку так распорядился Мишель, и все это время завод не работал. Они понятия не имеют, куда делись остальные мастера и рабочие. Они могут быть либо в Ферте-Бернаре, либо в Отоне. Возможно, они сражаются с разбойниками, а, может быть, и с аристократами, трудно сказать наверное. Мы с Робером вернулись в дом и сели за ужин, который приготовила нам мадам Верделе.

– Может, ты все-таки знаешь, – спросила я у брата, – где сейчас Франсуа и Мишель? Есть у тебя какие-нибудь соображения на этот счет?

Робер был слишком занят едой и ответил мне не сразу. Когда он, наконец, это сделал, у него был иронический, насмешливый вид, который я так хорошо знала.

– Нет никаких оснований полагать, что с ними что-нибудь случилось, ответил он. – Если они действовали по инструкции, то они несут охранную службу в лесах, держась в стороне от городов.

– Инструкции? Какие инструкции?

Робер проговорился и понял это. Он пожал плечами и продолжал есть.

– Правильнее было бы сказать – совет, – поправился он, помолчав минуту. – Все это было решено еще до нашего отъезда в Сен-Кристоф. С разбойниками, наступающими с севера из Парижа, гораздо легче справиться в лесу, где они могут заблудиться и потерять связь друг с другом, чем на дорогах.

– Если вообще существуют разбойники, с которыми нужно справляться, заметила я.

Он налил себе еще вина и посмотрел на меня поверх бокала.

– Ты же слышала, что о них говорили, так же, как и мы все, – сказал он. – Разбойников видели в Дре, в Беллеме, в Шартре. Самое меньшее, что можно было сделать, это предупредить об опасности народ.

Я отодвинула от себя тарелку, вдруг почувствовав тошноту – и от пищи, и от всего, что мне пришлось пережить; вдруг, неизвестно почему, мне снова представилась та несчастная женщина, которая попала под копыта лошадей возле Сен-Винсенского аббатства, в ушах прозвучал ее пронзительный крик.

– Ты сам привез этот слух из Парижа, когда приехал сюда в дилижансе, сказала я. – Ты, и никто другой.

Он вытер салфеткой рот и пристально посмотрел на меня.

– Дилижанс, в котором я ехал с Жаком, был не единственным, – сказал он. – В субботу утром, когда мы выезжали, на конечной станции на улице Белле стояло не меньше десятка, они выезжали из столицы по разным направлениям. Там, в конторе дилижансов, только и разговоров было, что о разбойниках, которые могут встретиться нам по пути.

– Я тебе не верю, – сказала я. – А в других дилижансах, наверное, тоже были агенты вроде тебя, которым хорошо заплатили, либо герцог Орлеанский, либо Дакло или еще кто-нибудь, чтобы они распространяли эти слухи, вызывая тем самым страх и панику у населения.

Робер улыбнулся. Он снова взял нож и вилку, которые до того положил на стол.

– Дорогая сестренка, – ласково сказал он, – путешествие настолько тебя утомило, что ты сама не знаешь, что говоришь. Мне кажется, что тебе нужно лечь в постель и как следует выспаться. Сон рассеет все твои страхи.

– Я никуда не пойду, пока ты не скажешь мне всей правды, – отвечала я. – По какой такой инструкции Франсуа и Мишель собрали рабочих и повели их в лес?

Он ничего не ответил. Я смотрела на него, пока он доедал то, что у него было на тарелке, а потом мы молча сидели за столом. Было тихо, кроме тиканья больших старых часов на комоде не было слышно ни одного звука, и это заставило меня мысленно вернуться назад, во времена нашего детства в Ла-Пьере, когда во главе стола сидел отец, напротив него мать, справа – три брата, а слева мы с Эдме, ожидая, когда отец позволит нам разговаривать.

– Даже если бы я признал – но я этого не делаю, – что мне заплатили, как ты говоришь, за то, чтобы я распространял слухи, вызывающие волнения в народе, ты совершенно не способна была бы понять смысла и причины этих действий. Ни одна женщина на это не способна.