– Скажи, – перекрикивает Лекмана Тибет, – как Laibach у вас на прошлой неделе прошел?
Ну, как прошел. Покладистый Яни Новак увидел сцену и прикрыл глаза рукой: страшная теснота, барабанщиц пришлось ставить на сабвуферы. Солист Милан Фрас накричал после концерта на девочку тур-менеджера: она его ужинать за общий стол с группой пригласила, как менеджер группы велел, – а он один в гримерке хотел. Девочка – в слезы, группа – «Хотим гулять», она им: «Сегодня воскресенье, только China Town в «Пробке» на весь город», они ей: «У нас только одному человеку это может быть интересно, и, раз все так плохо, почему у нас в гостинице в каждом номере по фото вашего патриарха?» Почему-почему, потому что гостиница московской патриархии. Девочка, что ли, виновата, что в десятимиллионной столице гостиниц – как в затрапезной американской дыре, и все они забронированы на месяцы вперед?
Программа тяжелая: Laibach национальные гимны перепевает – на второй концерт никто из фанов, посетивших первый, не вернулся. Группа еще и на концерте в Питере настояла, а проще взять пачку наличных и смыть в унитаз, чем пытаться отбить вложенное в Питере. Баварская агентесса проговорилась, что Милан подумывает уйти из группы: похоже, новое словенское искусство мы поймали в не лучшую для него минуту. И денег потеряли (отдельное спасибо Петербургу) – столько, что на нескольких Лекманов хватило бы. Времена, когда Игорь заслуженно гордился очередями на Laibach в «Горбушке», к сожалению, прошли.
Как-то так. Пытаюсь опускать деликатные подробности, пересказываю Тибету сухой остаток: ну, прошел. Тибет понимающе кивает и теребит подбородок. Он хорошо читает между строк. С Nurse With Wound, которых мы получили с его легкой руки и с которыми он вызвался выйти на сцену предводителем, все, конечно, будет по-другому. За полгода Тибет представил нас со Стефеном О'Малли из Sunn О))), порекомендовал вечно занятым Matmos, стал нашей доброй феей – и я стараюсь не дергать его по пустякам, но в конце концов нет-нет да и набираю в ночи, когда не удается достучаться до Марка Алмонда, и тогда Дэвид отвечает: «Извини, я сейчас вытаскиваю друга из полицейского участка, сильно занят, но я обязательно позвоню завтра Марку или спрошу у Энди Белла из Erasure, он как раз рядом с нами купил дом». И после этого, между борщом и бефстрогановом, он теперь интересуется, не должен ли нам денег за клубную карту, которую попросил сделать для отца Косьмы. Я теряю контроль и возмущенно прикрикиваю: «Дэвид, да как тебе это в голову могло прийти!» Мы верим друг другу, а публика верит аббревиатуре NWW: зал почти распродан до концерта.
– If I.am your psychologist,
Who would be the psychologist's psychologist? - нежно вопрошает со сцены Лекман.
Психолог мне бы на этой неделе не помешал. Но не Дэвиду же, не советнику по культуре Лене и не операторам Роя Андерсона рассказывать, как вчера я протянул
бутылку водки японскому саксофонисту, а у него на глазах выступили слезы.
Саксофонист, чьего имени мы так никогда и не узнали, прилетел в Москву с безумным японским оркестром Shibusashirazu. В оркестре – под тридцать человек, включая танцоров буто, художников, бэк-вокалисток и убеленного сединами продюсера Теруто-сана. Теруто-сан водил меня когда-то в токийский Pit Inn на лютый фри-джаз, показывал подпольные музыкальные магазины на Шинджюку, где пирсингованные продавцы кланялись ему в пол, и, невзирая на годы и статус, лихо выпивал с нами саке. В зеленом театре парка Уено, громаде на берегу извилистого пруда, Теруто-сан показал мне Shibusashirazu, всамделишную, заблудившуюся во времени курехинщину, ради одной которой стоило долететь до Токио.
В Россию, что неудивительно, их начал возить высоколобый центр «Дом». У него мы ничтоже сумняшеся и приняли эстафету. Японцы, организованные, как солдаты, оккупировали клуб с самого утра, муравейником окружили сцену и радостно приветствовали подельников, летевших в Москву другими рейсами и добравшихся в клуб поодиночке. Саксофониста никто не заметил: он прилетел из Парижа, понял, что до саундчека еще долго, и отправился по окрестностям – мимо богемного «Газгольдера», мимо пункта приема бездомных, мимо турецкого дайнера с пахучей шаурмой и шеренгой нищих – в не менее пахучую трубу подземного перехода. Там-то ему коротко стриженные молодые люди по голове и дали.
Все это загудевший муравейник впопыхах поведал нам на ломаном английском. Голова в крови, губу незадачливому туристу разбили, но, к счастью, не порвали – он даже умудрился выйти с саксофоном на сцену. Я попросил верного Женю Малыша из клуба музыкантов одних не выпускать: «плиз, вейт э секонд» – и звать кого-нибудь из нас. Да оркестранты и не стремились после этого на улицу.
Я просто поймал его после концерта по дороге в автобус и, пробормотав что-то про хороших-людей-все-рав-но-больше, протянул бутылку водки. Ничего лучше мне в голову не пришло. А он недоверчиво взял бутылку и заплакал. Молча.
Нет, проговорился я сегодня Лекману и Лекмановым девушкам за завтраком в ГУМе – не будь у вас все блондинами, я внимательнее смотрел бы по сторонам. Неблондинам, небледнолицым, всем прочим «не-» в городе стоит быть внимательными. Здесь совсем немножко бьют ногами на улицах, если не повезет. Здесь совсем слегка висят портреты патриарха в гостиницах и на дорожных щитах. Здесь совсем чуть-чуть никогда и никому не бывает стыдно. Поэтому не будем портить настроение – капучино, американский или черный, девушки?
– Я хотел бы получить такую экскурсию где-нибудь в Кливленде, – сказал задумчиво Йене.
Йене, как и положено жителю шведского пригорода, бредит Америкой. Он проехал ее вдоль и поперек. Когда сегодня, въезжая в клуб с заднего двора, мы распугали у мусорных баков стаю помоечных кошек и я приготовился шутить шутки, Йене обрадованно воскликнул:
– Да у вас тут Нью-Йорк?
– Эль-Баррио, куда уж там.
– Это где, в Нью-Йорке? Я там не был.
– Ты ничего не потерял, Йене.
Вчера, оттарабанив «Big City Life» в полупустом зале (никогда не верьте радиочартам), Mattafix просидели в этом дворе четверть часа. Сидели в автобусе с забаррикадированными окнами: пахло из контейнеров совсем не розами. Волшебная Анечка юлой носилась по клубу в поисках потерянного ключа от ворот. Поднимала всю охрану на уши, притопывала на бессовестных кошек, выводила за ухо из автобуса непрошеных журналистов, лучезарно улыбалась возмущенной группе и считала минуты до отправления питерского поезда.
На поезд герои радиочартов каким-то чудом успели, а Анечка в очередной раз заявила, что работать в клубе «Икра» хелпером ей в разы интереснее, чем двадцать восьмым ассистентом бизнесмена Дерипаски. Она тайком ксерокопирует и приносит мне записки управляющего, Андрея Геннадьевича, адресованные завскладом Нине Андреевне.
«Нина, нужно срочно найти костный мозг!» – этот факт вмешательства в чужую личную переписку с Аниной легкой руки висит у меня на стене. В рамочке, рядом с дружеским росчерком на объявлении: «Amon Tobin. Sold out».
С Дерипаской у Ани, по-моему, все равно бы не сложилось, а мы нашли друг друга – у Курского вокзала, расшугивая кошек и знакомя Йенса Лекмана со Стивеном Стейплтоном.
Борщ у Nurse With Wound кончился. Стейплтон и Тибет рассматривают гостиничные карточки: не пора ли нам пора – завтра полдня собирать сцену. Размах нешуточный: у Стейплтона в райдере детский велосипед с резиновым гудком в диаметре не меньше 5 сантиметров. Что он с ним будет делать? Что будет делать Тибет, не выступавший с NWW бог знает сколько лет? Мы с головой в завтрашнем дне.
Лекмановы девушки меж тем пробегают последние арпеджио на «Tram №7 to Heaven». Зал затянут первосортной инди-патокой, как сладкой ватой. Я буду удивлен, если никто из этих людей внизу, под ВИП-балконом, сегодня не надумал пожениться.
– Аня отвезет вас в гостиницу, – начинаю прощаться с бородатым столиком. Прощаться-то ненадолго.
– Как вам соотечественник? – это шведскому киностолику. Киношведы счастливы.
Мне по душе эти странные пересечения. Я больше не волнуюсь, как год назад, когда с Current 93 и Six Organs of Admittance в клубе одновременно оказались Prodigy, а отец Косьма бегал по Красной площади в поисках потерявшегося барабанщика С93. Барабанщики найдутся, саксофонистов утешим, на Laibach пожалуемся, саундпродюсера The Knife Криса с Nurse With Wound сейчас познакомим – мы за неделю пережили в этой ветшающей пристройке к депо без малого пять гениальных групп. Шестая – завтра. Каждой хватило бы как саундтрека к моему персональному комнатному счастью.
И Лекман в своей смешной пиджачной паре – наш с Анечкой кумир на сегодня. А потом будет завтра.
«Завтра» начнется через час. Крис достает оранжевые наушники и отправляется играть диджей-сет, Аня уезжает в гостиницу (с кем из групп и в какую – убей, не вспомню), я морщусь от гнилого душка, влетающего в окно со двора, и быстро проверяю почту в офисе.
В почте – не завтра и не послезавтра", ох, как тут все интересно. Похоже, в нашем Эль-Баррио все правильно работает: