— Нет уж, вы сейчас определяйтесь! Как потом разбираться будем, кто где живет? Не хотите здесь — там еще много пустых домов осталось, любой берите.
— Определимся, не волнуйтесь.
— Как это — не волнуйтесь? И так бедлам устроили, а я теперь бегай, всех пересчитывай! А если потом кого найти надо будет, а? Где искать? Адресов-то нет еще. Вот вечером все соберемся, будем и администрацию выбирать, и прочий порядок наводить. Ну так что — двоих записывать, или как?
— Пиши двоих, — Миша решительно пресек говорливую тетку и подмигнул Вадиму.
Тот, впрочем, и не собирался вмешиваться. Вместе так вместе.
— Та-а-ак, — протянула она, скрипя карандашом. — А кто вы такие будете?
— Люди, вроде как. Мужеска полу, — уже откровенно веселился Миша.
— Это я вижу, что мужеского! — рявкнула дама. — Работали на Земле кем?
— А какое это имеет значение?
— Большое! Особенно ежели врачами были. Есть кто из медперсонала?
— Есть, — буркнул Вадим.
— Ой, правда? — ее голос сразу потеплел. — Сколько домов обошла, еще ни одного. Так что вы уж вечером обязательно приходите! Вы нам очень нужны! — она посмотрела на Мишу и сурово добавила: — И вы тоже. Все должны быть. Для порядка!
— Для порядка… А ты спрашивал — где взять, — проводив взглядом тетку, хмыкнул он и повернулся к Вадиму. — Слушай, научи меня сигареты крутить! А то теория теорией, а ручками попробовать тоже надо.
— А откуда она одежду взяла? — вдруг озадачился Вадим, когда они уже задумчиво дымили.
— Так баба же! Она из какого хочешь дерьма конфетку сделает — это у них в крови. Помнишь анекдот, что любая женщина может из ничего сделать три вещи: шляпку, салат и скандал? Это еще на Земле придумали, а тут только захоти — и любой наряд готов. Кстати, надо будет заглянуть к кому-нибудь — штаны попросить смастерить, а то как-то непривычно.
Вадим оглядел наброшенную на бедра тряпку. Целый год его не волновало, во что он одет. А ведь среди прибывших и женщины есть…
— Угомонился? — Миша покосился на него и сплюнул на песок. — И то дело! Горячку пороть ни к чему. А то я уж подумал, рванешь пришельцам морды бить и требовать возвращения.
— В глаза им посмотреть я и сейчас бы не отказался. А уж вернуться — и подавно.
— Куда? Земля пустая, города мертвые, электричества нет. Как ты жить будешь? Откуда еду брать? А одежду? Что делать собираешься, чем заниматься? Людей там нет. Или по одиночеству соскучился? Это очередной детский каприз, уж прости: «Буду делать поперек, просто лишь бы не соглашаться! Отобрали игрушку — верните обратно!» И после этого хочешь, чтобы к тебе относились не как к ребенку?
— А делать, что приказывают, — не детство?
— Если дело приказывают — нет. Почти все это поняли, только ты возмущаешься.
— Почти? — уцепился за слово Вадим. — Значит, не все добровольно сюда пошли?
— Конечно, нет. В любой ситуации найдутся идиоты, которым неважно, против чего выступать, лишь бы пошуметь погромче.
— Ты на Земле, часом, не политиком был?
— Угадал, — Миша усмехнулся. — Только сейчас это не имеет никакого значения. Главное, как человек себя в этом мире проявит. Здесь цениться будут, в первую очередь, личные качества.
— Особенно умение красиво врать и убеждать.
— И всё равно эта цивилизация будет лучше той, где сам человек не стоил вообще ничего! — Миша помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил совсем другим, тихим и проникновенным голосом, в котором аккомпанементом звучала железная убежденность: — Вадим! Ты же здравый, адекватный мужик. Выбрось из головы эту ерунду о возвращении — надо помочь людям здесь. Ты — врач, и, похоже, единственный среди этой группы. Неужели ты готов бросить людей, которые могут заболеть, сломать ногу? Женщины рожать будут — кто поможет? Надо и других спецов готовить, иначе кому следующие поколения врачевать — шаманам с бубнами? Священникам с молитвами? О детях хотя бы подумай — сам же знаешь, как им помощь медика нужна!
Это Вадим знал не понаслышке. Сколько раз приходилось вытаскивать пацанов с того света… Детская фантазия границ не признает. Какими приключениями и травмами обернутся их игры в этом мире, где можно сотворить всё?
Но разве можно смириться с тем, что сделали пришельцы с ним и со всем человечеством? Принять, простить и остаться?
— Гладко стелешь. И ловко манипулируешь, — бессильно огрызнулся он.
— Ох, достал! Я никого ни к чему не принуждаю. Хочешь вернуться — вперед! Ищи пришельцев, требуй своего, — Миша встал и отряхнул песок. — Пойду я, пожалуй. Не дело двум взрослым мужикам в одном доме жить. Захочешь поговорить — заходи.
Вадим провожал его взглядом, пока он не скрылся за домами.
Два взрослых мужика? Так ли? Один покорно принял переселение и других призывает радоваться чистой комнате и новым игрушкам. Другой пытается отстоять честь и достоинство человека и человечества, но его убеждают в том, что именно это и есть ребячество. Кто прав? Кто из них рассуждает по-взрослому?
К чему призывает Миша? Воспитатель цыкнул — и детки, держась за руки, стройными рядами потянулись за ним. Вожак сказал: «Туда!» — все радостно завопили «да!» и ломанулись в указанном направлении. Как говорится, найдите отличия, кроме возраста. Нет, не зря он назвал всех нас детьми, не зря! Только вот как он при этом был убедителен! Аргументы непробиваемы, на каждый вопрос — однозначный ответ. Может, в этом-то всё и дело? Он не слепо следует приказу, а сознательно гнет свою линию. Пусть гнусную, но он ее все-таки отстоял.
Вадим понурился. А он сам? Смог ли привести хоть один внятный довод в свою защиту? И что, собственно, предлагает? Пойти к тхуканцам, добиться возвращения и остаться одному на пустой планете? Он слишком хорошо знает, что это такое. Найти единомышленников и вместе махнуть возрождать Землю? Это тоже означает бросить людей без медицинской помощи. Остаться и не брать грех на душу за смерти людей из-за отсутствия врача рядом? И постоянно мучиться, что прогнулся, покорился, смирился. Если в мыслях такой раздрай, о каких аргументах может идти речь?
Мишу можно понять: политикам проще управлять детьми. Ну или свиньями. Сказал — сделали. И слава богу, что ни о чем не задумались! И самим детям хорошо — никто не заставляет шевелить мозгами, напрягаться. Гораздо проще поступать по правилам, следовать каждой букве инструкций, приказов, заповедей… Только вот детство не только беззаботно, но и беззащитно. Завтра придет другой Миша и поведет толпу этих самых свиней на бойню. И никто не пикнет, пока ворота не захлопнутся.
И всё же сам Миша не ребенок: он сознательно принимает решения и умеючи их отстаивает. Измерять нравственность его позиции надо другой линейкой. «Плохими» и «хорошими» могут быть все независимо от возраста. Быть взрослым — значит, думать своей головой: понимать, что тебе говорят, предлагают, требуют, — и соглашаться или протестовать исключительно в зависимости от того, разделяешь ли сам эту точку зрения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});