Читать интересную книгу Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Если это грех, простительный великим и славным, то почему мы его не прощаем нашему соседу? «Беспутные» (gays), «странные, повернутые» (queers), извращенцы, отклоняющиеся от нормы… Если в этом списке набралось такое созвездие блестящих имен, то не связана ли как-то их «беспутность» (выбор необычного пути) и «повернутость» (к непривычному) с их величием и славой? Если это «другие», то кто же «мы»? Ну, можно и тут дать список блестящих имен, несомненно более длинный. Более того, среди гомосексуалов числятся и явно преступные личности — скажем, гитлеровский глава штурмовиков рем, уничтоженный вместе со всей верхушкой штурмовых отрядов Гитлера, или сталинский палач Ежов (гомосексуал лет с 15, и этот грех был единственным, которого он, сам арестованный, не отрицал при допросах).

В «Содоме и Гоморре» Пруст писал о гомосексуалах: «Им нравится разоблачать тех, кто эту свою принадлежность скрывает, нравится не потому, чтобы им так уж хотелось сделать тем людям гадость, хотя они и этим не брезгуют, а для того, чтобы снять обвинение с себя; они прощупывают извращение, как врач — аппендицит, даже в истории, им доставляет удовольствие напомнить, что и Сократ был такой же…» (Пруст 1993а: 30). И в следующем томе Пруст изображает де Шарлю, щеголяющего такими познаниями: «Считайте: при Людовике Четырнадцатом — Мсье (брат короля. — Л. К.), граф де Вермандуа, Мольер, принц Людовик Баденский, Брунсвик, Шароле, Бу-флер, великий Конде, герцог де Бриссак…» (Пруст 19936: 260).

В приложении к газете «Невское время» журналист Мих. Логинов (1997) на странице, специально посвященной «инаколюбящим», пишет: «Нынешние гомосексуалисты любят составлять огромные списки «великих предшественников», зачисляя в свои ряды чуть ли не всех знаменитых мужчин прошлого. Однако прославившиеся короли и властители дум всегда имели много недоброжелателей, которые и обвиняли их в «содомском грехе». История не знает великих педерастов, управлявших государством или писавших симфонии. Скорее наоборот, она сохранила имена королей и композиторов, обвиненных современниками в гомосексуализме». Да нет, история знает и королей, и композиторов, и властителей дум, не только обвиненных в этом, но и причастных к этому на деле. Остались же не только слухи и наветы, остались (хоть это и неизвестно Логинову) судебные протоколы. Остались дневники, письма и мемуары. Остались произведения и деяния.

Кстати, И. С. Кону (1989: 288) кажется, что «независимо от их фактической достоверности списки «великих гомосексуалистов» выглядят оскорбительными и пошлыми». Понятно — скажем, как списки лысых или рыжих или низкорослых гениев. Что ж, если бы лысых презирали, преследовали и казнили за их лысину, то и списки гениев с лысиной не были бы пошлыми.

Оскорбителен ли такой список? Ведь вносят-то человека в список всё-таки не столько за лысину (или гомосексуальность), сколько потому, что он гений (или, по крайней мере, примечательная личность)…

Если такие списки могут как-то изменить взгляд обычных людей на гомосексуалов, то стоит позаботиться о полноте списков.

8. Чужими глазами

Для гомосексуалов же «другим» должен оказаться гетеросексуальный человек. В 70-е гг. образовалось Общество гомосексуальных антропологов (Gay Anthropologists Association). Вот ему бы и взяться за изучение чуждого и враждебного гомосексуальным отщепенцам гетеросексуального мира — им же тоже надо понять отношение к ним обычных людей, оценить свое место в мире, чтобы найти оптимальные пути контакта с окружающими. Нынешнее движение в защиту сексуальных меньшинств часто только шокирует, пугает и раздражает гетеросексуальное большинство вместо того, чтобы убеждать его в безопасности и приемлемости «голубых», в их «равновариантности». Но, странное дело, общество «геев-атропологов» тоже указало своей целью изучение гомосексуальной субкультуры — но изучение изнутри, так сказать, включенным наблюдением. Оно тоже нацелено на гомосексуальность, хотя для таких антропологов это не вполне антропологический подход. Сказывается синдром меньшинства — неосознанно перенимая психологию большинства, оно тоже рассматривает именно себя как «других». Что ж, и это любопытный способ самопознания. По крайней мере, самокритичный.

Еще заметнее это у неистощимого на шокирующие выдумки де Сада. В какой-то мере у него даже более антропологический подход. Провозглашая относительность моральных ценностей, он придумал перевернутый мир, в котором всё наоборот: гомосексуально ориентированная власть диктует гомосексуальные законы, гетеросексуальные сношения запрещены и сурово караются, хотя иногда такие шалости позволяют себе сами властители. Это его «Сало, или 120 дней Содома». Казалось бы, это пародия на гетеросексуальный мир, и обычные люди, гетеросексуалы, могли бы примерить к себе, что значит быть сексуальным меньшинством (такие пародии делаются и в наше время — одна, например, цитируется в книге Джармена: Jarman 1992: 72–73).

Однако для карикатуры на гетеросексуальную реальность использованы гомосексуальная реальность и гомосексуальные идеалы, донельзя гипертрофированные.

Традиции реальных аристократических Содомов во Франции было уже не менее 100 лет. Граф де Бюсси-Рабютен в XVII в. описывает тайный педерастический орден в Париже, великими приорами которого состояли герцог де Граммон, мальтийский рыцарь Тилладе, Маникам и маркиз де Биран. Члены ордена приносили клятву воздерживаться от женщин. Вступающих испробовали по очереди все 4 приора. Оргии поводились в загородном доме. Но когда в них был втянут незаконный сын короля 18-летний граф де Вермандуа, пригласивший и своего приятеля 16-летнего принца де Конти, король Людовик XIV разогнал орден (De Bussy-Rabutin 1858: 2: 254–261). Это реальный прототип садовского Сало.

Увлекшись темой, де Сад забывает про неясно артикулированную установку пародирования и сладострастно расписывает гомосексуальные утехи. Никто из читателей не переносит эти метафоры на гетеросексуальные реалии, все видят в изображениях только гомосексуальные идеалы. Но маркиз старательно пачкает их — то ли сказывается всё-таки жанр пародии, то ли эпатирующая натура автора. Ах, вы ожидаете сладостных картинок? Так вот же вам, и вот, и вот! А кого может привлечь изображенная антиидиллия? Любовь там унижена и подавлена, а свобода гомосексуальных проявлений для властителей (с которыми читателю предлагает себя идентифицировать сидевший в тюрьме автор) означает бесправие и мучения для остальных. Маркиз был современником Великой французской буржуазной революции и одним из ее попутчиков. Критик королевской власти, недавний узник Бастилии, секретарь секции Робеспьера, почитатель Марата, — он жил в эпоху конфликта и пересмотра ценностей, в эпоху бунта и осквернения святынь. Тогда вседозволенность подружилась с гильотиной. Диктатура свободы обернулась свободой диктатуры. Полнейшую свободу диктатуры мы и находим в «120 днях».

Автор оснастил свой перевернутый мир жестокостью и грязью, вполне понимая, что это отвратит от намалеванного «гомосексуального рая» большинство читателей. Эту сторону еще усилил Пазолини в поставленном по мотивам де Сада фильме: действие перенесено в современность, властители снабжены чертами фашистов, господствуют насилие и страх, натуралистически показано поедание экскрементов — кажется, что с экрана несет дерьмом. Гомосексуальный мир, изображенный гомосексуалом, выглядит омерзительно. Вместо пародии на реальный мир гетеросексуального большинства получился пасквиль на мечты гомосексуального меньшинства.

Как только де Сад и Пазолини принимались рисовать гомосексуальную картину, из их подсознания пробивалась та всевластная мораль, против которой они восставали. Де Сад, проведший большую часть жизни и писавший свои сочинения в тюрьме, в завещании просил забыть его и заровнять могилу. Пьетро Пазолини говорил: «Я веду жизнь дикую и без препон, вероятно, так же и умру» — действительно, он был убит юношей-проституткой ночью на пляже (Siciliano 1982). Оба смотрели на перспективы гомосексуального меньшинства очень критичными и печальными глазами.

Ведет ли самосознание меньшинства к самокритичности?

Но гомосексуалы и сами разделяются на большинство и несколько меньшинств.

Так, женская гомосексуальность встречается вдвое реже, чем мужская (Kinsey а. о. 1953), и в гомосексуальном мире, в движении сексуальных меньшинств, хотя и наблюдается солидарность между гомосексуалами-мужчинами и лесбиянками, мужские интересы преобладают. Правда, и власти до недавнего времени относились к ним различно: гомосексуальные сношения мужчин были подсудны, женщин — нет.

Мужские гомосексуалы делятся в зависимости от предпочитаемого вида полового удовлетворения. Среди англичан, согласно обследованиям Уэствуда (Westwood 1960), чаще всего практикуется «контакт всем телом» (35 %, и еще 37 % предпочитают то же самое); далее следуют: анальный секс — пассивный у 22 %, активный у 10 %; 17 % практикуют взаимную мастурбацию, 7 % — фелляцию (оральный секс). У американцев наиболее популярна фелляция, т. е. оральный секс (27 % по данным Бибера и его сотрудников — Bieber а. о. 1962). Из молодых российских «голубых», по современным данным Воронина (Гомосексология 1993: 6), 100 % показали, что главное для них — это сексуальные ласки, 60 % любят активный оральный секс (вводить член в рот партнера), 47 % — пассивный оральный секс и лишь 14 % — «глубокий (анальный) секс» (т. е. «содомию»). Таким образом, истинных содомитов (часто их неточно называют также педерастами), среди молодых российских гомосексуалов мало, это тоже меньшинство среди меньшинства. Впрочем, данные различаются по возрастам. В раннем преобладает взаимная мастурбация, затем набирает силу фелляция, в старших возрастах увеличивается доля «глубокого секса».