Борис стал расти, и за год прибавил десяток с лишним сантиметров. Великаном он не стал, конечно, но теперь уже не мелкий прыщ, как говорила Клава. Еще директор написала, что прораб поставил его матери памятник, и прислала его фотографию. Не роскошный, не «габбро» с портретом, выбитом иголками, а из мраморной крошки с медальоном. Но смотрелся хорошо. Наверху – православный крест, под доской с датами рождения и смерти покойной надпись: «Упокой, Господи, душу рабы Твоей в Царствии Своем». Веру в Бога в СССР не поощряли, но на кладбищах христианские символы разрешались. С мертвыми не воюют… Памятник обошелся в 150 рублей – меньше, чем Борис рассчитывал. На сберкнижке у него скопилось 600 рублей, к дембелю соберется свыше тысячи. Это на одной. Есть еще на предъявителя. Бывший опекун не успел с ним рассчитаться до призыва и, по предложению Бориса, возвращал свой долг, кладя деньги на сберкнижку. Не спешил, но за полгода набралось 250 рублей. Книжку дядя выслал на заставу, написав в письме, что более не должен. В ответ Борис выслал его же заявление в милицию, которое привез с собой. С опекуном разобрались, страница перевернута. Теперь Борис богат – по местным меркам, разумеется. С собой наличными почти две сотни – привез с гражданки, плюс сберкнижка. Тратить на заставе деньги негде – так и лежат в вещмешке под койкой. Ему еще и денежное содержание выдают – немного, но прибыток. Приедет раз в месяц на заставу автолавка военторга, накупят пограничники сластей и сигарет – считай, что погуляли. Борис не курит, выходит экономия.
Размышляя, Боря не заметил, как они дошли до стыка с флангом соседей. Достав из сумки телефонную трубку с проводом, он воткнул штекер в гнездо и доложил на заставу, что признаков нарушения границы не обнаружено. Получив в ответ указание возвращаться, повел подчиненных обратно. На заставу они пришли затемно. Разрядив и почистив автоматы, составили их в шкаф. Разрядили магазины, сдав патроны дежурному по заставе. В журнале Борис отметил, сколько расстреляли, заверив это подписью. После чего отправился в столовую. Сегодня повар расстарался – на ужин приготовил плов с лосятиной. Кормили пограничников от пуза. К положенному по норме довольствию добавляли дичь, добытую в прилегавших к заставе лесах. И никакого браконьерства! У офицеров есть охотничьи билеты, периодически любой из них вооружался карабином и шел за дичью. Валили кабанов, лосей, другую живность. Добыча шла в котел для офицеров и солдат. В отряде это знали и негласно поощряли. Там тоже поохотиться любили…
Набив живот, Борис пошел в казарму, где застал концерт. Сергей восседал на табуретке в проходе между койками и развлекал собравшихся пограничников игрою на гитаре. И песнями, конечно. Борис присел на койку и присоединился к слушателям. Сергей сегодня был в ударе. На драку с китайцами в этот день он не попал – ходил в наряд, наверное, поэтому старался. Голос друга наполнял тесное помещение, заставленное двухэтажными койками.
Как всегда, мы до ночи стояли с тобой,
Как всегда, было этого мало,
Как всегда, позвала тебя мама домой,
Я метнулся к вокзалу…[87]
Припев пограничники подхватили дружно:
Опять от меня сбежала последняя электричка.
И я по шпалам, опять по шпалам
Иду домой по привычке…
Репертуар Сергея на заставе знали наизусть, потому постоянно подпевали. Наконец, солист смолк и приставил инструмент к койке.
– Все, ребята, больше не могу. В горле першит.
Пограничники недовольно зароптали. Сергей, вздохнув, посмотрел на них и заметил Бориса.
– Вот он продолжит! – улыбнулся, указав на сержанта.
Борис не стал ломаться и, встав, подошел к другу. Сергей уступил ему табурет и протянул гитару. Борис взял и, присев, подтянул струны. Друг, как обычно, не следил за этим. Выдав, пару переборов, Борис негромко затянул:
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто xодишь на дорогу
В старомодном ветxом шушуне…
Он не знал, почему вдруг вспомнились эти стихи – просто накатило. Прежде он к Есенину не обращался, но сейчас пел, невольно подражая исполнителю из фильма «Калина красная». Получалось так же проникновенно – у солдат заблестели глаза. Кто из них не вспоминал о доме? Почти всех ждали матери. «А ведь многих не дождутся, – сообразил Борис, заметив это. – Гробы с телами к ним не переправят – не заморачиваются этим здесь пока. Схоронят ребят прямо у заставы, лишь офицеров отвезут в Иман. Блядь, надо что-то делать!..»
От такой мысли он пел по-особому трогательно. Когда смолк, в казарме установилась тишина. Пограничники молчали, думая о чем-то о своем. Борис прислонил гитару к койке.
– Через полчаса отбой, – объявил, глянув на циферблат часов. – Всем оправиться, почистить зубы и подготовиться к поверке.
К нему подошел Сергей.
– Покурим? – предложил.
Борис кивнул и, встав, отправился за другом. На службе тот обзавелся вредной привычкой – вокруг почти все курили. Борис его не отговаривал, но сам дымить не стал. Компанию, когда просили составлял, но лишь затем, чтобы постоять и поговорить.
– Поешь ты очень хорошо, – сказал Сергей, затянувшись сигаретой. – Голос очень сильный, у меня слабее. До печенок пробрало. Знаешь, я на днях во сне маму видел. Не поверишь, словно наяву. Каждую морщинку разглядел. А она мне, улыбаясь, говорила, чтобы одевался потеплее, мол, у вас так холодно. Я ей отвечал: «Не беспокойся! У нас полушубки с валенками есть…»
«Сон! – пришла вдруг мысль к Борису. – Вот что может нам помочь…»
– А на гитаре я играю все же лучше, – завершил свой монолог Сергей.
– Ну, конечно! – подтвердил Борис с воодушевлением.
Друг удивленно глянул на него и пожал плечами. Выбросил окурок, и они пошли в барак. Привели себя в порядок и едва успели: дежурный по заставе приказал всем строиться. Общего подъема на заставах не бывает, чтобы не будить вернувшиеся с ночных дежурств наряды, но вечерняя поверка обязательна. Перед нею объявляют боевой расчет на следующий день. Спустя пять минут Борис лежал под одеялом и выстраивал в голове будущий разговор с начальником заставы…
Глава 10
В дверь кабинета постучали, когда беседа Стрельникова с прибывшим на заставу оперуполномоченным особого отдела отряда Буйневичем была в разгаре. Недовольно сморщившись – кого там принесло, начальник заставы произнес:
– Войдите!
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел сержант Коровка.
– Товарищ старший лейтенант, – доложил, бросив ладонь к ушанке. – Разрешите обратиться?
– Подождать не может? –