Читать интересную книгу Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

На протяжении многих, многих лет в российской и историографии это подавалось очень просто — как следствие отступления наследников Петра от заветов отца–ocнователя. Это одно из мнений, которое тоже как сформировалось в XVIII веке, еще в ходе самих событий, так и разделялось многими поколениями образованных россиян, включая и историков.

Но давайте рассудим: кто сделал возможной такую вот предельно ненормальную ситуацию? Ну, конечно же царь Пётр, и никто больше! Иностранцы посыпались в Россию, как из прохудившегося мешка? Да, примерно так и есть, только неплохо бы уточнить — когда именно. Произошло это при Петре I, который даже выпустил специальный манифест, оглашавшийся по разным стране Европы для вербовки новых «служилых иноземцев». Понавербовал множество немцев, много голландцев и французов, причем не гнушался откровенными уголовниками, пиратами и проходимцами.

Пётр поставил иноземцев–лютеран, особенно немцев в привилегированное положение. Иностранец получал вдвое большую плату, чем русский. К иностранцу сравненно снисходительнее были и начальство, и иностранец «в случае чего» мог уехать из страны. Иностранный офицер приносил присягу царю и его династии, но не присягал государству Российскому, тогда как русский офицер присягал и династии, и Отечеству.

Пётр сделал повседневной нормой, что русские подчиняются иностранцам, в первую очередь немцам. И научил видеть в этом не национальную униженность, а прохождение некой важной школы.

Пётр перевернул представления о святой Руси и грешных басурманских землях. Русь стала грешной, то есть отсталой, а западные страны — праведными, то есть просвещенными.

При Петре к Европе, а в первую очередь к Германии, установилось такое же отношение, которое в XIV—XV веках было к Византии — как к земле обетованной, из которой исходит свет Просвещения. Немец был агентом этого просвещения и тем самым носителем страшно важных представлений и знаний.

В таких идеологических штампах уже скрыта была возможность и немецкого засилья, и попыток захвата престола. То есть эти события совершенно не обязательно должны были произойти, но после «реформ» Петра они стали совершенно реальными. Пётр заложил мину под Российскую державу. Как и всякая мина, она могла «протухнуть» от сырости, от старости, не взорваться из–за каких–то случайных факторов, но с тем же и даже с большим успехом эта мина вполне могла рвануть.

1740—1741 годы — это и есть время, когда рванула мина. В конце концов, полтора года — это много, если смотреть с точки зрения человеческой судьбы, ее масштабов. В жизни народов, стран, государств, цивилизаций этот срок — не более чем мгновение. Не случайно жe во всей череде дворцовых переворотов помнят в основном тех, кто правил все–таки подольше: Анну Ивановну, Елизавету Петровну. Что были какие–то Екатерина I, Пётр II и Пётр III, уже вспоминается с трудом. А спросите у человека, который не получил специального исторического образования — кто такой Иван VI и когда он сидел на престоле? И очень мало кто сможет ответить. По тому что полтора года в жизни даже не очень древней страны — это мгновение. Тот почти не подвластный наблюдению, не фиксируемый взглядом миг, когда рвётся мина, взлетают фонтаны земли и дыма, визжат осколки, жутко воняет тротилом и почва колеблется, как море. А спустя мгновение уже всё спокойно: не бьет в лицо взрывная волна, не воют осколки, не поднимается стол поднятой породы и дыма.

Но мир уже изменился; он другой, чем был до взрва мины.

«ДРУГИЕ НЕМЦЫ»

В этом взрыве мины очень многое зависело от того, кто же они сами — эти злополучные немцы.

«Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались все доходные места в управлении»,

— красочно повествует В.О. Ключевский.

Здесь надо четко оговориться, что немцы, «облепившие двор» при Анне Ивановне, очень мало напоминают кукуйских немцев времён Алексея Михайловича. На Кукуй ехали не одни этнические немцы, а лютеране и протестанты других конфессий со всей Европы. Кукуй был сообществом специалистов и предпринимателей, людей активных и смелых.

Уже при Петре состав служилых иноземцев резко ухудшился. Дело в том, что до Петра иноземцев охотно брали на службу; в подмосковной слободе Кукуй ко времени восшествия Петра на престол жило уже больше тысячи человек. За все время правления Петра в Российскую империю въехало не более 8 тысяч иностранце с 1730–го по 1740–й — не более 4 тысяч. Это к вопросу о прорве иноземцев, «облепивших престол» и «рассевшихся по всем хлебным местам».

Но главное даже не в количестве, главное — в качестве этих всех иностранцев.

До Петра иноземцы подвергались нелепым и довольно унизительным ограничениям как выходцы из «неправедных» земель и как бы даже не вполне христиане. Они не имели права покупать землю, иметь молельные дома нигде, кроме Кукуя, и даже не могли ночевать нигде, кроме своей слободы. Интересно, что точно таким же ограничениям подвергались евреи в странах Европы — должны были жить в иудерии, не ночевать вне её, не приобретать недвижимости и так далее.

Пётр отменил все стеснительные ограничения прежних лет, типа проживания на Кукуе, правового неравенства с православными. Казалось бы, вот теперь и впрямь должен хлынуть поток! А он вовсе даже не хлынул…

Одна из причин очевидна: конец XVII — начало XVIII веков в Европе — несравненно более спокойное время, чем начало и середина. В 1678 году закончилась Тридцатилетняя война в Германии. В 1688 году произошла «Славная революция» в Британии, положившая конец гражданской войне, тянувшейся с 1640 года. Меньше стало людей, вынужденных бежать с родины, как бежал из Шотландии Вилим Брюс.

Вторая причина состоит в том, что сама отделенность «немцев», то есть европейцев–лютеран, от православных была в определенной степени удобна — иноземец мог быть уверен, что его не унизят, с ним будут поступать по законам его страны. Несправедливость? Да, по отношению к москалям, которых продолжали бить кнутом, вздергивать на дыбу, которые должны были простираться ниц перед царем и вообще всяким знатным и могучим человеком.

Пётр, видимо, радел за справедливость, но сделал это как–то странно: он не отменил этих средневековых законов для русских, но распространил на иностранцев. Простираться в земном поклоне уже было не нужно, но почему иноземцы не так уж рвались в империю Петра, становится понятно из брошюрки, выпущенной в 1704 го Мартином Нейгебауэром, бывшим офицером Mockobсской армии и приближенным царя. Брошюра называлась длинно и торжественно: «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого влдадетеля о дурном обращении с иноземными офицерам которых московитяне привлекают к себе в службу».

В ней Нейгебауэр писал, что иноземных офицеров Московии бьют по лицу, секут палками и кнутами. Он был голословен, этот Нейгебауэр, он приводил впечатляющие примеры!

Полковника Штрасберга городовой воевода бил батогами только за то, что тот не захотел ослушаться царского указа.

Полковника Бодивина казнили только за то, что его слуга заколол шпагой царского любимца, фельдшера.

Майора Кирхена царь лично бил по лицу, плевал него только потому, что тот, прослужив майором год, не захотел становиться капитаном, уступая место неком русскому.

Все имущество Франца Лефорта взяли в казну, оставив наследникам только долги покойного.

Характерна реакция московитов: в 1705 году отпрален в Германию «служилый иноземец», некто Гюйссен опровержением:

«Пространное обличение преступного клеветами наполненного пасквиля, который за несколько времени был издан в свет под титулом «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одна высокого владетеля о дурном обращении с иноземными офицерами, которых московитяне привлекают к себ службу».

В этом сочинении Нейгебауэра называли «архишельмой» и другими сильными словами, и его характер и поведение в Московии расписывались самыми чёрными красками вплоть до обвинения в измене, воровстве и так далее. Сообщается, что сам Нейгебауэр был уволен из Московитской армии за то, что ругал русских варварами и собаками и поучал придворных, как надо правильно воспитывать царевича Алексея.

У немецких союзников Петра в Пруссии и Саксонии были запрещены сочинения, оскорбительные для Московии, но тут, скорее всего, дело было как раз в союзнических отношениях, а не в радении о справедливости.

Но что характерно: обвинения, брошенные Мартином Нейгебауэром, не опровергаются, а только рассказывается о том, что обиженные в Московии сами виноваты в подобном обращении. В общем: «сам дурак!», что трудно назвать сильной аргументацией. Невольно приходишь к выводу, что обвинения Нейгебауэра могли иметь основания… Ведь если тот солгал, нет ничего проще — устроить турне по Германии и майору Кирхену, и полковнику Штрасбергу, и уж тем более «покойнику» Бодивину — пусть они пьют во всех кабаках, выступают на всех офицерских и дворянских собраниях во всех княжествах и такой приятной службой доказывают лживость выдумок Нейгебауэра… Однако этого сделано не было, и тут возникает немало вопросов.