Он тащит свое пальто к столу, складывает его и вешает на один из двух свободных стульев. Наверное, боится, что в гардеробе могут украсть его шикарное фирменное пальто.
Закончившая с остролистом официантка с ходу предлагает нам коктейли. Мы отклоняем предложение. Просмотр меню напоминает некий фарс. Выбор блюд, так же как и выбор ресторана, не имеет ровным счетом никакого значения.
Однако официантка рассчитывает получить заказ. Мы оправдываем ее ожидания. Я выбираю салат и мясное ассорти с бобами. Дэвид заказывает салат и телячью отбивную.
Входят две аккуратные бабульки с одинаковым сиреневым оттенком волос. Одна одета в шерстяной жакет, а другая – в твидовую юбку и подходящий к ней кардиган. На шеях обеих поблескивают жемчужные бусы.
Потом появляется молодая женщина с футляром. Она устраивается в противоположном конце зала и устанавливает перед собой пюпитр. На ней черные брюки, ботинки и белая блузка с ниспадающими рукавами. Достав из футляра флейту, она играет «Тихую ночь», которая сменяется «Ясной полночью».
Такую обстановку можно было бы назвать очень милой, если бы не повод, по которому мы пришли сюда. Моя привычка медлить дает Дэвиду возможность начать первому.
– Лиз, что происходит? – Он поигрывает ножом. Глядя на него, я думаю, как он красив. Строгий деловой костюм сидит на нем просто идеально. Мне хочется растрепать его волосы, чтобы он не был таким чертовски безупречным. Я пытаюсь представить его в костюме горошка. Не удается. Я чувствую на себе его взгляд.
– Я хочу развод, – говорю я.
– Ты уже говорила это по телефону. Почему? – Его голос спокоен.
– У нас с тобой не получилась семейная жизнь. У тебя одни интересы, у меня другие. Нас объединяет лишь общая частная собственность, но нет больше никаких точек соприкосновения.
Дэвид смеется, но смех его вовсе не веселый. От его сухой сдержанности веет всезнайством; по крайней мере, он явно считает себя всезнающим.
– И из-за этого ты совершила все эти глупости? Тебе нужно больше внимания. Уходи со своей работы и будешь путешествовать вместе со мной. Я говорил тебе это сотни раз.
Официантка приносит наши салаты и двуногую перцемолку, чтобы мы могли приправить наши блюда свежемолотым перцем.
– Откуда у вас перец? – интересуется Дэвид. Наш брак разваливается, а он определяет мое решение как «глупости» и больше волнуется о том, где выращен перец. Благодаря такому его отношению мое положение неожиданно значительно облегчается.
– Понятия не имею, – говорит официантка.
Он показывает, что согласен на любой перец. Она перчит его салат.
– Нет, не угадал. – Я имею в виду, что недостаток его внимания не является причиной развода. Меня бесит, что два таких умных человека, как мы с Дэвидом, прожившие вместе более десяти лет, по-прежнему совершенно не понимают друг друга. Я говорю ему об этом.
– Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. – Он берет кусок хлеба. Поглядывая на завернутый в фольгу кусочек масла, он подзывает официантку. – У вас есть несоленое масло?
Она приносит несколько кружков масла, завернутых в серебряную фольгу. Он отламывает кусочек хлеба на один укус и аккуратно размазывает по нему масло. Как обычно, он пережевывает хлеб десять раз и лишь потом подцепляет кусочек авокадо из салата.
– Твоя мать очень расстроена, – говорит он, проглотив еду.
– Я знаю. Я говорила с ней. А также с тетушкой Энн, Беном, Джанис и Джилл. – Я предупреждаю его возможную попытку повлиять на меня через моих родственников.
– Ты, конечно, проветрила наше грязное белье перед своими родственниками.
– Ты первый сообщил об этом моей матери. А я не звонила твоей сестре.
– Тебе никогда не нравилась моя сестра.
– Как и тебе, – парирую я.
Он подцепляет на вилку темно-красный кусочек помидора.
– Вот видишь, а ты говорила, что у нас нет точек соприкосновения.
Я невольно усмехаюсь такому плачевному итогу нашей семейной жизни.
– Дэвид, объясни мне, пожалуйста, почему ты стал таким трудоголиком?
Он кладет вилку на стол.
– Я не считаю себя трудоголиком. Я аккуратно работаю, как мой отец, как мой дед. Нам нужны средства, чтобы поддерживать определенный уровень жизни.
Я довольствовалась бы гораздо меньшими средствами, если бы мы могли вместе радоваться жизни.
– Мы играем вместе в гольф и бридж, – говорит он.
– В основном с деловыми партнерами. У тебя есть настоящие, душевные друзья?
– Как ты наивна. Друзья… в нашем волчьем мире!
Я вспомнила рассказы Дэвида о том, что отец наказывал его за любые отметки ниже отличных, что ему пришлось всерьез заняться спортом, чтобы стать капитаном. Он стал, к сожалению, лишь помощником капитана футбольной команды. Его отец не пришел посмотреть ни на одну игру.
Когда мы с Дэвидом поженились, я, помню, надеялась на то, что смогу смягчить последствия его сурового детства сердечной теплотой и веселым настроением. Я оказала нам обоим плохую услугу. Мне следовало бы давно это понять, но я не понимала. Пытаясь смягчить его натуру, я жестоко поцарапалась, наверняка не пропустив в той непроходимой чащобе ни одного дерева.
Мне не стоило удивляться его духу соперничества. Но в какой-то момент ему, возможно, следовало задуматься, чего же именно он хочет от этой жизни. Я спрашиваю:
– Ты когда-нибудь хотел другой жизни? Такой, где можно было бы отдохнуть и расслабиться? Просто наслаждаться жизнью – такой, какая она есть, не властью и могуществом или…
Он поднимает на меня глаза. Впервые, по меньшей мере за последние семь лет, мы пытаемся обсудить нечто отвлеченное. Он отводит взгляд и долго смотрит в сторону. Наконец он говорит:
– Лет пять или шесть назад у меня был один клиент. Он создал мощный бизнес, стал настоящей акулой. Я вел дело по продаже его компании. Семь миллионов долларов. Потом он уехал в Кентукки и заделался почтенным фермером. Я навестил его однажды, решив предложить отличную перспективу. Ты знаешь, что он сделал?
– Что? – Я подумала, что мне мог бы понравиться парень, так круто изменивший свою жизнь.
– Он пригласил меня на верховую прогулку и показал кучу каких-то местных скал и деревьев. Я спросил, как он выдерживает такую тишину и покой после азарта и волнений деловой жизни. И он сказал очень странную, совершенно нелепейшую вещь.
– Что же он сказал?
– Сказал, что этот покой его возбуждает. Я немного поразмышлял над его словами, может, неделю или около того. Все думал, может, я чего-то не понимаю.
– И…
– И пришел к выводу, что этот парень слабак, что он просто сошел с дистанции. Он удалился от дел лишь для того, чтобы сохранить завоеванную репутацию.