ее мучительный страх, она никогда не была так счастлива. Несмотря на все разочарования, она никогда не чувствовала такого глубокого удовлетворения. Несмотря на всех предателей и коллаборационистов, она больше всего на свете желала помочь народу Франции. Она бы не подчинилась покорно призыву вернуться в свою прежнюю жизнь. Уж точно не без сопротивления.
Вирджиния знала, что ей нужно действовать осторожно. Она винила плохие атмосферные условия в том, что они затрудняли передачу и тем самым задерживали ее реакцию на приказы. Затем она превратила своего коллегу в могущественного союзника и сторонника. Бен Кауберн, который раньше призывал ее уехать, теперь прислал отчет, в котором «подчеркивал важность» работы Вирджинии, отмечая «трудность передачи ее связей кому-то другому» и настаивая на том, что «никто… не способен заменить ее»[161]. Вирджиния пообещала сократить масштабы деятельности, снова переехать в другую квартиру и видеться лишь с горсткой своих самых осторожных контактов. Что касается других, таких как Готье, то для них она «перестанет существовать». Она так и не вернулась домой – и не собиралась этого делать. Через несколько дней стало ясно, над чем работала Вирджиния и почему без нее обойтись было никак нельзя.
Глава пятая
Двенадцать минут, двенадцать мужчин
Тюрьма в Перигё на юго-западе Франции представляла собой холодную и мрачную крепость с затхлыми подземельями и собирающейся на стенах сыростью. Двенадцать агентов УСО, попавшие в ловушку на Вилле де Буа, – половина британцы, половина французы, – уже шесть месяцев прозябали в Перигё в грязи, и среди них царил упадок духа. Один из заключенных, лейтенант Марк Жюмо, описывал этот опыт как «недостойный и до крайней степени унизительный». Двенадцать мужчин пережили долгую зиму без отопления, им разрешалось выходить на улицу только на десять минут в день; их единственный кран с водой замерз, так что они не могли мыться. Ни Питер Черчилль, ни Олив, ни его преемник Карт, похоже, не добились прогресса в их освобождении и не могли дать надежды на будущее. Эти люди, известные в УСО как Клан Камерон, все еще ожидали суда без установленной даты или какой-либо уверенности в том, что, будучи ценными пленниками, они не будут переданы нацистам и расстреляны. Бейкер-стрит все больше и больше не терпелось спасти своих звездных агентов – экспертов в области беспроводной передачи, оружия и саботажа, – которые были срочно нужны на поле боя. То, что они сидели за решеткой, очевидно не в силах помочь, было унизительным для УСО. Вирджиния никогда не забывала о них, и ее редкие посылки с едой, по крайней мере, давали им некоторое утешение. Однако, к ее крайнему разочарованию, ни на что другое у нее не было полномочий.
Тем временем двенадцати с Вилы де Буа повезло: жена бывшего французского депутата Жана Пьера-Блоха, арестованная вместе с ними в Марселе, была освобождена. Габи Блох, женщина примерно того же возраста, что и Вирджиния, с января проводила большую часть времени, навещая мужа в тюрьме и стараясь заручиться поддержкой для него на свободе. Габи уже потерпела неудачу, пытаясь пролоббировать министров в Виши, и ее возможности были на исходе. Они с Камеронами потеряли веру в бессистемные усилия УСО, но слышали, что Морелю, с которым они пересекались в Перигё, удалось бежать во многом благодаря Вирджинии. По просьбе Жана Габи отправилась в Лион в бар отеля «Гранд Нувель», чтобы попросить Мари о помощи. Встретившись с Габи, Вирджиния не могла не поразиться мужеством этой миниатюрной француженки, которая не говорила по-английски и действовала совершенно самостоятельно. Тем более учитывая невероятные опасности, с которыми ей приходилось сталкиваться как еврейке.
Жорж Беге также нашел способ связаться с Вирджинией, переправив письмо контрабандой. Он был одним из двух Камеронов, которым было предъявлено серьезное обвинение в «покушении на государственную безопасность», так что едва ли он мог открыто написать о том, что ему нужна помощь для побега. Постоянно беспокоясь о том, что он мог бы «поставить ее под угрозу»[162], если письмо обнаружат, Беге писал, что со всеми мужчинами обращались хорошо и относились с сочувствием, а моральное состояние их было «превосходным»[163]. Разумеется, он надеялся, что она прочтет между строк, – и действительно, письмо почти наверняка содержало зашифрованные сообщения. Во всяком случае, Габи очень ясно описала реальность Перигё: побои, темнота, болезни и ежедневный рацион, состоящий из одной миски жирной жидкости и ровно 250 граммов хлеба; она рассказала, как насекомые вгрызались в тела больных и слабых заключенных, как камеры буквально кишели вшами; и как весной 1942 года силы и боевой дух Камеронов стремительно падали. Габи настаивала: Вирджиния была их последней надеждой.
Вирджиния очень хорошо понимала масштаб проблемы. Перигё представляла собой неприступную крепость с высокими стенами и железными воротами, откуда до этого никто и никогда не совершал побег. Однако после стольких месяцев наблюдения за чужими неудачами эта отчаянная просьба, несомненно, стала для Вирджинии шансом доказать, на что она способна. Она разработала план, состоящий из двух частей, и пообещала Бейкер-стрит, которая за отсутствием какого-либо другого прогресса, наконец, дала ей право попробовать, что «если они не смогут добиться официального освобождения, они выйдут оттуда неофициально»[164]. В Лондоне, похоже, мало верили в то, что Вирджиния сможет добиться успеха и все еще ждали, что вскоре она вернется в Британию. Однако вместо этого, чтобы привести свой план в действие, Вирджиния решила втайне объединиться с Габи.
Вскоре после этого Вирджиния поспешила в американское посольство в Виши на встречу с послом Лихи. Даже сейчас, когда Соединенные Штаты находились в состоянии войны с Германией, он все еще имел некоторое влияние на режим Петэна. Если бы он смог пролоббировать интересы Клана Камерон, думала она, у них по крайней мере был бы шанс. Но из-за того, что Лихи не одобрял сбор разведывательных данных союзников на своем участке, она не могла раскрыть, что это были секретные агенты, которым грозила казнь. И при этом они не были американскими гражданами с правом на защиту. Поэтому Вирджиния обратилась к его чувству человечности. Она утверждала, что узники были важны как символ и что после Перл-Харбора американцы, несомненно, были на той же стороне, что и британцы, – а их французские товарищи были невиновны. Возможно, Лихи беспокоился о потенциально негативном мнении американской прессы в случае отказа. Возможно, Вирджиния была просто в высшей степени обаятельна и убедительна. Лихи согласился помочь, используя дипломатические «обходные пути».
Ответ пришел быстрее, чем она смела надеяться, но он перечеркнул все надежды на