Вика увидела, как он смотрит, и, конечно, покраснела. Она опять выглядела взволнованной и залепетала что-то о прошлой ночи. Но Марк не стал слушать, а просто снял с нее рубашку – боже, какая белая кожа! Он взял ее тут же, посадив на стол. Посыпались на пол так заботливо расставленные Викой чашки, а когда под ногой Марка хрустнул тонкий фарфор, он только успел подумать: ракушка. Это ракушка разбилась…
Весь следующий день Марк думал о том, что с ними происходит. Время от времени он выходил из своей комнаты посмотреть на Вику – она робко поднимала на него глаза и краснела. Он никак не мог определить чувство, которое испытывал с того самого момента, когда Вика поцеловала его ладонь. Нежность, сострадание, жалость? Но это чувство разъедало его изнутри, как ржавчина железо.
Проведя с Викой всего одну ночь, он понял – оправдались худшие опасения: она очень непростая, с какими-то своими заморочками и страхами, с явно надломленной психикой. И в постели у них все было очень далеко от идеала – несмотря на его опыт и ее старания. Но ему вдруг так понравилось, что Вика у него в доме… Он не сразу сообразил, в чем дело. Наконец, осознал: он же забрал щенка домой! Принес, замерзшего, за пазухой, отогрел, накормил, приласкал. Вот оно что! Вика была его собственная! Она принадлежала ему целиком, от макушки до пяток – со всеми страхами и комплексами. И ее нервная улыбка, и внезапный румянец, и вишневые поцелуи, и длинные ноги с узкими ступнями, и вихры жестких черных волос, и удивительные глаза – все это принадлежало ему, и только ему.
Впервые в жизни у Марка была женщина, о которой он мог сказать – моя. Всегда он был при ком-то, всегда на обочине. Всадник на берегу моря. А теперь вдруг почувствовал себя… хозяином жизни! Их общей с Викою жизни. Это было приятно, черт побери. Сама мысль, что Вика принадлежит ему, возбуждала. Как будто к ней был прицеплен ярлычок – «собственность Марка Шохина». «Моя женщина». Он посмаковал эти слова и улыбнулся: «Моя!»
В пятницу утром Марк опять зашел к Тамаре, и опять она не открыла. Шохин посидел во дворе под деревянным грибом, покурил, внимательно рассмотрел окна – точно так же, как и вчера, у Тамары были задвинуты темные занавески. Человек из квартиры этажом ниже, который давно наблюдал за Шохиным, достал мобильник, набрал номер и сказал:
– Он возвращается. Действуй. Да поаккуратнее!
Тем временем Вика пребывала в крайнем раздражении: Марка все не было, зато опять приперся Владик, сидел в мастерской как приклеенный и надоел просто ужасно – нес какую-то ахинею и не хотел выметаться.
– Послушай, шел бы ты отсюда! Ну что тебе надо?
– Да ладно! Подумаешь, уж и зайти нельзя старому приятелю.
– Какой ты мне приятель, опомнись!
– А то ты забыла.
– И помнить нечего. Давай, вали отсюда!
Владик стоял у окна, поглядывая то во двор, то на Вику, которая упорно на него не смотрела, занимаясь работой. Господи, что с ним стало! Руки трясутся, зеленый какой-то, глаза мутные, а ведь был когда-то… Додумать мысль Вика не успела, потому что Владик вдруг обнял ее своими трясущимися руками, подойдя сзади.
– Ты что?! Совсем обалдел? – Вика вскочила, оттолкнув Владика. Тот полез было опять, но тут внезапно появившийся Марк схватил его за воротник и сильно толкнул в угол. Владик упал, однако сразу поднялся и загородился стулом.
– Что тут у вас происходит, черт побери?!
– Он вдруг пристал ко мне!
– Вдруг! Прям вдруг! То сама лезет, а то – вдруг!
– Я лезу?! Да ты что, с ума сошел, что ли?
– Да ладно! По старой памяти…
– Это что значит – по старой памяти, а?
– Марк! Не слушай его!
– Да ты ничего про нее не знаешь! Ты думаешь, она что, святая невинность, да?
– Замолчи! Марк, он все врет!
– Да она со всем училищем перетрахалась! Давала всем направо и налево!
Вика закрыла лицо руками, Марк выкинул Владика за дверь, отвел ее руки и взглянул: в глазах ужас. Вика вырвалась и бросилась прочь, Марк ринулся за ней, но она была быстрее – Марк оступился на лестнице, – и, когда он, хромая, вывалился во двор, Вика уже перебегала улицу к троллейбусу, чуть не попав под колеса автомобиля.
– Вика! Вернись!
Но она вскочила в троллейбус, и тот резво покатил в сторону центра. А, черт! Марк кинулся к мотоциклу и, стремительно развернувшись, полетел вдогонку. Нога болела и мешала, мотоцикл шел как-то странно, но Марк не обращал внимания. Догнал троллейбус на повороте, но не вписался и передним колесом задел синий бок троллейбуса. Мотоцикл повело и опрокинуло набок. Инерция движения протащила Марка вперед сквозь арку ворот, и со всего маху он влетел в большую кучу щебенки во дворе. «Зря не надел шлем», – подумал он и услышал страшный крик Вики, бежавшей от троллейбуса, потом потерял сознание. Вика бросилась к Марку, но ее не пускали. Она все кричала, потом приехала «Скорая» и его увезли…
В том, что с Марком будет все в порядке, Лида нисколько не сомневалась, хотя и не знала, откуда вдруг взялась эта уверенность. Она сидела рядом с Александрой, а по больничному коридору нервно ходила высокая черноволосая девушка – Вика. Что это еще за Вика?!
Уже подъезжая к Трубежу, Лида внезапно отключилась на какое-то время – только что молилась, сжимая руки: «Марк, я люблю тебя, будь жив!» – и вдруг не то задремала, не то опять потеряла сознание и очнулась, когда дама с соседнего кресла – та, что пичкала лекарством, – потрясла ее за плечо:
– Мы приехали! Миленькая, уже Трубеж!
Лида так странно себя чувствовала, что, выйдя из вагона, некоторое время постояла, соображая, как ей быстрей добраться до больницы. Вся сумятица последних дней и часов улеглась, и она чувствовала себя удивительно спокойно. Никогда еще она не ощущала себя такой сильной и уверенной, никогда не была в такой гармонии с собой и миром. Все сомнения и метания спали с нее, как спадает высохшая оболочка с куколки – бабочка вылупилась и расправила крылья. Крылья любви. Увидев в больнице Вику, она сначала ничего не поняла – при чем тут эта девочка, совершенно безумная на вид?!
– Это Вика. Она работает с Шохиным второй год. – Александра мрачно посмотрела на Лиду. Они обе покосились на Вику, когда та присела на секунду, а потом опять вскочила…
Лида внимательно ее рассмотрела: высоченная, конечно, но красивая, ничего не скажешь. И так убивается! Когда же Шохин успел?! Может, они давно вместе, просто он не рассказывал? Да и с какой стати он стал бы ей рассказывать…
– И что? У них роман, что ли?
– А ты не знаешь?
– Нет. А ты?