еще одна причина, почему мне это так нравится.
Или, может быть, я наслаждаюсь тем, что приходит после — контролирующими прикосновениями, сокрушительным оргазмом.
Даже слезы.
До него я считала, что плакать — это слабость. Теперь, когда я плачу, интенсивность Крейтона возрастает, и он поглощает меня целиком.
Он такой садист.
Но он мой садист.
За последние две недели он познакомил меня с понятиями, о которых я не знала. Например, он затыкает мне рот моими трусиками или своими пальцами, пока шлепает меня — ему это очень нравится. Или заставляет меня умолять об оргазме, доводя меня все дальше и дальше, пока я не превращусь в кашу.
Но он также научил меня принимать боль, перестать бороться с ней, и в тот момент, когда я это делаю, удовольствие приходит гораздо легче.
Отчасти потому, что я привыкаю к его ласкам.
Отчасти потому, что именно он стоит за болью. Не кто-то другой — Крейтон.
Хотя я давно перестала его боготворить. Он не только несовершенный человек, но и иногда мне он не нравится. Особенно когда он впадает в режим тирана и отказывает в элементарных просьбах.
Если я говорю «нет», меня наказывают.
Если я бросаю ему вызов, меня тоже наказывают.
Если он чувствует, что я веду себя как грубиянка? Да, это грозит мне большими неприятностями.
Иногда кажется, что его безупречный контроль — это его способ держать часть себя в тайне.
Эта теория становится все более правдоподобной, чем дальше он углубляет мое наказание, когда чувствует, что во мне нарастает бунт.
После того поцелуя я почувствовала, что стена между нами была разрушена. Печальная новость заключается в том, что я обнаруживаю все новые и новые стены.
Он как будто держит меня на расстоянии вытянутой руки, достаточно далеко, чтобы я не смогла разглядеть его истинную сущность.
За пределы садиста, который не может чувствовать удовольствие, не причиняя боли, я имею в виду.
Вот почему я пытаюсь вывести его из зоны комфорта. И в основном это требование свиданий. Да, я получаю за них наказание, но оно того стоит.
Сначала мы часто встречались на крыше приюта и обедали, но на прошлой неделе Джереми ослабил охрану.
За мной больше не ходят охранники, и мне не приходится оглядываться через плечо. Я даже хожу потусоваться с девчонками — правда, еще не на той стадии, чтобы ночевать в общежитии.
Мне пришлось отстаивать свою свободу, я позвонила папе и маме и сказала им, что собираюсь убежать, если они будут продолжать заковывать меня в кандалы.
Папа сказал: «Если ты сможешь убежать», но потом сказал Джереми, чтобы он дал мне свободу.
Папа знает толк в жесткой любви, скажу я вам.
Но как бы то ни было, после обретения моей долгожданной свободы мы с Крейтоном пошли в кино, и он, на удивление, не заснул во время просмотра.
Мы также отправились на пробежку в горы, или, скорее, он потащил меня туда. Что? Я не люблю пешие прогулки. Вот как это называется. Это не пробежка, это чертовски пеший туризм.
Он только улыбался и качал головой, пока я боролась, краснела и требовала передышки каждые десять минут.
Возможно, дискомфорт стоил того, потому что я смогла увидеть его улыбку. Они редки, как специальные издания, и способны вызывать проблемы с сердцем. Так что, возможно, это благословение, что он не часто их демонстрирует.
Кроме того, я не хочу делиться ни с ними, ни с ним.
Но сегодня мне вроде как придется.
Ава, Сесили и я пошли в бойцовский клуб. Это место, где студенты КЭУ и Королевского Университета избивают друг друга. У них даже есть чемпионат по этому виду спорта. Это как отдушина для всех соперничеств, которые у них происходят.
Поскольку язычники — постоянные участники чемпионата, Джереми ясно дал понять, что меня сюда не пускают.
В последний раз, когда он нашел меня, он выпроводил меня еще до того, как я посмотрела хоть один бой, и посадил меня под домашний арест.
Так что на этот раз мне пришлось пробираться тайком. Я постаралась надеть большую толстовку, спрятать волосы и даже надела солнцезащитные очки.
Зрение у меня не самое лучшее, учитывая, что сейчас ночь и яркий свет, но это лучше, чем если бы меня выгнали до того, как я смогу посмотреть бой Крейтона в полуфинале против не кого иного, как Николая.
Того самого Николая, который всегда выглядит готовым испоганить чье-то лицо и положить конец жизни другого человека.
— Ребята, вы пытались остановить его? — спрашиваю я девушек полуиспуганным голосом.
— Никто не может остановить Крейтона от драки, — говорит Сесили.
— Даже дядя Эйден. — Ава встает на цыпочки, чтобы лучше видеть толпу. — А дядя Эйден — самый безжалостный человек из всех, кого я знаю, без шуток.
— Может быть, он получил свою безжалостность от своего отца? — спрашиваю я, мельком увидев, как Крейтон разговаривает с Реми на краю ринга, или, скорее, слушает, пока Реми все говорит.
Он одет только в черные шорты, выставляя напоказ свое телосложение и татуировку паука. И я не могу не наблюдать за ним, теряясь в поразительных деталях.
Я видела больше моделей, чем могла сосчитать, но в моих глазах Крейтон — самый красивый мужчина на свете.
И да, я предвзята.
— Нет, — говорит Сесилия. — Дядя Эйден не жестокий. Даже близко нет. Он просто расчетлив и методичен до мелочей.
— Да, но он может стать жестоким, если понадобится. Папа всегда говорит, что не может поверить, что Крей — сын дяди Эйдена. Он такой милый, воспитанный и соответствует папиному характеру.
Милый? Я уставилась на Аву, ошарашенная. Мы говорим об одном и том же Крейтоне или у него каким-то образом есть близнец?
Сесили ухмыляется.
— Да, твой отец явно предпочитает Крея его старшему брату.
— Шшш. Не вспоминай о том, о ком нельзя говорить, когда я веселюсь. — Она показывает на футболку Сесили с надписью «Насилие — не ответ. Насилие — это вопрос, а ответ — да». — И ты точно пришла сюда веселиться.
— Это ты мне ее купила.
— На тебе смотрится идеально. — Она ухмыляется. — Надо было заставить эту слабачку Глин надеть ее. Не могу поверить, что она снова нас бросила.
— Разве она не ненавидит насилие? — говорю я.
— Скорее, ее больше интересует Киллиан. Хотя я болею за нее. Эту девушку давно нужно было трахнуть.
—