и нежные подбородки. Родинки. Шрамы. То выжженные брови, то обмороженная кожа. Хельмо не составляло особого труда запомнить каждую в лицо и по имени; он спрашивал и значения. Все звучали непривычно. «Снежный сокол», «Блик гаснущего пламени», «Метель с тысячей лиц». Каждое имя несло смысл, почти неизменно – пронизанный жаром или холодом. Скольких лбов коснулись губы Хельмо? Он не смог бы сказать и уже пообещал себе ни перед кем не хвастаться. Зато в память врезалась одна из немногих девушек, которая к нему не подошла.
Волосы ее были красные, как у той, что с выбритым виском, но длиннее, коса до пояса. Глаза голубые, но больше в зелень – грустные, в почти бесцветной россыпи ресниц. Она сидела у шатра, обняв колени, и все смотрела, смотрела в пламя, а на голове ее белел ромашковый венок. В какой-то момент Хельмо сам решился к ней приблизиться, опустился на корточки напротив. Он не знал, почему сделал это, и буквально почувствовал спиной ревнивые взгляды остальных.
– Поцеловать вас? – с запинкой спросил он, и ответный взгляд ударил его в сердце – так отличался от всех, что он успел поймать.
– Благодарю, не нужно. Меня еще недавно было кому целовать. – Но говоря, девушка тепло улыбнулась. Сорвала фиалку, вставила Хельмо в волосы. – Берегите себя. И нас. Я верю, что вы очень хороший командир. И вы не бойтесь… мы бьемся не хуже, чем смеемся.
Глаза сказали другое: «Вижу, тебе непросто. И мне тоже». Хельмо, смущенный еще больше, извинился, скорее поднялся, отступил. Девушку скрыла толпа других, вскоре он забыл о ней: желающих оказалось столько, что «обычай» занял еще минут двадцать. Янгред неожиданно присоединился к нему: поцеловал пару любимец. Они, довольные двойным благословением, нырнули в шатры и вернулись с необычным угощением – желтыми ягодами в белых кристаллах сахара. Это оказалась морошка, только она кое-где на Пустошах и росла.
– Ну а я Инельхалль. – Раздалось рядом, когда Хельмо отправил в рот третью ягоду. – «Ледяной клинок». Всегда уступаю своим людям лучшее… например право первого поцелуя от белокурого принца. Но и сама не упущу своего.
Это была командующая. Хельмо кивнул, встретившись с ней глазами. Она подалась навстречу и вдруг сама коснулась губами его щеки, затем и второй. Он почувствовал легкий запах цветов и речной воды, холод сухих губ и металл, скрывающий тело. Дыхание снова перехватило. Подумалось: восьмерице, да и прочим людям, сложно будет с этим легионом.
– Как сказала Листелль, наши поцелуи не имеют такого глубинного смысла. Но примите мои в подарок. – Инельхалль отстранилась. – Спасибо, что показались нам, надеюсь, многие дороги мы пройдем вместе.
– Я верю, – неловко произнес Хельмо. – И что государь тоже подарит вам поцелуй…
– Который будет означать, что война не кончена? – Она склонила голову.
– Который благословит вас на счастливое возвращение из нашей столицы.
Она подумала и по-детски, дурашливо, мотнула стриженой головой.
– Он старик? Тогда пусть целует прочих. Я предпочту получить прощальный поцелуй от вас, возможно, даже и не в лоб.
Прочие эриго тут же зашептались: одни с неприкрытым восхищением дерзостью своего лидера, другие – явно ревниво.
– Инельхалль, не будь груба, говоря о чужом государе, – вмешался вдруг Янгред. Он уже подошел, опустил руку Хельмо на плечо, принял опять строгий вид. – Нам пора, не стоит пренебрегать отдыхом. Я-то знаю: эти создания могут заманить на целую ночь. Берегитесь их.
Девушки, в большинстве своем снова рассевшиеся у огня, засмеялись. Инельхалль прищурилась. Хельмо вгляделся в ее лицо и удивился досаде, которая мелькнула там.
– Уводишь его так спешно. И не привел… – она помедлила, – никого другого. Долго будешь вспоминать Бога с той стороны?
Прозвучало не так чтобы недобро, но напряженно, словно гром зарокотал. Хельмо скользнул взглядом по Янгреду, снова по командующей, по шатрам… Десятки пар глаз смотрели в их сторону, шепотки звучали совсем уже невнятные, но обеспокоенные. И, может, поэтому разговор прервали и постарались сделать это предельно безобидно.
– Я лишь руководствуюсь разумом. А ты, нахальный Ледяной Клинок, много о себе думаешь. – Янгред подмигнул лично ей, а потом поклонился всем остальным. – Доброй ночи. Не засиживайтесь. Нужно отсыпаться, пока есть возможность.
Нестройный хор прощаний был ему ответом. Инельхалль вздохнула. На Янгреда она смотрела неотрывно, все с той же досадой и даже обидой. Хотела, чтобы остался? Или наоборот, внезапно пожалела, что явился? Что-то между ними было, непростое, но Хельмо постарался об этом не думать. Не его дело, пока не вредит кампании. Разберутся, наверное.
– Не засиживайся и ты, Звереныш, тебе понадобится самая ясная голова. – Ее голос стал мягче. «Звереныш». Уже не огнейшество, точно какое-то прозвище. Из прошлого? Это все еще не была ссора, но Хельмо захотелось оказаться подальше. Особенно когда Янгред беззлобно, но как-то устало ответил:
– Может, еще высплюсь в земле. Кому-то на радость.
У костров больше не шептались. Теперь все эриго делали вид, что оглохли. А ледяные глаза Инельхалль посмотрели на Хельмо – бесстрастно, лишь с полунасмешливым вопросом вроде «Он и с вами так?». Но тут же она улыбнулась, опять поворачиваясь к Янгреду.
– Только если врагам. А кто-то, наоборот, очень расстроится.
Эти двое неотрывно смотрели друг на друга. Вокруг них будто застыло время, но наконец Янгред отвернулся – первым – и взялся за еловые ветки.
– Охотно верю, мой Ледяной Клинок. Доброй ночи.
Она присела у костра и положила голову на плечо кому-то из своих подруг.
– Доброй ночи. Доброй ночи и вам, солнечный воевода.
Уходя, Хельмо чувствовал ее изучающий взгляд, но обернуться так и не решился.
6. Яблоки раздора
Они вернулись туда, где разговаривали или уже дремали лишь мужчины и где еле теплились огоньки костров. Красноватое золото дрожало в воздухе, темная трава казалась мокрым полотнищем. Единственными слышными здесь звуками были журчание реки, стрекот кузнечиков и фырканье лошадей. Но русалочий смех все еще, казалось, звенел в ушах.
– Понравились? – нетерпеливо полюбопытствовал Янгред. – У меня к ним особая нежность. Покойная тетка моей матери когда-то ими командовала.
Он быстро вернулся в бесовское настроение – или умело притворялся. Не было похоже, что он тоскует по коротко стриженному офицеру с ледяными глазами, не было похоже, что повторяет в уме обрывки фраз. Странный все-таки, сколько у него лиц, какое настоящее? То строг и надменен, то холоден и е`док, то балагурит. Чем, как не мальчишеством, был вечерний визит? Мог бы и сказать, что легион эриго охоч до… обычаев. Надо и другим своим рассказать. Неотесанные лбы вроде Цзуго, они же ошалеют от восторга! Как бы чего не