знал о быте наемников невероятно мало, представлял их, скорее, героями легенд, чем живыми людьми. Но звучало все просто и в то же время красиво.
– О чем угодно, кроме этого… – признался он. – Простите мою дремучесть.
Янгред как ни в чем не бывало засмеялся и стукнул по его чаше своей.
– За вас. И за глупые байки, пожалуй. С ними веселее.
Они выпили и немного помолчали. Хельмо вслушался в отдаленный шелест листвы, прикрыл глаза. Сложный день. Длинный. И завтра не будет легче, ведь в лагерь начнут стягиваться инадцы, да и амуницией для ополченцев предстоит заняться плотнее. А младшие огненные офицеры? С ними бы сойтись лучше. Не все, кто попался на смотре, понравились Хельмо, не всем понравился он, но раздоров предстояло как-то избежать. Будут дни, когда им предстоит подчиняться ему лично. Где-то части смешаются. Не прятаться же за спину Янгреда все время. И так странно, что весь день он таскает его за собой. Или нет? Оба ведь лидеры. Что тут правильно?
– Скажите, – осторожно начал он, открыв глаза. Янгред, оказывается, все это время его рассматривал, с выжидательным любопытством. – Я… пока не раздражаю вас?
– Что? – недоуменно переспросил огненный командующий и засмеялся. – Нет, конечно. Вы справляетесь с обязанностями. Умеете общаться, читать и писать. У вас нет клочковатой бороды, и вы не размахиваете топором. – Заметив изумление Хельмо, Янгред понизил голос. – Как видите, и мы знаем вас больше по слухам.
– Мы не… – беспомощно начал Хельмо и махнул рукой. – Впрочем, понимаю. Мы разные. Но это не от лени или безалаберности, это…
– От беды, – тихо и серьезно закончил Янгред за него. – Но она преодолима.
Он снова улыбнулся, в этот раз одними глазами. Хельмо свои отвел, вспомнив, как резко и испуганно говорила с ним Имшин. Она не верила в него – так показалось. Это сильно пошатнуло его надежды. Он одернул себя: нельзя больше этого показывать, тем более Янгреду, особенно ему. Лучше продолжить о чем-то полегче, повеселее. Легенды… начали они с легенд. Много их ходит о язычниках, одна другой ярче. Самая необычная как раз ожила в голове.
– За нашу удачу, – ободряюще шепнул тем временем Янгред. Чаши снова стукнули друг о друга. Хельмо сделал жадный глоток из своей, собрался и спросил как можно бодрее и заинтересованнее:
– Кстати, о байках. А скажите-ка, правда, что у вас есть и женские легионы?
Нет, ему искренне хотелось узнать. Еще дядя говорил об этом с осуждением, а вот старые знакомцы покойных родителей – едва ли не с вожделением. Мол: «Красивые у них девки, сладкие да злющие. Совсем как твоя мать». Просто сейчас было, конечно, не до подобного; может, даже гнусно прозвучало, с намеком, и в ответ раздастся: «А вам что за дело до наших женщин?» Но Янгред, наоборот, явно одобрил вопрос. Присвистнул уважительно и, осушив чашу, поставил в траву.
– А вы знаете, чем занять вечер! Я-то думал оставить это на завтра.
Хельмо сразу вспыхнул и открыл рот, чтобы возразить, но Янгред уже вскочил.
– Идемте. Ну, идемте! – Прозвучало так властно и коварно, что Хельмо всполошился. Недоуменно посмотрел снизу вверх.
– Куда вы собрались на ночь глядя?..
Янгред простер в стороны руки и, потягиваясь, запрокинул лицо к темнеющему небу. Он, бледный, рыжий и освещенный закатным солнцем, выглядел сейчас удивительно несерьезным, молодым, не то что днем. И он явно замыслил что-то.
– Развенчивать легенду. Или как получится.
Хельмо поднялся с некоторой опаской, но теперь его, правда, снедало любопытство. Они двинулись через лагерь к лесу, где меж деревьев тоже золотились огоньки. Следом увязался Бум – тот огромный пес с грязно-серой шерстью и бантом на шее. Поступь у него была косолапая, медвежья, а слюнявый язык то и дело норовил до кого-нибудь дотянуться.
– Чей зверь? – спросил Хельмо, в очередной раз уворачиваясь от дружеского поцелуя.
– Не знаю, – откликнулся Янгред и потрепал Бума по холке. – Кажется, кто-то хотел отдать его Великим Извержениям: привязал у избы. А мои подобрали. Я не против, веселое зверье, как ни странно, поднимает воинский дух не хуже песен.
– Отдать Извержениям? – Хельмо вздрогнул. Ласковые собачьи глаза посмотрели на него из-под густой челки; из могучей грудины вырвался зычный гав.
– Ну, огонь уничтожает все, что не поднимают в высокограды после сбора урожая. – Его поняли неправильно. – Внизу у нас лишь временные жилища… Вы не слышали?
– Да, знаю, – торопливо отозвался Хельмо, вздрагивая снова. Посадить кого-то на цепь, оставить дожидаться пламени на голой земле? Дикий все же народ.
Янгред принял шутливо-суровый вид.
– Я не удивлен. Громкий он, приставучий. А многие у нас не любят такое.
– Животных тогда можно просто не заводить, – пробормотал Хельмо.
Янгред внимательно взглянул на него, наконец догадавшись о мыслях.
– Потому я и не завожу. Но прослежу, чтобы, когда собака изведет всю армию, ее судьба не повторилась. – Бум прыгнул на него и все-таки облизал. – Хм… ну, если не передумаю. Бум, фу! Я, как вы могли заметить, люблю живой мир, но псы… странные они. Местами будто люди. Верные до слепоты. Этот вон даже веревку, говорят, не рвал.
Пес наконец отбежал: его привлек запах тушеного мяса возле одного из костерков. Янгред прибавил шагу, но все равно бегло с кем-то здоровался, переговаривался, отпускал замечания. От него не ускользало ничего: ни неудачно стоящая пушка, ни заблудшая лошадь, ни хмельной запах. Хельмо тоже оглядывал солдат. Почему-то казалось, будто они ведут себя обеспокоеннее, чем днем, и не так чтобы отдыхают. Многие возились с оружием, почти никто не расстался с броней. Ждут ночной атаки? Чьей? Разведчики доложили, лунных в округе по-прежнему нет. Хельмо уже хотел спросить Янгреда об опасениях, когда кое-что отвлекло его. Дальше, вверх по реке, там, где она петляла, а деревья особенно густо и низко склоняли ветви, кто-то звонко смеялся. Будто там затаились русалки.
Янгред принял многозначительный вид и отодвинул несколько еловых лап. Взгляду открылся чистый участок берега, вроде мшистой опушки. Здесь тоже стояли шатры, горело несколько костров. Ближний окружало с полдюжины воинов, сидевших плечом к плечу и шептавшихся. По спинам змеились толстые сложные косы, украшенные цветами. Тонкие узоры сверкали на доспехах – точно золотой иней покрывал серебро.
– Ваша легенда, Хельмо, – негромко произнес Янгред, улыбнулся уголком губ и прокашлялся, выдавая свое появление. – Доброго вечера, э́риго! Не помешаем?
«Русалки» были молоды, некоторые – совсем юны. Бледные, оживленные, они одна за другой стали поворачиваться; несколько мигом вскочили. Хорошенькой казалась каждая, даже та, которая шириной плеч и ростом не уступала покойному Карсо. Сложно сказать, что так завораживало в них: