— Пусть войдут. Извините, — сказала я, — в другое время, они не могут.
— Мы не смеем вас задерживать. Надеемся, что вы посетите нашу общину.
— С удовольствием.
Я включила фен, и в комнату ворвался свежий воздух.
И все-таки меня не оставляли мысли о том, что это за люди и связаны ли они с американскими миссиями. Во время затянувшегося посещения миссис Мозес и ее приятельницы я узнала только, что последняя когда-то принадлежала к высшей касте брахманов и была родом из Бенгалии.
Баптистская община, куда я пришла в один из ноябрьских дней, носила библейское имя «Элим» и занимала довольно обширную территорию. Здесь были жилые помещения для проповедников, для неженатой молодежи, для некоторых членов общины и молитвенный дом. Дом был большой и длинный. Крышу покрывали пальмовые листья, а циновки, укрепленные на столбах, поддерживающих крышу, заменяли стены. Внутри не было ни стульев, ни скамеек. На земляном полу лежали циновки. И только у передней стены молитвенного дома на небольшом возвышении стояли две кафедры для священников и виднелись обшарпанные бока старой фисгармонии. У дома толпились индийцы. Они тихо разговаривали и называли друг друга братьями и сестрами. В толпе я отыскала миссис Мозес, и та выразила неподдельную радость при моем появлении.
— Сейчас начнется проповедь, потом чтение библии и в конце — венчание. Один наш брат и сестра решили пожениться.
Люди стали входить в дом и рассаживаться. С одной стороны женщины, с другой — мужчины. Я села среди женщин, рядом с миссис Мозес. В руках прихожан были листовки с какими-то напечатанными текстами на английском и телугу.
— Что это? — спросила я.
— Это священные гимны. Мы их будем петь во время молитвы.
На кафедры взошли два священника. Они были в белых пиджаках и брюках. Один говорил по-английски, другой — на телугу. На женской половине между рядами сновали дети. Проникнуться торжественностью момента они, естественно, не могли. Усидеть на месте трудно. То там, то здесь затевалась возня, раздавались материнские шлепки и детский плач. К концу длинной проповеди многие из ребятишек утомились и мирно заснули. После чтения библии прихожане распевали гимны. Но гимны не были похожи на заунывное церковное пение. Они исполнялись в энергичном жизнерадостном темпе под аккомпанемент фисгармонии и барабана. Во всей этой службе было что-то глубоко индийское. И сидящие на полу смуглые люди, и ритмичные звуки барабана, и быстроглазые, ничего не признающие индийские ребята.
— Оглянитесь назад, — зашептала миссис Мозес, — пришли наши белые братья и сестры.
Я повернулась и увидела несколько десятков хорошо одетых людей. Среди них я узнала некоторых известных мне американцев.
— Вы знаете, из какой они страны? — обратилась я к своей соседке.
— Конечно. Они из Америки. Все наши главные проповедники — американцы.
Для белых «братьев» и «сестер» в конце помещения были поставлены удобные скамьи. Видимо, у них здесь были свои «белые» привилегии. Американцы держались особняком и старались не смешиваться со своими цветными «родственниками». Даже во время угощения, которое состоялось после венчания, для них был накрыт отдельный стол. Баптистское «братство», видимо, имело тоже свои цветные границы. Исключение, пожалуй, составляли две американки, одетые в сари. Они подходили к женщинам, разговаривали с ними, что-то спрашивали.
— Кто это, миссис Мозес?
— О, эти леди — наши главные проповедницы. Хотите, я познакомлю вас с ними.
— Конечно.
Но мы тотчас же потеряли обеих проповедниц из поля зрения.
— О, вот госпожа Локетт, — воскликнула миссис Мозес.
Локетт в стороне о чем-то тихо разговаривала с мистером Миллером, работником американского информационного центра в Хайдарабаде. Обычное елейное выражение исчезло с лица проповедницы. Сейчас оно было сосредоточенно серьезным. Над переносицей легли две резкие складки. Когда мы приблизились, я услышала конец фразы, сказанной Миллером: «…Это очень важно. Вы же понимаете, что сделать это — в наших интересах». Завидев нас, Миллер быстро отошел. Видимо, их разговор не имел отношения к религии. А то, что у американского осведомителя Миллера и проповедницы баптистской миссии оказались какие-то общие интересы и дела, давало основания для определенных выводов.
Локетт шагнула нам навстречу и протянула руку миссис Мозес.
― Это моя первая помощница, — сказала мне Локетт.
— И много у вас таких помощников?
— О, очень много. По существу все члены нашей общины.
― Кого же вам обычно удается вовлечь в общину?
— Мы работаем среди телугу. Все они телуту. Бывшие неприкасаемые. Обращать в христианство неприкасаемых нетрудно.
— А чем вы это объясняете?
— Видите ли, если человеку говорят, что он — существо, низкое от рождения, что он всю жизнь будет таким и его дети будут неприкасаемыми, то идея христианского равенства несомненно найдет отклик в его душе. Человек всегда тянется к истинному богу и истинной вере.
— А среди мусульман ваших последователей нет?
— Это удается сделать очень редко. С телуту — дело другое. Каждый член нашей общины старается обратить новых братьев и сестер. А они помогают нам в свою очередь.
Да, если бы эти «братья» и «сестры» знали, кому они помогают и во имя какого «бога»…
— Приходите как-нибудь к нам еще. Мы познакомимся поближе.
— Обязательно.
На лице госпожи Локетт вновь заиграла елейная улыбка. Неделю спустя я получила открытку следующего содержания:
«Мы были бы счастливы пригласить Вас в пятницу после полудня на чашку чая. Миссис Мозес придет также. Она просила нас сообщить Вам, что будет ждать Вас у автобусной остановки на Султан-базаре между 4.15 и 4.30. Оттуда Вы сможете вместе приехать к нам. Дайте знать, получили ли Вы нашу открытку.
Локетт, Уолгрэн».Обе проповедницы встретили меня в хорошо обставленной гостиной уютного дома, где они жили. Обстановка дома мало вязалась с тем аскетическим образом жизни, который проповедовали баптисты. Мы не говорили о боге. Локетт и Уолгрэн были безусловно умнее миссис Мозес и хорошо себе представляли, что это ни к чему не приведет.
Локетт находилась в Индии около двенадцати лет. Приехала она сюда вскоре после войны. Сначала жила в нескольких деревнях Соединенных провинций, а с 1955 года — в Хайдарабаде.
— Скажите, госпожа Локетт, — спросила я, — что вы делали у себя на родине до поездки в Индию?
— Во время войны я служила в военно-воздушных силах союзников.