Читать интересную книгу Самки - Сергей Анохин

А потом началось…

Колокольчик в бурке, папахе и с шашкой наголо быстро распределял обязанности, расставлял посты, руководил постройкой блиндажей, раздавал оружие и боеприпасы. Отвертка наскоро проводил среди бойцов исторический ликбез, а те, краем уха прислушиваясь к словам политинформатора, сноровисто готовили винтовки и ружья, с вожделением поглядывая на соседскую дачу.

И вот Леха скомандовал: «Начали!» – хлопнул стакан водки, взмахнул шашкой и повел своих красных революционных бойцов на штурм. Дружный сплоченный коллектив с криками «Ура!» двинулся на приступ. Размахивая ярко-красной тряпкой с коряво намалеванными на ней серпом и молотком Эдик открыл огонь из маузера в сторону соседей. Пацаны приволокли приставные лестницы и полезли на стены.

Вокруг дачи собралась толпа любопытных, делались ставки, кто-то пытался подсказывать и рвался принять участие в битве. Наконец, когда большинство бойцов уже выдохлось, Чапаев, то есть Леха, выхватил из-за пазухи гранату, зубами выдернул чеку и с радостным криком «За Родину!» метко швырнул ее в дом. Грохот, дым, огонь…

Победу отпраздновать не удалось: через двадцать минут после начала банкета в дом Колокольчика ввалились омоновцы – хозяином недостроенного дома оказался весьма солидный чин из прокуратуры. Причем, как выяснилось уже через несколько часов, тот самый, который вел дело об автомобильных аферах Перстня на таможне «Западный Буг».

И, разумеется, во время обыска – искали-то оружие – было найдено пять папок с документами на ворованный польский полипропилен, которые во время очередной пьянки забыл Нанаец…

Вот уж пришлось Стерхову побегать…

Накануне того дня, когда судья начал слушания дела о контрабанде, Ученому организовали встречу. О том, что происходило на этом рандеву, он никому не рассказывал. Но результат говорил сам за себя. Подсудимые, в том числе и отсутствующий Перстень, были оправданы по всем статьям, кроме основного обвинения в контрабанде в особо крупных размерах. По этой статье им грозило от семи до двенадцати лет. Получили они, однако, по году каждый, причем тут же были и освобождены по амнистии. Автомобили, изъятые следствием как вещественные доказательства по делу, тихо вернулись к владельцам, то есть в «Маса Пластиечна Лтд.». Что же касается пропилена, то судьба его осталась известна лишь очень узкому кругу посвященных.

В конце девяносто девятого Перстень благополучно вернулся в Москву.

– Еще поживем, – подмигнул он Ученому, который его встречал.

20 августа 2007 года

Михаил Волков – Перстень

– Ну вот, еще живем.

Перстень удовлетворенно потер руки и кивнул на закрывшуюся за посетителями дверь.

– Храм строим.

– Михаила-архангела?

Волков поморщился:

– Ну до чего ж ты, тезка, меркантильным стал… Ты что, если деньги даешь на богоугодное дело, так непременно требуешь упоминания о собственной персоне? «Спасибо товарищу Стерхову за наше счастливое детство»?

– Я вообще не даю.

– А зря! Пора бы уже о душе подумать.

– Я сейчас о другом думаю…

– И то верно. Только это раньше надо было делать. Хотя б с женщинами своими разобрался.

Ученый тупо уставился на Перстня.

– А при чем?..

– Будешь смеяться. Мои пацаны тут кое с кем потолковать успели, раскопали кое-что. Про то, например, по чьему заказу твою благоверную выскоблили…

– Кто?

– Твоя бывшая краля.

– Настя?!

20 августа 1998 года

Анастасия Рожкина

– Ненавижу тебя! Ненавижу!..

– Послушай, ты же понимаешь, мы с тобой совершенно разные… Ну вон сколько времени прошло, три года уже, а мы… Ты одно любишь, я другое…

– Я тебя люблю!

– И я тебя… Только это не то, понимаешь?

– Я одно понимаю: эта сука заморочила тебе голову своими интеллигентскими штучками… Ах, ля-ля… у меня, кстати, тоже образование! И получше… А сама-то она на кого похожа? Рыло – краше в гроб кладут…

– Заткнись!

– И не подумаю! – Она вскочила на постели, встала во весь рост. – У меня, между прочим, ребенок будет.

– Что?!

Она нежно погладила себя по тугому подтянутому животу:

– Да! Вчера у врача была. В январе ребеночка тебе рожу.

Ученый напрягся, пристально посмотрел на Анастасию. Не врет! С таким счастливым лицом врать нельзя. Счастливым?..

– Да ты с ума сошла! – заорал он. – Ты хоть чуть-чуть соображаешь? Последний год каждый день то обкуренная, то пьяная. Что ты рожать собралась? Лягушку?

– Пошел вон. У меня молодой здоровый организм, хорошие гены…

– Что ты несешь, дура! – Он вскочил и затряс ее, как куклу. – Опомнись! Пожалей этого несчастного ребенка! Он же уродом будет!

Настя вырвалась, отбежала к окну. Прижалась разгоряченным лбом к прохладному стеклу. Невидящими глазами уставилась в темноту города.

На улице тихо шелестели шины редких машин, в неровном свете фонарей сновали какие-то тени: то ли запоздавшие прохожие, то ли уставшие хозяева наскоро прогуливали своих собак, то отчаявшиеся неудачники-хулиганы выискивали легкую жертву…

– Гад! – Она оторвалась от окна. – Какой же ты гад! Ты жениться не хочешь, вот и врешь все!

– Настя, – как-то враз успокоившись, сказал он. – Я б на тебе ни при каком раскладе не женился, но ребенка не бросил бы никогда. Но не надо этого, поверь. Он будет мучиться, ты – страдать… Ты же не идиотка, не враг себе. Будут у тебя еще дети. Только сейчас не надо…

– Но я хочу! Маленького такого… И тихо заплакала.

Он подошел, осторожно прижал ее рыжую голову к груди, начал тихонько поглаживать:

– Знаю я, как ты маленьких любишь. Сколько раз видел…

Это было правдой. Эгоистичная, безбашенная Анастасия совершенно преображалась, увидев где угодно какого угодно малыша. Она забывала обо всем, полностью переключаясь на это маленькое чудо. Всегда находила с ним общий язык, непременно одаривала чем-нибудь – непонятно каким образом, но для любого ребенка, как будто специально, в каком-нибудь из карманов она находила конфету, игрушку, фенечку. И дети ее обожали. Даже странно, что она в архивный пошла, а не в педагогический… Вот бы вышла из нее воспитательница!

– Настенька, – ласково успокаивал он ее. – Пожалуйста, будь умницей, послушай меня – а я не враг тебе, честное слово – сделай аборт.

Она жалобно, совсем по-детски, всхлипнула:

– Вдруг у меня больше никогда не будет?

– Ну о чем ты говоришь? Сама же только что сказала: здоровый молодой организм и все такое… Главное, брось травку и не пей, и все будет хорошо.

– А ну как плохо сделают? – Похоже, она уже была согласна.

– Мы найдем тебе самого лучшего врача, самую лучшую клинику. Я за все заплачу.

Настя отшатнулась, глаза стали злыми и жестокими.

– Заплатишь, да? Откупиться решил? На все ради своей Леськи готов!

– Не начинай, – устало сказал он. – Ищи врача. Любого, какого сочтешь нужным. Я заплачу…

– Заплатишь, – согласилась она и добавила: – И она заплатит. Когда-нибудь…

20 августа 2007 года

Леся Стерхова

– Она, – кивнул Перстень.

– Но они ж с Леськой лучшие подруги! Много лет уже. С тех пор как мы с ней разошлись, столько воды утекло, помирились…

– Баба есть баба. Злопамятна, мстительна и коварна. Особенно эта. Такая же, как братец. -?!..

– Ты ж не думаешь, что она одна все это провернула? Ну, с абортом-то понятно – она. А заводик – это по части Нанайца. Будто ты с ним первый день знаком.

Нет, не первый.

Да, Нанаец честно приносил долю, да вроде и был своим, но именно он подписал их под воров. Именно он убедил платить им. Сам и носил.

Только этим и живут воры в законе – сосут ренту со своих фуфловых титулов. Балласт из красного совка. Правильно Отвертка зовет их коммунистами. Только тянуть, только жрать, сдирать с тех, кто способен заработать. Еще понтуются, блатари, со своей «романтикой» параши. Сколько бабок тогда им ушло? Миллионы!

Ну ничего, дойдет и до этих гнид. Ферзей из себя ломят, когда пешки не стоят…

Отвертка со своим невероятным журналистским и «классовым» чутьем убеждал, доказывал, что не все бабло ушло к ворам, что-то прилипло к рукам Антона. Но фактов не было. Не накопал.

И все же…

– Не может этого быть, – тихо произнес Михаил, уже понимая: может.

– Ну, тебе, конечно, видней. Только я на твоем месте хотя бы проверил.

* * *

Банковская ячейка была пуста.

Он резко обернулся к клерку:

– Что это значит?

– Странно, Михаил Александрович, что вы не знаете. Три дня назад господин Рожкин приехал, закрыл счет, забрал документы.

– Как три дня назад? – совсем ошалел Ученый. – Он же в Италии был… И где теперь документы?

Менеджер развел руками и со странным выражением посмотрел на Михаила. Во взгляде банковского служащего читалась жалость, смешанная с презрением: что, лоханулся, кинули тебя? Эх, дурашка…