Читать интересную книгу Пирамида. Т.2 - Леонид Леонов

Необыкновенная дерзость только что высказанных идей показывает, что по неписаным законам того времени Лоскутов Вадим вполне заслужил постигшие его беды. Да и его самого все время работы над повестью не покидало гадкое чувство, словно бомбу носит в кармане, но хотя одно обнаружение ее, даже без взрыва разнесло бы в клочья весь его мирок, уже не мог освободиться от овладевшего им образа. Не менее криминальны и попутные, под видом легкомыслия оброненные автором, мыслишки вроде вопроса передовым идеологам, во имя чего же — ради предсмертного озарения строителей или позднейшего восторга туристов, обожающих сниматься на верблюдах вблизи таких предметов... — и вообще, какие недовыясненные силы рабовладельческой экономики или еще более темные ветры исторической необходимости вдруг погнали тогда каменные реки в проклятую точку земли под Гизой? И сразу, не давая спрошенным ответить, обстоятельно перечислял сплавляемые по ним стройматериалы — шлифованные диоритовые плиты с Синая, черный фиваидский базальт из карьеров Турра и Моккатама, мемфисские нуммулитовые известняки и белее молока знаменитый липарит с Эолийских островов, также тусклые, с синей искоркой облицовочные ортоланы с отвесных отрогов Хурдагана. Правда, перечисленные месторожденья были спутаны или сомнительны, а последнего, к примеру, заодно с приписанным к нему минералом вовсе не существовало в природе никогда, но экзотическая, такая достоверная на слух звуковая палитра применялась там единственно для отвлечения цензорского внимания, равно как и похвальные авторские тенденции сочувствия угнетенным и ненависти к подвернувшемуся под руку монарху. В основу повести было положено тоже вымышленное жизнеописание одного, еще в детстве плененного сирийца, чудом уцелевшего от казни бригадира каменных работ, — фигуры в равной мере страстной, волевой и впечатлительной, более удачливой, нежели навеявший ее образ легендарного гладиатора. На этой благодатной канве и были вытканы весьма запоминавшиеся сценки вроде символического, к примеру, посвящения в рабы, когда вскоре после плененья привезенный в неволю мальчик случайно лишается глаза при наказании кнутом за ничтожную провинность или другая там, не менее удавшаяся автору беседа в удушливую ночь у парома, где одноглазый, все еще не свыкшийся невольник делится с товарищем грезой жизни — когда-нибудь вплотную заглянуть в лицо земного бога и, пусть без права прикосновенья, утолить бессильную любознательность ненависти. Тем убедительней работал эпилог возмездия в разразившейся однажды людской грозе. Гневная толпа волочит в веревочной петле вышвырнутого из гробницы похитителя жизней, терпящего затем всевозможные надругательства вплоть до прямого оскверненья, после чего наконец дождавшийся свидания с сыном неба престарелый герой повести, по скорбной мудрости своей чуть ли не оплакивая единственным оком участь провинившегося государя, окостенелой пятой, буднично продавливает царственную куклу. Жестокий натурализм сцены с подробностями вроде журчания в безмолвии народном в равной мере, надо полагать, диктовался и юношеской, целенаправленной пока неприязнью к давнопрошедшим тиранам, и необходимостью во что бы ни стало пробиться в сознание здравствующего властелина, подлежащего исправлению.

Тема вызревала у Вадима не меньше полугода и окончательно оформилась после одной загадочной и за час до того не предполагавшейся поездки. Еще днем, несмотря на жесткий азиатский грипп, деятельно готовил газетный материал к открытию чего-то, но к сумеркам температура поднялась, и сперва спорили безличные голоса на тарабарском языке, чего в русском народе больше — Пугачева или Разина, тогда как сам он утверждал триаду во главе с Аввакумом, но потом постихло, затемненный разум прояснился. Вдруг к самой постели подошел несуразно длинный неизвестный журналист, впрочем, назвавшийся мучительно знакомым именем, вернее — наоборот, и приподнявшийся с подушки Вадим естественно спросил у него, в чем дело.

«Я за вами, — реалистично и запросто сказал тот. — Мы встречались на конференции, не помните?»

«Разве только во сне...» — после напрасных усилий памяти уклонился Вадим.

«Не важно где. Хотите совершить со мной замечательную прогулку? Ну, скажем, мне поручено показать вам один сверхсекретный объект, — и усмехнулся, опережая еще не заданный вопрос. — Нет, не военный, но более чем всемирного значения».

«Поручено кем?»

«Тоже не важно кем. Машина ждет внизу. Выезжать надо немедленно, чтобы обернуться до утра».

Как ни соблазнительно выглядело предложение, скрывавшее в себе головокружительную цель, немножко пугала неизвестность — почему именно его, Вадима Лоскутова, избрали объектом столь лестного доверия. Тем более представлялось неразумным отталкивать своим отказом чье-то высшее и, наверно, обидчивое расположенье. Дело клонилось к вечеру, все равно под выходной, и лучше было с пользой истратить бездельное время, чем всю ночь вертеться с боку на бок, к тому же подчеркнутая обязательность молчания несла в себе оттенок посвящения в некую тайную элиту, не оттого только лестного, что щекотало жилку самолюбия, а потому что признанием заслуг он поощрялся к совершению дальнейших, более углубленных благодеяний для человечества.

Огорчало немножко, что, хотя путь и лежал на крупнейшую государственную стройку, настолько не подлежащую огласке, что не поминается в госплановском реестре, целью посещения являлось всего лишь написание статьи для одной второстепенной газетки, как велено в свойственном Вадиму поэтическом ключе, который в особенности ценит главный редактор по его прежним образным выступленьям. Между прочим, попадались поначалу и другие, терзающие разум несообразности, но едва выехали за городскую черту, все удивительно наладилось, вписалось в рамки смысла. Больше того, некоторые из них, чуть не до крови врезавшиеся в память и с наиболее убедительными подробностями по самой невероятности своей, только и питали отныне его разыгравшееся воображение.

Совокупность различных обстоятельств позволяет предположить место назначения примерно в районе Валдайской возвышенности, хотя по самой символике идеи, не говоря уж о громадной экономии от даровых и практически вечных фундаментов, рациональнее было переместить такую махину на пограничную с Азией гранитную платформу Урала. Правда, пришлось бы допустить тогда, что отдельные отрезки пути расхожая редакционная таратайка проходила на феноменальных скоростях, достигнутых другими лицами на механизмах оккультного происхождения. В счет затраченного времени, кроме того, надо включить два, один за другим, и, видно, для отвода глаз случившихся прокола шин, да еще меньше часа выбирались из сезонной трясины на проселке с помощью временно удвоившегося количества пассажиров, и наконец — неучтенное плутанье по безлюдной моросящей мгле. Классическое русское бездорожье работало здесь как подсобное средство охраны, и, значит, дороговизна воздушной доставки строительных грузов вполне окупалась стратегическим значением тайны. Машину поминутно кидало из колеи на обочину. Ни прохожих, ни запретительных знаков или дорожных указателей — ничего не попадалось по дороге, только сутулые деревья, прикрывшись как бы дерюжкой от дождя, бежали по сторонам навстречу, да еще желтая осенняя полоска светилась на горизонте, пока сбоку не стала надвигаться на нее непроглядная, возраставшая с приближеньем кулиса в форме огромного и, насколько угадывал глаз, вытянутого вверх купола с округлой вершиной, терявшейся в белесом заоблачном сумраке. Позже дорогу вовсе преградила отвесная стена тумана, и сквозь смотровое стекло видно было, как местами клубится и упруго проминается он под воздействием ветреной погоды. Так реально было впечатленье, что, пока проходили сквозь, успел отметить материальную его вещественность — без какого-либо вкуса, запаха или смежных ощущений, кроме неприятной шероховатости на лице... Сразу за таинственной заставой оказался контрольный пункт охраны, и пока провожатый выходил предъявить путевку, Вадим и здесь краем уха слышал доносившийся из караулки спор, как ни странно все о той же русской сущности. В машину подсадили охранника с птичьим профилем, окна задернули шторками, которых раньше не было, и вскоре, получаса не прошло, с погашенными фарами почему-то, машина прибыла на внутреннюю территорию объекта. После вторичной, в полном молчании, сверки пропусков, причем провожатый временно исчез за ненадобностью, Вадим вышел в противоположную дверь комендатуры, где в ожидании приезжего похрамывал взад-вперед моложавый товарищ чуть постарше его, неразборчиво назвавшийся инспектором не то связи, не то содействия, однако вряд ли снабжения, с виду крайне обходительный и простой на фоне только что пережитой, видимо, охранительной чертовщины, вконец измотанный своей неопределенной должностью и, наверно, с радостью согласившийся побездельничать часок в прогулке по объекту.