Шедший позади Джули Мишель чувствовал, что с каждым шагом, приближающим их к дому, напряжение в его душе растет, подходя к высшей точке. Он должен был немедленно, сейчас же сделать что-нибудь такое, что раз и навсегда прекратило бы его сомнения…
«Ну и черт с ней, если я ей на самом деле противен, пусть эта свадьба срывается ко всем чертям», — подумал Мишель и сделал то, на что, как ему казалось, он не отважился бы никогда в жизни.
Нагло, как пьяный гусар, ухватив Джули за край верхней юбки, он потянул за нее и, повернув к себе девушку, потерявшую от неожиданности равновесие, начал ее целовать. Он делал это совсем не так, как мечтал — трепетно и осторожно. Мишель держал Джули в своих объятиях так, как держат долгожданную добычу, приз, который оказался в руках лишь на мгновение и может быть в любую минуту потерян. Он старался взять от этого мгновения все, что только оно способно было ему дать…
«Кажется, он меня целует, и мне это нравится», — констатировала в какой-то момент для себя Джули совершенно очевидную, банальную, но такую важную сейчас для нее истину… Ей вдруг показалось, что она перешагнула какой-то невидимый порог, — порог, за которым мечта и реальность становятся единым целым, и обняла Мишеля так же крепко, как он обнимал ее…
В эту секунду Мишель понял, что люди умеют летать. Он чувствовал себя Наполеоном и Александром Македонским в одном лице, ибо все их завоевания по отдельности казались ему незначительными, по сравнению с только что одержанной победой. Почувствовав, как руки и губы Джули ответили ему, он осознал, что выиграл свой самый желанный приз — любимая девушка не просто будет его женой. Она будет его любить — горячо, по-настоящему, так, как мечтали все мужчины на свете с того самого дня, как вкусившему яблоко Адаму довелось впервые взглянуть на Еву глазами мужчины.
Когда через два дня в украшенной цветами деревенской церкви шло венчание, гостям казалось, что жених и невеста отмечены особым, божественным благословением — так ярко светилось счастье в их глазах, так нежно и пристально смотрели они друг на друга, боясь хоть на секунду отвести взгляд в сторону.
Старые и молодые, влюбленные и одинокие с удовольствием наблюдали за молодой парой, видя в их радости доказательство того, что счастье и любовь существуют на свете. И только некоторые, с меркантильным взглядом, могли оторваться от их лиц и взглянуть на изумительные бриллианты и аквамарины, украшавшие невесту. Говорили, что жених взял у родных в долг большую сумму и за два дня до свадьбы поздно вечером ворвался в лавку самого известного из городских ювелиров, требуя продать ему лучший из выставленных на продажу гарнитуров. Пессимисты утверждали, что подарок был сделан по требованию невесты, пригрозившей отменить свадьбу. Оптимисты же верили, что этот дар был материальным воплощением той безумной радости и эйфорического упоения счастьем, которые так редко озаряют человека…
Плотная, укутанная в шерстяную кофту тетка достала из сейфа коробку и положила ее перед Ивановым.
— Быстро вы его забираете, у нас уже кое-кто кругами ходил, надеясь выкупить — хотя цена и большая…
Иванов хмыкнул. Он знал, что цена, которую поставили гарнитуру в ломбарде, ничто по сравнению с его истинной стоимостью. Выложив на стол деньги (он только что снял с книжки почти все свои накопления), он направился к машине. Егор с видом телохранителя шел следом. Лиза робко жалась к ним — за всю дорогу до Москвы муж не взглянул на нее ни разу.
Только в машине Лиза решила нарушить молчание:
— Александр Николаевич, остальные деньги в сберкассе, давайте заберем.
— Какие деньги? — уточнил академик. На минуту ему показалось, что Лиза собирается признаться в краже денег из кабинета.
Но оказалось, Лиза говорила о другом:
— Они в ломбарде дали слишком много, я взяла только часть, а остальное положила на книжку.
— И сколько там? — иронически поинтересовался Иванов.
Лиза назвал сумму. Оказалось, что себе она взяла всего восемьдесят рублей…
Иванов, довольный тем, что гарнитур удалось вернуть в целости и сохранности, почувствовал, что на него неожиданно накатывает волна смеха:
— Ты хочешь сказать, что отдала в ломбард фамильный гарнитур потому, что тебе не хватало восьмидесяти рублей? — уточнил он у Лизы.
— Да…
Александр Николаевич посмотрел на жену, пытаясь понять, не шутит ли она, но Лиза была абсолютно серьезна.
Иванов понял, что больше не может сдерживаться. Волна хохота захлестнула его, заставив засмеяться даже молчаливого Егора.
— Бог мой, — смеялся Иванов, — из-за каких-то восьмидесяти рублей рисковать фамильными драгоценностями! Это чудо, что они не разыграли кражу или какое-нибудь стихийное бедствие и вернули его нам… Продать бы такое чудо за границей — и всю жизнь купайся по утрам в «Дом Периньоне»!
Егор выдвинул свою версию:
— Наверное, не успели додуматься. Не ожидали, что мы вернемся за ним так быстро…
— Да уж… — Академик повернулся к жене: — Ох, Лиза, какая же ты у меня дура!!! — Его рука шаловливо разлохматила ее волосы.
Лиза не рискнула поправить прическу, хотя ей очень хотелось это сделать. Жест Александра Николаевича и его слова «ты у меня…» дали ей некоторую надежду на примирение. Она боялась сбить это настроение…
Иванов велел заехать в сберкассу и возвращаться на дачу: всю дорогу он обсуждал с Егором сегодняшнее происшествие, а Лиза пыталась улыбаться, слушая, какая она у него дура, что за восемьдесят рублей была готова отдать колье, продав которое можно всю жизнь купаться в доме какого-то Периньона. На самом деле, она так и не поняла, над чем они смеются. Восемьдесят рублей были для нее огромной суммой — много лет это была почти ее ежемесячная зарплата. И было непонятно, куда могло исчезнуть колье, если она отнесла его в государственный ломбард, а срок выплаты еще не прошел. И в конце концов, кто был тот иностранный Периньон, в ванне которого было купаться лучше, чем в ванне квартиры академика?
— Егор Александрович, можно вас на минутку?
Егор с удивлением посмотрел на импозантного мужчину, стоявшего возле приоткрытой дверцы «Жигулей». Этого человека он прекрасно знал, но никак не ожидал увидеть здесь, возле крыльца своего дома.
Тем временем собеседник не терял времени даром. Изящно подхватив Иванова-младшего под локоток, он повлек его к своему автомобилю:
— Может, присядете? Нам с вами совершенно необходимо поговорить.
— О чем?
— Я все расскажу…
Недоуменно пожав плечами, Егор скользнул внутрь. Мужчина обошел капот и сел на место водителя. Машина медленно отъехала от крыльца. Они остановились через два квартала, возле непритязательного ресторанчика с крикливым названием «Сорочинская ярмарка», но внутрь заходить не стали, устроились на довольно удобной скамейке возле входа.