и я натягиваю на губы меланхоличную улыбку, присоединяясь к Джону в гостиной. На подносе у него стоит чайник и стопка тостов с маленькими горшочками джема, меда и масла. Это настолько по-английски, что у меня сжимается сердце.
— Как ты пьешь чай? — осведомляется он, и на меня накатывает странное чувство, словно я сплю. Еще бы, Джакс Блэквуд готовит мне чаепитие, заботливый и правильный, словно дворецкий.
Может миссис Голдман права? И он одинок? Хочу спросить, но мне не хватает мужества.
— Немного молока, ложечка сахара.
Джон наливает мне напиток, а потом передает чашку.
— У Киллиана скудный выбор сортов. К сожалению, здесь только дешевый «Эрл Грей» в пакетиках.
Обнимаю пальцами теплую керамику.
— Я не особый ценитель чая. В любом случае вряд ли почувствую разницу.
Он смотрит на меня с напускным ужасом.
— Я еще сделаю из тебя новообращенного, Кнопка.
Джон, должно быть, разбирается в этом, потому что чай — лучший из тех, что я пробовала раньше. Крепкий, но не слишком. Ароматный и молочный, с легкой сладостью. Я делаю еще один небольшой глоток, хватая намазанный маслом тост с медом.
— Спасибо, — говорю между укусами, — он потрясающий.
Изящно удерживая чашку большими руками, он пьет чай и каким-то образом заставляет этот процесс выглядеть мужественно.
— Что случилось? — интересуется он. — Ты не обязана говорить, если не хочешь. Но ты выглядела… потерянной, Стеллс. Все уже в порядке?
Чувствуя, как сжимается горло, я киваю.
— Все в норме. Просто… — Делаю еще глоточек, давая себе отсрочку. — Иногда цифры как бы смешиваются у меня в голове.
Он сосредотачивает на мне свои сверкающие зеленые глаза.
— Ты дислексик?
— Нет. Не совсем. У меня проблема с цифрами. Легкий случай дискалькулии. — Я делаю глубокий вдох. — Это случается, только когда я нервничаю или переутомляюсь. А потом как будто в мозгу что-то замирает или цифры переворачиваются. Когда я прикладываю усилия, ситуация становится еще хуже. Как сегодня. Я устала, замерзла, злилась на себя и…
Я пожимаю плечами, крепче сжимая чашку.
— Тогда я рад, что оказался там, и впустил тебя.
И все. Ни жалости. Ни вопросов, на которые я не обязана отвечать.
Джон намазывает на тост смородиновый джем, и несколько минут мы едим молча. Это не совсем напряжение — я определенно чувствую тепло и заботу — но между нами возникает определенная скованность. Создается ощущение, что Джон к чему-то готовится. Он продолжает бросать на меня нерешительные взгляды, прежде чем откусить большой кусок тоста и жевать так сосредоточенно, будто от этого зависит его жизнь.
Все лажают. Я это понимаю. Еще знаю, что он такой же человек, как и все остальные, хотя иногда кажется, что живет выше всего мира. Поэтому более комфортно располагаюсь на диване, пью чай и ем тост. Заговорит, когда будет готов. Он не относится к тем людям, кто способен долго хранить молчание.
Моя правота подтверждается, когда Джон делает большой глоток чая и отставляет его. Прижимается плечами к диванным подушкам, устраиваясь удобнее.
— Прости, что вот так ушел на вечеринке.
Не совсем то, о чем мне хочется говорить. Слова, которые приходят на ум, начинаются с «неловкости» и заканчиваются «отрицанием».
— Ты так быстро сбежал, что на мгновение я подумала, что стены и потолок разойдутся, — язвлю я.
Не знаю, выходит ли у меня произнести это так беззаботно, как рассчитывала. Наверное, нет. Я призналась, чем занимаюсь, и он сбежал. Сразу после того, как улыбался и наклонялся, словно хотел поглотить мои губы своими. Ясно, что моя деятельность профессионального друга — это для него повод сделать разворот.
Появившаяся между его бровями морщинка разглаживается.
— Шутка про Мегамозг? — улыбается он. — Боже, ты просто прелесть.
— Как забавный щенок, — выдыхаю я, а потом качаю головой, отбрасывая яркий образ.
Но он прекрасно меня слышит, и хмурится.
— Это было грубо с моей стороны. Не знаю, как все объяснить, наверное, у меня случился приступ временного помешательства.
Я ловлю себя на том, что возвращаюсь к старым привычкам, желая сгладить неловкость.
— Нет нужды в извинениях. Мне все равно пора было возвращаться к Ричарду.
Он не выглядит убежденным.
— Знай я, что ты на работе, не утащил бы тебя. Доставлять неприятности с клиентом — это последнее, чего бы я хотел.
Я прищурилась, глядя на него и не понимая, искренен ли он или пускает пыль в глаза. Джон слишком напряжен и суетлив, чтобы у меня вышло хорошо его разглядеть.
— Ричард не возражал.
Он кладет ноги на кофейный столик.
— Чем ты занимаешься с этими друзьями? И клянусь, что не намекаю на секс, — добавляет быстро.
Я издаю хриплый смешок.
— Я так и не думала. — Провожу рукой по мокрым волосам. — Мы занимаемся всем, что они хотят. У меня единственное правило: ничего противозаконного и никакого сексуального контакта. Чисто платонические отношения.
Он кивает, настойчиво подбадривая меня продолжать.
— Я встречаюсь не только с мужчинами. У меня также много женщин-клиенток. Просто так получилось, что ты видел меня с парнями. — Я печально качаю головой. — А что касается общих занятий, то я хожу на шопинг, на обед, в кино, посещала свадьбы как подставная пара. Даже однажды ходила на похороны.
Джон приподнимает брови.
— На похороны?
— Ага. Женщина не хотела идти одна на похороны матери. Рядом никого не осталось, и она нуждалась в человеке, который подержит ее за руку.
Выражение его лица смягчается.
— Стеллс, иногда ты и правда убиваешь меня.
— Почему? — спрашиваю я дрожащим голосом. Воспоминание о боли бедной Мэри задерживается вместе с рассказом о ней.
— Ты помогла незнакомому человеку пройти через худший день в жизни. Не многие люди поступили бы так же.
— Не превращай это в благородство. — Я смотрю в сторону. — Мне не хотелось там находиться. Я ненавидела каждую минуту.
— Но ты это сделала.
— Только потому, что понимаю, что такое одиночество. Я не могла отказать ей в этой просьбе.
— И в этом, — произносит он, наклоняясь вперед и возникая в поле моего зрения, — заключается разница. Ты все равно это сделала.
— Ты пытаешься умаслить меня, Блэквуд?
Он искоса смотрит на меня.
— Возможно.
А вот это неожиданно. Я подтягиваю под себя ноги.
— Зачем?
Он начинает притопывать.
— Подумал…
Мне действительно не нравится то, как он смотрит на меня — смущенно, но все равно решительно.
— Подумал о чем?
Джон приподнимает плечи.
— Я бы хотел тебя нанять. Чтобы побыла моим другом, — поясняет он, потому что я молчу.
Я пытаюсь что-нибудь сказать. Правда, пытаюсь. Но горло сжимается. За веками усиливается предательское покалывание. Кажется, сейчас зарыдаю, а я ведь не плакса.
Заплатить,