Кузнецов вышел к нему навстречу. Но они не могли понять друг друга, и незнакомец был приведён на корабль. Беспойск сумел с ним сговориться по-испански, так как человек этот был испанец, родом из Манилы. Звали его дон Иеронимо Пачеко.
Десять лет назад, по его словам, он совершил в Маниле убийство из мести и бежал от суда на Формозу. Здесь он приобрёл расположение туземцев, досконально изучил их язык и обычаи, разбирал их споры, лечил, подавал разные советы. Беспойск, увидя, что он может быть нам полезен, подарил ему штаны и саблю. Испанец сейчас же надел штаны и поклялся служить нам верой и правдой всё время, пока мы будем на острове. Для начала он рассказал нам кое-что о Формозе.
Из его рассказа мы узнали, что половина Формозы принадлежит китайцам, а другая половина — туземному принцу Хюапо, приятелю испанца. Хюапо очень богат и может выставить до двадцати тысяч воинов. Но всё же он не в силах прогнать с острова китайцев. Однако принц рассчитывает в конце концов одолеть и китайцев Для этого он хочет прежде всего объединить всех туземцев Формозы под своей властью. Воюет с непокорными племенами и побеждает одно за другим Такая война ведётся и в настоящее время как раз тут, недалеко Поэтому дон Пачеко посоветовал нам не удаляться от корабля: враги Хюапо могут сделать на нас нападение, так как мы совершили меновую торговлю с племенем Хюапо.
Испанец просидел у нас целый день и остался ночевать на корабле Он расспрашивал Беспойска обо всех новостях европейской политики, и, хотя мы сами почти ничего не знали, он знал ещё меньше нашего. Всему удивлялся, вскакивал, кричал. Поэтому я ушёл из каюты ночевать на палубу. Кроме того, именно этой ночью я решил поговорить с несколькими матросами о Тапробане.
Я выбрал для разговора о Тапробане именно эту ночь потому, что Формоза ошеломила всех нас своим богатством. Мы все глазами своими убедились в том, какие чудеса может творить солнце. От Формозы до Государства Солнца, как мне тогда казалось, был один шаг.
В полной темноте мы собрались в укромном уголке палубы, и тут я начал своё повествование. Рассказал и о книге, и о японской карте, и о моих разговорах с Хрущёвым на Камчатке. Оба Логинова и Попов слушали меня внимательно и не возражали. Потом задали много вопросов, на которые я ответил как мог. Первым загорелся Попов.
— Что же ты раньше молчал? — зашептал он мне в ухо. — Чёртова голова! Нам надо всех ребят на ноги поставить. Утаили от нас офицеры Тапробану, а мы их на свежую воду выведем.
Однако я был принуждён охладить пыл Попова. Сказал, что матросы и охотники слышать не хотят о Тапробане, хоть я и пытался им говорить.
— А вот мы увидим, — сказал старший брат Логинов. — Соберём завтра ребят повернее в лес и там им глаза откроем.
Все поддержали такое предложение. И мы порешили собрать на другой день незаметно человек пять-шесть и сначала с ними побеседовать, а потом и с остальными. Я был очень рад достигнутому успеху, хотя младший брат Логинов в самом конце нашего разговора заявил, что это всё враки и никакой Тапробаны быть не может.
Мы заснули все вместе на палубе, под писк огромных летучих мышей, которые стаями носились над нашим кораблём. Их даже звали на Формозе не мышами, а собаками.
На другой день рано утром меня разбудил Панов:
— Лёнька, хочешь за водой ехать на шлюпке?
Я думал, что он шутит. Мы стояли у самого устья реки, и воды было хоть отбавляй. Но он мне разъяснил, что здесь у устья вода солоноватая и надо подняться на шлюпке хоть на версту от моря. Кстати и лес посмотрим.
Я пригласил Попова и старшего Логинова ехать с нами. Глазом им подмигнул, что, мол, может быть, поговорим с матросами. С нами ещё поехали Лапин, Кудрин, Казаков, Мешков.
Мы спустили в шлюпку двенадцать пустых бочонков, забрали с собой ружья и пошли вверх по течению.
Лес подходил к реке вплотную, и ветви деревьев сходились над водой где-то в вышине. Поэтому всё кругом было в зелёном свете.
С ветвей деревьев, как зелёная пакля, болтались лианы, и по ним карабкались неизвестные синие птички. Лучше ничего нельзя было и придумать, и мы всё шли вперёд и вперёд. Уж больно весело было ехать по незнакомым, удивительным местам. Наконец Панов сказал:
— Стоп! Наливай бочки!
Матросы причалили к берегу, но не успели воды зачерпнуть, как Панов снова закричал:
— Ребята, кто хочет купаться? Крокодилов здесь быть не должно.
Конечно, хотели все. Я первый разделся и прыгнул в воду. За мной поскакали остальные.
Я отплыл далеко от лодки, повернулся на спину и увидел, как на берегу медленно раздевался Панов. И вдруг сзади него среди листвы показалось чёрное лицо, потом руки с луком. Я заорал благим матом, но было уже поздно. Чёрный пустил стрелу. И сейчас же стрелы полетели со всех деревьев, как будто начали падать острые длинные листья. Я услышал крики матросов, но наши ружья были в лодке, и обороняться мы не могли. Несколько стрел упало в воду возле меня. Одна резанула мне плечо, и кровь полилась. Я понял, что мы все погибли, и нырнул.
Я проплыл под водой сколько мог, потом выплыл, набрал воздуху и снова нырнул. Потом поплыл по течению, что было сил. Скоро устал, да и плечо болело. Я выбрался на противоположный берег и побежал по тростнику, зная, что река приведёт меня к бухте. Я услышал только один выстрел у себя за спиной, но не мог догадаться, стреляют ли это наши, или туземцы овладели нашим оружием.
Так я бежал долго, исцарапался о тростники, и кровь из раны окрасила моё тело. Но вот за поворотом реки я услышал голоса. Выскочил на берег и увидел, что наша вторая лодка с Сибаевым, матросами и пустыми бочонками поднимается вверх по реке.
Со всего размаха я бросился в воду, закричал и поплыл к лодке. Не помню уж, в каких словах рассказал я о нашем несчастье. Помню только, как Сибаев закричал:
— Ребята! Налегай на вёсла!
Когда мы подошли к месту стычки, чёрных уже не было. Они бежали, переранив всех наших. В Панова попало три стрелы, и он не подавал никаких признаков жизни. Попов и Логинов были тоже тяжело ранены. Остальные легко. Выстрелить в чёрных успел Лапин. Он подплыл к лодке, выпалил и сейчас же упал, поражённый стрелой под мышку. Однако этот выстрел обратил чёрных в бегство.
Печально было наше возвращение на корабль. Панов и Попов лежали без движения, и можно было думать, что они уже умерли. Остальные раненые страшно страдали. Моё плечо подсохло, но ныло нестерпимо.
Раненых подняли на палубу, и доктор Медер оглядел их. Начал делать перевязки, но во время перевязок выяснилось, что Панов уже скончался. У него стрелой было перебито лёгкое. Также умерли старший Логинов и Попов.