Чтобы отвлечься от мрачных мыслей и не расплакаться, я тихо поднялась, подошла к детям, мирно спавшим на соломенных тюфяках. Жанно, как всегда, сбросил с себя одеяло, одну руку своевольно откинул в сторону, прямо на лицо Авроры. Я осторожно склонилась над ним, мягко прикоснулась губами ко лбу.
– Мой маленький принц, – прошептала я. – Спи! И расти побыстрее. Мне так хочется, чтобы ты стал взрослым и сильным.
Он не слышал моих слов и тихо дышал во сне. Я еще раз поцеловала его, поймав себя на мысли, что принц, пожалуй, был прав, и Жанно лучше пока ничего не знать о своем настоящем отце.
8
Замок Шато-Гонтье был нашим родовым, но заброшенным поместьем. Возведенный почти одновременно с Сент-Элуа в XII веке во времена Филиппа-Августа, он тем не менее никогда не подвергался перестройкам и до сих пор хранил на себе печать средневековья. Это был большой, мощный замок, прислонившийся к стофутовой скале над речкой и вздымавший свои башни над вековыми дубами, окружавшими его. Крепостная стена несколько обветшала и, уже начавшая разрушаться, скрывала квадратный замковый двор, часовню, казарму, построенную некогда для лучников, амбары и конюшни. Все это было в полном порядке, но казалось таким древним, что невольно увлекало воображение в минувшие столетия.
Везде здесь можно было наткнуться на вещи, помнившие еще средневековье. Здесь не было напоминаний о помпезных эпохах барокко и кокетливых временах рококо. Длинные каменные коридоры освещались дымными ржавыми факелами, голоса под готическими сводами часовни звучали до жуткости гулко… Не было ковров, светильников с мягким светом', изящных зеркал и прочих милых атрибутов, создающих уют; окна тут были узкие, Как витражи в церквах, и тщательно закрытые коваными решетками. Камины топились вовсю, но постель оставалась холодной, а солнце нехотя проникало в слишком большие комнаты. В сундуках, таких тяжелых и окованных железом, хранились роскошная одежда времени Луи XII и даже фолианты, отпечатанные еще при Гутенберге, а сквозняк заставлял бряцать старинные мечи и шлемы, забытые на стенах. Здесь я впервые столкнулась с живыми отголосками истории.
Я бы не удивилась, встретив в мрачной галерее призрак легендарной Эрмелины д'Аркур, второй жены Готье де ла Тремуйля, убитого в 1356 году в битве при Пуатье, когда он пытался освободить захваченного в плен короля Иоанна. Эрмелина д'Аркур с мечом в руке целых три месяца защищала свой замок от англичан, пока одна из английских стрел не поразила ее. Она была моей прабабкой в каком-то там колене. А была еще прелестная Агнеса де Монфор, также жена одного из Тремуйлей, которая больше всего любила строить заговоры. Она предоставила замок Шато-Гонтье в распоряжение принцессы Конде, когда та в 1650 году бежала из Парижа от гнева Анны Австрийской. Потом была целая цепь приключений, побег вместе с любовником под знамена герцога де Бофора и таинственная смерть в одном из походов. Эта принцесса так любила Шато-Гонтье… И Эрмелина, и Агнеса ходили по этим коридорам, спали в той же огромной крепкой кровати, что и я. Они жили во времена достаточно суровые и жестокие, были подвержены влиянию пламенных страстей и любили жизнь с таким пылом, что не задумывались о смерти. Я могла гордиться своими предками; они – и женщины, и мужчины – превыше всего ценили честь и страсть. Возможно, если бы они увидели меня сейчас, то сочли бы лишь бледным своим подобием. Куда XVIII веку до подвигов и преступлений средневековья…
В часовне до сих пор хранилась ветхая книга с записями церковных церемоний. Я могла прочесть, как рождались, умирали и венчались мои предки на протяжении нескольких столетий.
Здесь так много ценного, памятного, дорогого, того, чем можно восхищаться, что следовало оценить и запомнить. Мой род рос и мужал вместе с Францией, и редкое семейство могло похвалиться такой славной историей. Ей-богу, я не могла понять, почему сейчас это все вменяется нам в преступление. Нынче почему-то в цене были люди, помнившие только своего деда и бабку, да и то смутно. Честное слово, Франция впала в безумие, в странный умственный паралич. Только Богу известно, к чему это приведет.
За речушкой, обвивавшей замок серебристой лентой, начинался огромный Пертрский лес. Там скрывался отряд из шести тысяч человек, преданных моему отцу. Эти люди вырыли себе для жилья норы, возвели под землей целые города, полные лабиринтов и ловушек. В одну из таких нор, оборудованную под штаб и командный пост, вел из замка подземный ход. Словом, был путь на случай поражения или отступления. Но пока что, ни о чем таком речи не было.
Отец постоянно был в отлучке. Словно вылитый из железа, он целыми днями был в седле; в жару и проливной дождь он носился по Иль-и-Вилэну, не зная ни усталости, ни груза прожитых лет; обретя в этой войне новую молодость. Как я поняла, смысл его жизни сейчас состоял в борьбе против Революции, и в своей ненависти к ней он был готов действовать так же жестоко, как это делали противники. Обе стороны ожесточились, круг замкнулся, и не было видно конца кровопролитию.
Мятежники торжествовали: победа следовала за победой, и мой отъезд в Англию все время откладывался. Кто знает, как обернутся события? Может быть, восстанет вся Франция, подобно Вандее, Анжу, Пуату и Бретани, может быть, к мятежным Бордо, Лиону и Тулону присоединятся другие города, и история повернет вспять, а Революция закончится? По правде говоря, я не верила в это. Но все вокруг именно на это и надеялись. Я не высказывала своих сомнений вслух. Мне не хотелось уезжать в Англию. Я сознавала опасность, грозившую мне здесь, но я помнила о Рене и не могла уехать, так ничего и не сделав для него.
– Я снова отправляюсь в Англию, – сообщил мне отец в конце июня, – и в Хартвел-Хауз у меня будет встреча с графом д'Артуа. Я привезу Жану его родовое имя и титул, будьте уверены.
– А я, я снова останусь одна?
Принц мягко сжал мою руку.
– Нет. Вы не будете одна.
Заметив мое недоумение, он добавил, сдержанно улыбаясь:
– На днях сюда приедет наш друг маркиз де Лескюр. Его отряд по соседству с моим, вы же знаете. А еще с ним будет женщина, наша связная. Она поедет со мной в Англию.
Лескюр… Он снова будет рядом со мной. Отец знал, какое имя может меня успокоить. И он позвал именно того человека, который был мне нужен.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГРАФИНЯ ДЕ КРИЗАНЖ
1
Был чудесный вечер, вернее, тот предвечерний час, когда сумерки еще не сгустились, а солнце из золотого становится пурпурным. Золотисто-карие тени ложились на землю, а небо было еще светлым и голубым, как краски ляпис-лазури.
От нечего делать я вышивала шелком напрестольный покров, то и дело поглядывая в окно. Чем не принять меня за сестру Анну из старой сказки о Синей Бороде? Словно услышав мои мысли, на дороге, вьющейся вдоль речной излуки, показались несколько всадников. Они скакали галопом, я видела, как ветер развевает белые ленты у них на шляпах.