Читать интересную книгу Слова Будды - Ф. Л. Вудворд

– И что же это за более высокие и более прекрасные цели, господин?..

– Здесь, Махакали, в этой дисциплине, бхикку благодаря полнейшему разрушению трех оков – веры в реальность телесной природы, сомнения в Учителе и его Учении, веры в ценность обрядов и церемоний – становится вступившим в поток, спасенным от падения; он получает уверенность в достижении совершенной мудрости. Такова, Махакали, одна более высокая и более прекрасная цель.

Далее, опять-таки, Махакали, бхикку благодаря полнейшему разрушению трех оков и благодаря износу (других оков, а именно:) чувственности, недоброжелательства и заблуждения, становится однажды возвращающимся. Да, всего лишь раз возвращаясь в этот мир, он приходит к концу горести. Такова, Махакали, более высокая и более превосходная цель.

Далее, опять же, Махакали, бхикку благодаря полнейшему разрушению пяти (последних) оков, которые привязывают человека к рождению в низших мирах, спонтанно становится (в бесформенном мире) ушедшим навсегда существом, которое по своей природе никогда не возвратится. Такова, Махакали, еще более высокая и более превосходная цель... Далее, опять-таки, Махакали, бхикку благодаря разрушению асав, благодаря собственным сверхъестественным силам осуществляют даже в этой самой жизни незапятнанное освобождение сердца, освобождение мудрости, достигает состояния освобождения и пребывает в нем. Это, Махакали, еще более высокая и более превосходная цель, ради осуществления которой бхикку живут святой жизнью под моим руководством. Таковы эти другие цели...

– Но, господин, существует ли какая-нибудь тропа, какой-то Путь, ведущий к осуществлению этих целей?

– Действительно, Махакали, такая тропа существует, действительно есть Путь, ведущий к этим целям.

– Что же это за тропа, господин, что это за путь, ведущий в этом направлении?

– Истинно, это Благородный Восьмеричный Путь, о котором следует помнить: правильный взгляд, правильная цель, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильная внимательность, правильная сосредоточенность. Это, Махакали, и есть Путь; это путь, который ведет к достижению этих целей.

(«Дигха-никая» I, 155)

Пять оков

«Прекрати пять, оставь пять, подчини пять! Тот бхикку, который сам полностью освободился из пяти оков, зовется „Пересекший поток“».

(«Дхаммапада», 370)

Пять низших оков – как их остановить

Так я слышал. Однажды Возвышенный пребывал в Саваттхи, в роще Джета, в парке Анатхапиндики. Тогда Возвышенный обратился к бхикку, говоря: «О бхикку!» «Да, господин!» – отвечали эти бхикку. Так говорил им Возвышенный:

– Помните ли вы, бхикку, пять оков, призывающих нас к низшему миру, как я учил об этом?

На это досточтимый Малункьяпутта ответил Возвышенному следующее:

– Господин, я помню эти пять оков.

– И как же ты помнишь их, Малункьяпутта?

– Вот как, господин: взгляд на телесную природу, как тому учит Возвышенный, и колебания, и моральную запятнанность зависимостью от обрядов и ритуалов, возбуждение чувственного наслаждения и недоброжелательство, о которых Возвышенный учит как об оковах, привязывающих к низшему миру. Таковы пять оков, которые я сохраняю в памяти, господин!

– А кому преподаны эти пять оков, которые ты хранишь в памяти, о Малункьяпутта? Разве не упрекают тебя странники, придерживающиеся других взглядов, пользуясь притчей о нежном дитяти для своих упреков, не скажут ли они так:

Но, Малункьяпутта, не может быть природы тела для нежного дитяти, несмышленого, лежащего на спине. Как же тогда может возникнуть в нем какое-то представление о природе тела? Однако внутри него действительно существует дремлющая склонность к мнению о природе тела.

Точно так же, Малункьяпутта, не могут в уме нежного дитяти, несмышленого, лежащего на спине, существовать представления о природе ума. Как же тогда могут внутри него существовать какие-либо колебания ума? Однако внутри него наличествует дремлющая склонность к таким колебаниям.

Поэтому также, Малункьяпутта, он не в состоянии практиковать какую-либо мораль. Как же тогда может внутри него существовать какая-то запятнанность морали зависимостью от обрядов и ритуалов? Однако внутри него наличествует дремлющая склонность к такой запятнанности.

Опять же, Малункьяпутта, такое нежное дитя не имеет чувственных страстей. Как же тогда может такой ребенок знать возбуждение чувственного наслаждения? Но склонность к нему есть.

Наконец, Малункьяпутта, для этого нежного дитяти разные живые существа вообще не существуют. Как же тогда может внутри него скрываться недоброжелательство против живых существ? Однако в нем налицо склонность к нему.

И вот, Малункьяпутта, не станут ли эти странники иных взглядов порицать тебя, пользуясь для порицания этим образом нежного дитяти?

Когда все это было сказано, досточтимый Ананда так обратился к Возвышенному:

– Пришло время, Возвышенный! О благотворитель, теперь наступило время для Возвышенного изложить (значение) пяти оков, которые привязывают нас к низшему миру. Слушая Возвышенного, бхикку запомнят его слова.

– Тогда, Ананда, выслушай меня и старательно пользуйся умом; а я буду говорить.

– Именно так, господин, – ответил досточтимый Ананда Возвышенному. Тогда Возвышенный сказал следующее:

– В этом вопросе, Ананда, неученые, темные люди, которые не признают благородных, которые несведущи в благородной дисциплине, не были обучены этой благородной дисциплине, которые не признают достойных людей, неискусны в достойной доктрине, не были обучены достойной доктрине, – такие люди сохранят одержимость ума мнением о телесной природе, сохранят ум, охваченный мнением о телесной природе; и когда у них уже возникло такое мнение, они не могут знать вполне, по-настоящему, как от него избавиться. Ибо это мнение о телесной природе невозможно устранить: это мнение о телесной природе сидит в самой глубине их существа, и оно являет собой оковы, привязывающие человека к низшему миру.

То же самое можно сказать и о каждом виде других четырех оков.

И вот, Ананда, поговорим о пути, который являет собой приближение к тому, чтобы отбросить эти пять оков, которые привязывают человека к низшему миру. Невозможно предположить, чтобы кто-либо познал, увидел или отбросил эти пять оков, не вступив на Путь, не приблизившись к отбрасыванию этих оков.

Подобно тому, Ананда, как ни один человек не доберется до крепкой древесины крепкого и высокого дерева, полного крепкой древесины, не срубив снаружи его кору и луб, так же нельзя и добраться до этих пяти оков без вступления на Путь, без приближения к их отторжению.

Но, Ананда, как человек добирается до крепкой древесины толстого и высокого дерева, полного крепкой древесины, срубив снаружи его кору и луб... так же и с этими пятью оковами.

Подобным же образом, Ананда, как река Ганга течет вперед, полная воды, доходящей до берегов, так что из нее может напиться даже ворон; и как если бы какой-то слабосильный человек пришел и сказал: «Я разгоню рукой этот поток Ганги и таким образом перейду безопасно на другой берег», – но не смог бы сделать этого, – точно так же, Ананда, тот человек, чье сердце не забилось радостно в груди, кто не успокоился, не укрепился, не освободился, когда ему показали доктрину о прекращении телесной природы, – такого человека, Ананда, следует считать столь же слабосильным.

Но, предположим, Ананда, что когда река Ганга течет вперед, полная воды, доходящей до берегов, и как если бы к ней подошел силач и сказал: «Я разгоню рукой этот поток Ганги и перейду безопасно на другой берег», – он мог бы сделать это. Точно так же, Ананда, когда показана доктрина прекращения телесной природы, тот, чье сердце радостно забьется в груди, кто успокоился, укрепился и освободился, – на такого человека следует смотреть как на подобного силача.

И вот, Ананда, что же это за Путь, что за приближение к тому, чтобы отбросить эти пять оков, привязывающих человека к низшему миру?

При этом, Ананда, бхикку благодаря прозрению в субстрат (повторного рождения), благодаря отбрасыванию дурных предметов, благодаря успокоению всех видов нечистоты, благодаря отстраненности от чувственности, от дурных состояний вступает в первую джхану, и это сопровождается направленной и устойчивой мыслью, рожденной из одиночества, легкой и ревностной; и он пребывает в этой джхане.

Затем он созерцает все, что связано с телом, чувством, восприятием, деятельностью ума и сознанием, в свете непостоянства и страдания; он видит в них мучение, бедствие, нарыв, стрелу в теле, нечто вредное, нечто нездоровое, нечто чуждое, нечто подверженное разрушению, пустое, лишенное «я». От таких вещей он очищает свое сердце. Так очищая от них сердце, он подготавливает его к природе амриты, думая: «Это хорошо, это превосходно, это успокоение всех видов деятельности, это отказ от всех субстратов (повторного рождения), это разрушение вожделения, это бесстрастие, это прекращение, это ниббана».