– Да, если б так! – в отчаянии вдруг вскрикнула Даша, резко вскинув на Наташу голову, отчего белые, быстро за прошедшее время отросшие прядки-перышки поднялись и взлетели над лицом нежным нимбом, и глаза вмиг заволокло горячими слезами. – Если б только все было так, как ты говоришь! Да я… Да мою проблему, между прочим, и рядом-то с твоей поставить нельзя! Поняла?
– А что такое, Даш? – напуганная ее отчаянным вскриком, торопливо спросила Наташа. – Что такое у тебя случилось? Ты расскажи! Может, мы с бабой Зиной чем поможем…
– Да уж, поможете вы… – грустно усмехнулась Даша дрожащими губами. – Помощники нашлись… Да я бы… Я бы лучше за крота замуж… Чем ребенка отдавать…
– Кому отдавать, Даш? Ты чего такое говоришь? С ума сошла?
– Да не сошла я с ума. Наоборот, мне этот ум каждый день на место вправляют. Меня ведь сюда, Наташ, не просто рожать отправили… В общем, затем и отправили, чтоб в Питер я уже без ребенка вернулась…
Даша снова опустила голову, и спасительные прядки-перышки быстренько сомкнулись неровными концами где-то в районе переносицы. Не могла она сейчас поднять на Наташу глаза. Сил не было. И в то же время юная душа ее будто сразу вздохнула свободно, словно дали ей небольшое послабление. И то – совсем не по силам юной девчачьей душе носить такой тяжкий камень. Вот пусть теперь думают о ней что хотят и умная рассудительная подружка Наташа, и добрая баба Зина… А она больше носить его в себе не может, не может…
– Даш, я все-таки не поняла… – наклонилась к ее лицу Наташа. – Как это – без ребенка? Ты что, здесь его оставишь? У бабушки?
– Нет, не у бабушки, – прошептала Даша, помотав головой.
– А где тогда? – еще более недоумевая, спросила Наташа.
– У усыновителей… Или нет… Я не знаю, как они правильно называются. Ну, те, которые для рождения своего ребенка суррогатную мать нанимают. Наверное, родителями и называются, да?
– Постой, я ничего не понимаю… – снова мотнула головой Наташа. – Какая суррогатная мать? Какие родители? Это же твой ребенок?
– Мой, конечно. Мой и Дэна. Дэна, который был не крот! Он тоже был тот самый, настоящий, понимаешь? Из ладоней которого мне бы никогда не захотелось своих пальцев побыстрее вытаскивать, как тебе сегодня из Костиковых!
– Ну, это понятно…
– Что, что тебе понятно?! – вскрикнула Даша, и снова взлетели над лицом прядки-перышки, и снова заблестели глаза свежими набежавшими слезами, уже готовыми собраться-набухнуть прозрачными капельками в уголках глаз.
– Понятно, что Дэн твой – не крот, – спокойно проговорила Наташа. – А вот про ребенка совсем, совсем ничего не понятно! Ты что, и впрямь его кому-то отдать хочешь?
– А что, разве это не будет честнее? – с вызовом проговорила Даша, смахивая со щек выбегающие из глаз быстрым бисером капельки. – Ты ведь тоже, по сути, собираешься отдать своего Макарку Свете да отцу Костика! Разве не так? Ведь наверняка не откажешься от полученного предложения! И замуж за крота пойдешь, и всю жизнь с ним проживешь в благополучии. А Макаркой твоим Света будет утешаться. Так что мы обе с тобой утопающие, Наташа. Обе одинаково тонем и одинаково барахтаемся! Только каждая барахтается по-своему. Кто как умеет. Какие руки помощи судьба пошлет, за те и хватаемся. Ты – за Светины, я – за мамины…
– Нет, Дашка, ты не права, – тихо проговорила Наташа. – Не права ты, Дашка… Утопающий сам себя спасает, а не хватается за чьи-то руки! Барахтается, как может, и сам себя спасает. Вот я как раз и барахтаюсь. А ты… Ты даже и не тонешь. Ты, еще и до воды не долетев, уже в чужие руки вцепилась. Самый легкий путь выбрала…
– Да? Легкий?! Отдать своего ребенка в чужие руки – это ты называешь легким путем?
– Так не отдавай!
– Да не могу я… – уже навзрыд заплакала Даша. – Не могу, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Хоть убей. Я бы ни за что и никому Макарку не отдала, хоть режьте меня на куски, хоть какие там будут ужасные обстоятельства! Даша, ты что? Ты опомнись, Даша…
– Ладно, не учи меня! Ты же не знаешь ничего! Говорю же – не могу! Да и поздно, наверное, одумываться. Моему ребенку уж и родителей нашли…
– Дашка, ты что говоришь… – с ужасом отпрянула от нее Наташа. – Каких родителей?
– А то и говорю! И не надо на меня так смотреть, поняла?
– Как смотреть?
– Презрительно, вот как! Ты ведь презираешь меня сейчас, да?
– Ну, если честно… – пожала плечами Наташа, – если честно, то и правда презираю. И не понимаю. Ты просто успокойся, Даш. Ты что-то не то делаешь сейчас, ты успокойся…
– Да хватит! Хватит со мной разговаривать, как с идиоткой! – соскочила Даша с дивана и решительно направилась к выходу. – Презираешь, так и презирай! И на здоровье! Подумаешь, презирает она… Да чем, чем ты лучше меня, скажи?
– Ничем… – тихо в спину ей проговорила Наташа.
– Вот именно – ничем! И не надо меня учить, что мне делать! И вообще – без тебя тошно…
Быстро натянув сапоги и куртку, она выскочила из ворот гостеприимного домика и широко зашагала по тропинке вдоль домов. Наклонив голову, решила было застегнуть «молнию» на курточке, да не смогла – руки ходили ходуном. То есть скрючились и тряслись, и перед глазами все прыгало в нервной и обидно-жгучей лихорадке. Бросив бесполезное занятие, Даша махнула рукой и пошла дальше, ничего не видя вокруг от слез. Ноябрьский ветер тут же совершенно по-хамски распахнул полы ее куртки, проник под тонкую кофточку, прошелся по нежной девичьей коже, оставляя после себя следы-пупырышки. Ему ж, ветру этому, и невдомек было, что девушке Даше Кравцовой игры его холодные в хрупком беременном положении организма вовсе не полезны и что простывать ей сейчас ну никак нельзя. Тем более простуда осенняя – штука очень коварная. Она в свои сети таких вот девушек и ловит, от слез разгоряченных да еще и в куртках модных напропалую распахнутых. Ей, простуде, все равно, беременная эта девушка или не беременная…
Глава 13
Утро всполошило Надежду Федоровну очередной неприятностью – сколько же можно-то? Почему они так щедро валятся на ее бедную голову? Вроде и не заслужила ничем. Жила себе жила, ни о чем не тревожась, и вдруг послал Господь ей заботу в лице внучки Дашеньки…
Заглянув в это утро к ней в комнату, она поинтересовалась осторожно-ласково, отчего это она не встает и не собирается в школу. Пора, мол. И завтрак давно ее ждет. Она так расстаралась с утра, любимые ее сырники со сметаной приготовила, блузку-юбку нагладила и сама уже опаздывает на службу катастрофически. Внучка, однако, никак не вняла ее ласковым призывам и лишь промычала из-под одеяла что-то тоненько и сипло. А что – Надежда Федоровна и не разобрала сразу. Постояла в дверях нерешительным изваянием, подошла поближе, снова произнесла тихо-вопросительно: