билет в Йеллоустон, Монтана.
Мать купила билет в один конец до Йеллоустона, Монтана, зачем? Отец нашёл билет и порвал его, мать заболела и не смогла пойти на лыжах? Мать гладила белье. Сколько же она, должно быть, перегладила за все эти годы. В нашем желтом доме пряталось немало тайн, я это замечала, и мать замечала, но мы зажмуривались, потому что не знали, что делать с увиденным, даже если осмелимся посмотреть на него: открой мы глаза, облеки в слова увиденное – и пузырь лопнул бы, а что вытекло бы из него, мы не знаем, но, скорее всего, оно заляпало бы ковер на полу и кому-то пришлось бы опускаться на колени и отчищать его. Матери.
Я встаю в семь, но звоню только в девять. Она не отвечает. Я звоню с номера, который не определяется, она не берет трубку, она догадывается, что это я. Мне надо написать ей письмо?
Дорогая мама?
Говорят, старики лучше помнят случившееся давно, а не то, что произошло вчера? Значит, мать больше думает про свои молодые годы, а не про мой отъезд тридцатилетней давности? Мать часто сидит одна на кухне или перед телевизором, обращаясь мыслями к желтому дому и жизни в нем? Но если она была тогда несчастлива, а так, во всей видимости, и было, с чего бы ей сейчас вспоминать эти годы? Возможно, со временем они стали казаться лучше?
Дорогая мама?
Но возможно, глупо будет снова лезть в историю с билетом до Йеллоустона, Монтана, ведь сейчас-то мать радуется, что не поехала. Но если это так, значит, она мне об этом расскажет! Хочу ли я это услышать? Нет. Зачем мне вообще надо, чтобы она говорила? Потому что она еще не сказала свое. Я хочу услышать ее рассказ ее же словами.
Дорогая мать!
Как тебе наверняка известно, я вернулась. И мне хотелось бы тебя увидеть. Нам обеим было бы полезно поговорить друг с другом, согласна? Поговорить – не значит долго или о чем-то серьезном, вовсе не обязательно ворошить прошлое или вспоминать болезненные и неприятные для нас обеих ситуации, можно ведь просто рассказать о жизни, которую мы обе ведем сейчас? Не так давно я наткнулась на портсигар, кажется, дедушкин, это ты когда-то отдала его мне. Было воскресенье, ты приболела и не смогла пойти на лыжах, мне тоже нездоровилось, я осталась дома, мы были вдвоем, я нарисовала тебя, и ты подарила мне желтый портсигар, на котором было написано Partagas Club 10. Наверное, дедушкин, да? Кажется, это был очень хороший день.
Обнимаю,
твоя дочь Юханна.
Внизу я подписала телефон и адрес.
Нетерпение и беспокойство изматывали меня, я хотела было съездить к ее зеленой двери и положить письмо в ящик, но если бы мать заметила, что на нем нет штемпеля, она поняла бы, что я вторглась на ее территорию, и оттолкнула бы меня. Я доехала до ближайшего почтового отделения и отдала письмо им. Мне сказали, что до адресата оно дойдет на следующий день. Я поехала в избушку, успокоиться.
Ответа я не получила. Телефон не звонил, сообщения не пришло. Мейлов тоже не было. Я провела в избушке пять дней, чтобы сохранить в себе предвкушение: вот я возвращаюсь в город, а в почтовом ящике письмо.
Ящик оказался пуст. Порой маленькие конверты могут затеряться среди рекламных буклетов. Мать не привыкла получать письма, не ждет их, в конвертах ей разве что счета приходят, и поэтому всю остальную бумагу из почтового ящика она выкидывает в контейнер для бумаги, не проверяя, не затерялось ли между буклетами из супермаркетов письмо. Я написала ей сообщение: «Я отправила тебе письмо, ты его получила?» Она не ответила.
Имеет полное право. На протяжении долгих лет я запрещала себе думать о ней, осмысливать и обдумывать свои чувства к ней, но сейчас у меня появилась потребность изучить их, и я требую, чтобы она прибежала ко мне на помощь?
Я подозревала, что мое сознание искажает ее образ, что я отвожу ей особое место, навязываю ей роль, к которой она не расположена, мне хотелось найти ей правильное место, но как, если она не идет на сближение?
Ей плевать на твое представление и на то, какую роль ты отвела ей в твоем эгоистичном мирке! Ты ей до лампочки – усвой это!
Я хочу, чтобы мать говорила. Каково тебе жилось, мама, расскажи без утайки, раскрой мне душу, мама, вот только с какой стати, разумеется, она не станет, она не доверяет мне, возможно, считая, будто я ищу вдохновения, что после нашей с ней встречи я брошусь рисовать и изображу ее в самом неприглядном свете, выставлю эту картину на ретроспективе, но ведь я работаю совсем иначе! Впрочем, ей-то кажется именно так? У нее наверняка тоже накопились ко мне вопросы! Про Марка! Про Джона! Или она хочет отругать меня за что-то! По крайней мере, уж точно найдется во мне что-нибудь, что повлияло на ее существование, у нее наверняка найдутся самые разные соображения, которыми ее тянет со мной поделиться, но моя сестра запрещает ей, ведь ее бесит, что я занимаю материнские мысли, поэтому мать не может озвучить свое желание поговорить со мной, даже если ей хочется выбранить меня, поэтому она долгие годы подавляет в себе эту тягу – чтобы ублажить мою сестру. Удалось ли ей, мертва ли я в матери?
Или я сваливаю вину на сестру, чтобы облегчить себе существование? У меня есть подружки, которые поддерживают отношения со своими пожилыми матерями, и, несмотря на это, мучаются жизненно важными вопросами, не задают их матерям из страха растревожить, рассердить или получить отказ, не верят, что осмелься они спросить – и услышат ответ, а те, кто все же осмелился и спросил и не получил отказа, выслушивали отмазки, мол, сложно сказать, жизнь вообще штука непростая, и все в таком духе. Почему отец наложил на себя руки? Почему тетя Эрика и дядя Гейр не общаются? Почему ты не поддерживаешь отношения с собственным братом? Почему тетю Августу не пригласили на конфирмацию? Да уж, жизнь штука непростая. То, чего я добиваюсь, недостижимо. Вероятнее всего, встреча с матерью умнее меня не сделает, может, я даже поглупею, а проговорим мы о погоде. Но даже если и так – это все равно итог? Нет, наверное, встреча с матерью принесет мне