— Что там? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
Я расстегиваю свой рюкзак и обнаруживаю потрепанный путеводитель с оторванной обложкой, несколько фломастеров и цветных карандашей и немного скверной бумаги.
— Смотри. Кто-то оставил здесь рисунок. — Я показываю Уильяму забытый в рюкзаке листок с изображением ярко-красной птички. Лапы птицы непропорционально велики по отношению к телу, отчего кажется, будто она стоит на лыжах.
— Неудивительно, что рисунок бросили, — говорю я. — Фигня какая-то. Интересно, что это за птица? Дятел на лыжах? Нарисуй что-нибудь, Уильям. Ты рисуешь в миллион раз лучше.
Он слабо улыбается и тут же подавляет улыбку.
Я вытаскиваю из рюкзака маленький, но на удивление хороший бинокль.
— Бери бинокль и давай высматривать ястребов, — предлагаю я. — Ястребы — хищники, совсем как твои любимые велоцирапторы. В Центральном парке их полно. В смысле ястребов, а не велоцирапторов. Ты что-нибудь знаешь про ястребов?
— Нет, — отвечает Уильям.
Я протягиваю ему бинокль. Он берет его и держит, не поднося к глазам. Я гляжу в свой бинокль, сначала направив его на Черепаший пруд, а потом на верхушки деревьев и серое небо. Старательно ищу ястребов, но ни одного не вижу. Наверное, просто не туда смотрю. Когда мне надоедает, я начинаю разглядывать людей рядом с Черепашьим прудом. Вижу толстяка в коричневом пиджаке, который сидит на траве. Он ковыряет в носу. Я собираюсь показать его Уильяму. Мальчик стоит рядом со мной, держа бинокль за шнурок.
— Погляди, там кое-что смешное, — говорю я.
Он с трудом делает вдох.
— Может, расскажешь мне про замок Бельведер? Кто его построил и когда? — Еще одна попытка: — А ты знаешь, что по соседству с тобой живет пара краснохвостых ястребов? Их зовут Пэл-Мэл и Лола, и у них гнездо на карнизе дома на Пятой авеню.
Уильям пинает ногой стенку, не проявляя интереса к птицам и их экстравагантным пристрастиям. Он либо слишком расстроен, либо равнодушен к любым животным, которые еще не успели вымереть.
— Уильям, это не конец света. Школа этической культуры — отличное место. Я знаю многих людей, которые там учились и были в восторге.
— Но Колледжиэйт — самая лучшая школа.
— Нет. Колледжиэйт — школа снобов. И там учатся одни мальчишки. Неужели тебе хочется ходить в школу, где только мальчишки?
— Тот, кто учился в Колледжиэйт, потом поступает в Гарвард.
— Во-первых, не все выпускники Колледжиэйт поступают в Гарвард. Большинство выпускников Колледжиэйт вообще туда не поступают. Я знаю множество ребят из Колледжиэйт, которые так глупы, что с трудом поступили даже в Берген-колледж. — Я не упоминаю о том, что мне доводилось спать с некоторыми из них. — Во-вторых, есть много выпускников Школы этической культуры, которые поступают в Гарвард. В-третьих, тебе всего пять лет. С какой стати ты задумываешься о Гарварде?
— Ты училась в Гарварде.
— Да. Ну и посмотри на меня теперь.
Уильям воспринимает эту реплику серьезнее, чем мне хотелось бы.
— Уильям, твой отец учился в Университете штата Нью-Йорк. И дела у него идут прекрасно. Это не так уж важно, в каком колледже ты учишься. И уж точно не важно, где ты учишься в подготовительном классе. Главное, что тебе нравится учиться. Ты просто обожаешь учиться. Ты король счетных палочек. Так говорит Шарлин.
— Ты не понимаешь.
— Нет, понимаю. Ты расстроен, потому что тебе хочется носить дурацкую круглую шапочку, какие носят ученики Колледжиэйт. Но ты переживешь, честное слово. И твоя мама тоже.
— Они не носят шапочки. Они носят пиджаки и галстуки.
— Еще хуже. Только представь себе — каждый день надевать галстук. Просто жуть.
— Я люблю галстуки.
Я кладу бинокль и наклоняюсь, чтобы посмотреть Уильяму в глаза. Он рассматривает свой бинокль, крутит шнурок и изо всех сил старается не заплакать.
— Эй, парень, это не страшно. Честное слово.
Он отвечает хриплым шепотом:
— Мама на меня злится.
Я собираюсь уверить его, что это не так, но мальчик неглуп. Он знает, что такое гнев. Каролина в ярости, и он чувствует, что она выплескивает эмоции на него.
— Когда взрослые чего-нибудь хотят и не получают этого, они иногда злятся, — говорю я. — Злятся на всех и вся. Твоя мама сердится не на тебя, а на Колледжиэйт. И на твоего папу. Тебе просто кажется, что она злится на тебя, хотя на самом деле она злится на всех остальных.
Уильям по-прежнему не смотрит на меня. Я осторожно обнимаю его и притягиваю ближе. На мгновение он прижимается ко мне и кладет голову на плечо, а потом внезапно отстраняется.
— Ты не понимаешь, — повторяет он. — Ты не понимаешь про Колледжиэйт, потому что ты не интеллектуал. Ты родом из Нью-Джерси, и ты не интеллектуал. Не такая, как мама и я.
Я встаю, беру его за талию, поднимаю и подношу к ограждению. Далеко внизу — каменистый уступ.
— Смотри в бинокль, Уильям.
Он в страхе брыкается.
— Не урони меня!
— Не уроню. Просто сиди и смотри в бинокль. — Я сажаю его на ограждение и крепко держу за пояс.
Уильям подносит бинокль к глазам.
— Тебе видно? — спрашиваю я и учу его фокусироваться. — Посмотри вот на те здания. Это Аппер-Вест-Сайд. Там живем мы. И там Колледжиэйт.
— На Семьдесят восьмой улице.
— Правильно. Посмотри в другую сторону. — Я направляю его бинокль на восток. — Это Аппер-Ист-Сайд. Там живешь ты с мамой. Убедился, как далеко тебе видно? Если бы погода была не такая паршивая, было бы видно до самого Ривердэйла.
Уильям старательно настраивает бинокль, и ему явно нравится.
— Нью-Йорк — большой город, Уильям. Огромный. А Колледжиэйт — всего лишь одна маленькая, крошечная точка. Крошечная и бессмысленная. В большом городе тебя ждет большая жизнь. Я клянусь тебе, клянусь: Колледжиэйт ничего не значит. Не важно, что случится, не важно, кто и насколько сильно на тебя сердится. Просто помни, какое все вокруг большое и как далеко ты можешь видеть. Хорошо?
Он крутит бинокль на шнурке и молчит.
— Хорошо? — повторяю я.
— Я ничего не вижу.
Я ставлю Уильяма наземь, беру бинокль и шагаю к лестнице. Уильям топает за мной, шаркая своими дорогими французскими ботинками по каменным ступенькам. Возвращая бинокль, я смотрю на доску объявлений. Ежедневные познавательные экскурсии по парку начнутся с первого апреля, требуются добровольцы для подсчета поголовья водоплавающих, в последний вечер февраля состоится Марш памяти. Все заинтересовавшиеся могут записаться онлайн или по телефону. Интересно, зачем нужно записываться? Чтобы организаторы могли проверить участников на честность? Они что, сверяются с больничными записями, требуют свидетельства о смерти? Или рассылают подробный список заказов в фирмы, специализирующиеся на производстве супервпитывающих носовых платков, водоотталкивающей туши, миниатюрных погребальных урн?