После такого анонса следовало и объявление самого Росси[246]: «Венецианский дворянин Антон Росси, занимающийся с Высочайшего соизволения деланием модели С.-Петербурга, окончив некоторые отделения, состоящие в 1-ой Адмиралтейской части, которые он имел счастие представить его императорскому величеству государю императору, с дозволения Правительства будет иметь честь показывать оное публике в доме купца Козулина в большой Морской ежедневно с 10 часов дня до 6 часов вечера. Цена за вход с персоны 5 рублей, с малолетних 2 р. 50 коп.
В июне того же 1825 года «Антон де-Росси честь имеет известить[247] почтенную публику, что по желанию любителей художеств будет прибавлено к выставленной уже части модели города С.-Петербурга несколько достопримечательных зданий, между прочим весь главный штаб с частью даже еще неоконченной в настоящем виде аркою. Зало дома Козулина было слишком мало, а потому избрано ныне нарочно зало дома Коссиковского».
Судя по описанию того времени модель была, действительно, художественным произведением, но охотников посмотреть на нее в Петербурге нашлось немного: Росси выбрал неудачное время — шел процесс декабристов, ожидались похороны Александра I, не до моделей было тогда петербуржцу. Точно так же не находилось и покупателей на эту модель, хотя Росси выражал сильное желание продать ее — и 18 сентября 1826 года петербуржец читал уже следующую заметку:[248] «Превосходный план — модель С.-Петербурга вывезен уже из сего города. Трудящийся над оным г. Росси сопровождает свое произведение; он намерен посетить главнейшие столицы Европы, преимущественно Париж и Лондон, и теперь направляет путь свой к столице Франции. Можно предсказать ему наверное, что он соберет там обильную жатву похвал за неустанные свои старания и весьма значительные издержки и будет щедро за оные вознагражден, еще другим способом, более вещественным. Труд его весьма то заслуживает». Высказав такое предположение, «Северная Пчела» продолжала очень внимательно следить за путешествием модели. 22 января 1827 года[249] мы читаем, что «Модель С.-Петербурга выставлена ныне в Берлине, но, к сожалению, не в одной зале, а по частям в 7 комнатах, так что любопытные зрители не могут обозреть нашей прекрасной столицы в целом. Модель заслужила усердную хвалу Берлинской публики». В августе того же года Росси перекочевал в Гамбург,[250] а в ноябре в Париж, где он выставил свою модель в улице Риволи[251].
Дальнейших следов путешествия модели мы не нашли, но кажется, что модель попала в конце концов в Британский Музей.
В 1774 году в доме Чичерина была заведена[252] «вольная типография», в которой продавались «немецкие и голландские конессементы, а немецкие, голландские и Французские ведомости за настоящую цену», в конце того же года «прежде бывшая здесь у морского рынка в доме купца Шарова императорского московского университета лавка книжная переведена в дом его превосходительства г. генерала-полицмейстера Чичерина у самого Зеленого мосту, где продаваемым книгам реестры (т.-е. каталоги) безденежно отпускаются»[253].
И с этого времени оба эти просветительные начинания — и типография, и книжный магазин — почти не выезжали из описывав мого дома, а иногда они привлекали к себе и всеобщее внимание. Так в 30-ых годах прошлого столетия в доме Коссиковского или как его тогда звали «дом с колоннами» была торговля книгоиздателя Адольфа Александровича Плюшара[254]. Сын выходца из Брауншвейга типографщика Александра Плюшара[255] выписанного русским правительством в 1806 году для организации в Петербурге специальной французской типографии[256], Адольф Александрович Плюшар не только продолжал и после смерти отца[257] сперва вместе с матерью, а потом и один, его деятельность, но развил ее до небывалых еще в Петербурге размеров. Сначала Плюшар занимался библиотекою и типографиею. Библиотека вдовы Плюшар[258] не отличалась чем-либо особенным от других библиотек того времени и держалась им лишь по инерции и уже в 1833—34 годах была продана некоему Лури. Большее внимание Плюшар обращал на полученную им в наследство типографию, которую он, действительно, улучшил настолько, что в 30-ых годах прошлого столетия она считалась безусловно лучшей типографией и на петербургской мануфактурной выставке 1832 года была удостоена награды серебряной медали[259]. О словолитне Плюшара мы можем привести следующие современные известия. «По части промышленной, — говорил обозреватель «Северной Пчелы»[260], — должен упомянуть о прекрасной словолитне, устроенной А. А. Плюшаром, он привез с собою искусных мастеров, все инструменты и снадобия и, перелив все буквы собственной типографии, теперь работает на других». В следующем 1833 году Н. Греч, отвечая на запрос одного из подписчиков по поводу «Северной Пчелы», писал[261]. «Вы изъявляете опасение, что печать «Северной Пчелы» будет мельче, т.-е. еще труднее прежнего для чтения. Теперь разуверьтесь, буквы гораздо крупнее прежних, но лист расположен так, что вмещает в себе 1/4 долю больше прежнего. Сим я обязан А. А. Плюшару, который отлил шрифт для «Северной Пчелы» в превосходной своей словолитне». Расхваливая словолитню, Н. Греч между прочим упоминает и об отливаемых у Плюшара металлических буквах для надписей на досках и вывесках. Безусловно, к похвалам Н. Греча и Ф. Булгарина надо относиться несколько критически — они хвалили главным образом тогда, когда похвала приносила им выгоды. Но в этом случае похвала соответствовала действительности, и словолитня и типография Плюшара были поставлены на надлежащую высоту, что видно хотя бы из того обстоятельства, что Плюшар смог одновременно печатать и журнал «Библиотека для Чтения», и свой «Энциклопедический Лексикон»[262], не говоря уже о ряде других, большею частью иллюстрированных книг — для этого нужно было иметь большие типографские средства. Но понятно, что не при помощи своей библиотеки или типографии А. А. Плюшар сохранил свое имя в потомстве. Его заслуга и, надо сознаться, заслуга очень значительная, как вообще издателя, а в частности издателя первого по времени в России «Энциклопедического Лексикона». С этим изданием А. А. Плюшар выступил в 1834 году, и в то время это предприятие называлось, как свидетельствует один из участников его В. В. Григорьев, «левиафановским»[263]. В самом деле, Плюшар захотел не перевести какой-либо заграничный энциклопедический словарь, а составить при помощи русских ученых самостоятельный энциклопедический словарь: все издание должно было заключать в себе 40 томов, быть издано в течение 6 лет и стоить по тому времени очень недорого: 180 рублей. Дело на первых порах пошло как будто хорошо: уже в начале 1835 года Плюшар извещал, что имеется 6.335 подписчиков[264]. «Все литераторы и книгопродавцы,— восклицала с пафосом спустя несколько лет «Северная Пчела»[265], — до сих пор не могут опомниться от неслыханного у нас успеха «Энциклопедического Лексикона», имевшего более семи тысяч подписчиков. Это дело небывалое, неслыханное на Руси».