Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понял? — толкнул Яков Гордеевич старого казака локтем в бок. — Борода не в счет.
Михаил достал пачку папирос, предложил старикам. Кондрат Карпович прочитал марку: «ДГТФ» — и проговорил:
— Старые запасы допаливаем.
— Не старые, а настоящие, — объяснил Михаил. — Донская государственная табачная фабрика живет и действует. «Наша марка» была и есть.
Кондрат Карпович в душе радовался, что сын толково разговаривает. Но ему от нечего делать хотелось побалагурить, подзадорить парня. Он повертел папиросу в пальцах, бросил ее на землю, закрутил цигарку.
— Не нравятся? — спросил Яков Гордеевич.
— Не берет. Самосад кишки прочищает, кровь горячит, на побудки толкает, — затянулся старый солдат, выпустил густой дым. — Товарищ командир эскадрона, — вдруг сказал он, смотря на молодое лицо сына, — долго будем припухать туточки? Вторые подбородки выросли у казаков. Руки чешутся, спасу нет. Когда же рубанем?
— Когда приказ будет, а пока клинки надо точить.
— Клинки что бритва — с одного удара до ног разрубаю фрица.
Кондрат Карпович — казак старой закваски. Он рубал немцев в первую империалистическую войну, на коне провел и гражданскую. Рука действительно у него набита. Старик считал, что клинок — магическое оружие, он готов броситься с ним на танк.
Михаил — казак нового времени. Он мыслил по-другому. Танк саблей не возьмешь. Надо готовиться к схватке. Немцы — серьезные враги. Бойцы недоумевали, заметив, как их командир таскает в сарай брошенные при отступлении немецкие винтовки, пулеметы', читает книги о немецкой технике: танках, артиллерии. Откуда-то достал потрепанный иностранный словарь.
Никто не знал, что еще в госпитале Михаил Елизаров начал изучать немецкий язык. «Бороться с врагом нужно, узнав его наизусть», — учил Пермяков. Целые дни проводил теперь младший лейтенант в окопах, из полевого бинокля наблюдая за поведением противника. Вскоре он доложил Пермякову распорядок дня немцев: поднимаются они в пять часов, в шесть завтракают, в двенадцать обедают, после обеда офицеры отдыхают, а по воскресеньям в пять-шесть часов вечера съезжаются к командиру дивизии на обед.
— Из каких источников вы узнали? — спросил Пермяков.
— Из собственных наблюдений и расспросов местных жителей, бежавших от немцев, — ответил Елизаров.
— Это хорошо, — одобрил Пермяков. — Я всегда приветствовал личную инициативу, но мало одних предположений. Необходимы абсолютно точные данные.
— Я уверен в точности моих выводов.
Командир полка похлопал Елизарова по плечу, попросил изложить сказанное на бумаге.
— Можете здесь позаниматься. А то там у вас в комнате много народу. Садитесь. — Пермяков указал на стол и вышел.
Михаил остался один. Он достал записную книжку, развернул полевую сумку, перечитал свои записи, но сосредоточиться не мог. Не получалось. Нисколько раз перечеркивал начало докладной записки, начинал снова, и все ему не нравилось. Потом он вскочил и вышел. В сенях натолкнулся на Веру с Пермяковым. Прошел мимо них, не сказав ни слова. Вера, оставив собеседника, вышла.
— Михаил Кондратьевич! — крикнула она, стараясь догнать его.
Михаил не отвечал. Шел быстро. С неба сыпала крупа. Снежинки падали ему на шею, попадали за воротник и медленно таяли. Михаил слышал шаги девушки, но не останавливался. «Почему она была с Пермяковым?» — раздраженно думал он.
Вера догнала Елизарова, схватила за руку, заглянула в глаза.
— Я иду в ваш эскадрон, — сказала она.
— Милости просим. Помощник полкового врача должен бывать во всех подразделениях.
— Тебе некогда со мной разговаривать? — девушка обиженно приостановилась.
— Смотря о чем.
Он тоже остановился.
— Ты что, обиделся, увидев меня с Пермяковым? Какие глупости! Мы просто говорили с ним о Галине. Он очень скучает, и не с кем поделиться.
Михаилу показалось, что Вера оправдывается. Расспрашивать не хотел — боялся показаться ревнивым. Зачем-то сказал:
— Я переписываюсь с Галиной Николаевной.
— А мне об этом ни разу не говорил, — обиделась она.
— Я не говорил и о том, что Галина Николаевна подарила мне шелковую розу.
Получилось немного по-детски, но он не заметил и этого.
— Вот как! — удивилась Вера. — Интересно…
Они медленно пошли. Молчали.
Темнело. Уже не различалась дорожка, по которой шли.
Михаил остановился перед длинным домом и сказал, что в нем размещен первый взвод, предложил ей зайти туда, познакомиться с санитарным состоянием в подразделении. Она отрицательно мотнула головой, протянула на прощанье руку. Назвала его ревнивцем и гордецом. Эти слова Михаила задели. Он решил сказать ей напрямик, что таилось в груди:
— Возможно, я не лишен этих чувств.
— Мне нравится твоя прямота. — Вера не выпускала его руки. — Ты горячий и честный, поэтому мне и нравишься.
Он уныло покачал головой: не любил слушать похвал. Настоящие друзья спорят, возражают, как Элвадзе, не говорят обиняками, а режут правду прямиком.
— Да, да, — Вера старалась убедить казака. — Это не только мое мнение. Об этом и Пермяков говорил.
— А он сказал, что я трус?
— Наоборот. Он назвал тебя отчаянным казаком, примерным командиром эскадрона.
— А не сказал он, что одному младшему лейтенанту нравится помощник полкового врача?
Вера улыбнулась намеку.
— Хитрый ты все-таки, — сказала она, еще крепче сжав руку Елизарова.
Михаил неожиданно смутился, понимая, что был не прав. Признаваться не хотелось, и он торопливо распрощался.
Ночь была безлунной, но светлой. Белый, без помарок снег покрыл тонким слоем улицу, огороды, выгон. На белом фоне можно заметить человека за много километров. Надо бы прощупать врага, но время для разведки невыгодное. Михаил проверил дневальных второго взвода. Дежурил Тахав. Он отрапортовал о положении дел, застыл на месте.
Елизаров удивился.
— Тахав, — сказал он дружески, — почему ты несешь наряды? Ты ведь ординарец командира полка.
— Не люблю служить легче других, — ответил Тахав и добавил, словно успокаивая командира: — Ничего, сейчас сменюсь.
Михаил зашел к себе в хату, Кондрат Карпович протяжно тянул песню. Склонившись над столом, подпевали ему Элвадзе и Яков Гордеевич:
Из-под кочек, из-под пнейЛезет враг оравой.Гей, казаки, на конейИ айда за славой.Тает, тает сизый дым,Ты прощай, станица,Мы тебя не постыдим,Будем лихо биться.Отшвырнем с родной землиНемцев в их берлогу,Хоть бы даже к ним пришлиЧерти на подмогу.
— Что же плохо тянете? — спросил Михаил.
— Не идет на сухую. — Кондрат Карпович поскреб подбородок. Песня смолкла.
— Не получили разве?
— Получили. Ждем хозяина. Таков казацкий обычай. Нет хозяина — семья не обедает, — словно отрапортовал Кондрат Карпович.
— То дома, товарищ ефрейтор, — возразил Михаил отцу. — А на фронте получил мосол, хоть гложи, хоть бросай под стол.
Елизаров-младший подсел к столу.
Элвадзе собрал кружки, разлил спирт. Все оживились.
— Дай боже, чтобы пилось да еще лилось. — Кондрат Карпович с наслаждением понюхал спирт, опрокинул кружку в рот.
Елизаров-младший разрезал хлеб.
— Не слова, а золото, — крякнул Яков Гордеевич, щелкнул пальцами и заглотнул положенную порцию.
— Мне больше всех досталось, — заметил Михаил.
— Большому кораблю — большое плавание.
Михаил принялся открывать банку консервов, попросил Элвадзе:
— Позови Тахава, он сменяется.
После ужина Михаил стал готовиться к занятиям. В который раз перечитывал свой конспект. Элвадзе и Тахав внесли наспех сбитый ими ящик с песком. Кондрат Карпович куда-то вышел.
К назначенному часу пришли взводные и младшие командиры. Спустя некоторое время вошел Кондрат Карпович и присел.
— Старшой, почему опаздываете? — спросил Михаил.
— Усы крутить больше пользы, чем в корыте воевать, — пренебрежительно покосился старый казак на ящик с песком.
Все расхохотались. Михаилу не понравилась спесь отца. Как быть? Был бы чужой, сказал бы: «Встать, когда разговариваете с командиром!»
— Плохо у вас с дисциплиной, старый казак, — сказал Михаил.
Кондрат Карпович покраснел. Слово «дисциплина» свято для бывалого казака.
— Согласен, буду заниматься. Вопрос: что это за дорожки? — указал он на ящик.
— Изучаем оборону немцев в зимних условиях и тактику ее прорыва. Что теперь, второй раз лекцию читать для вас? — строго упрекнул Михаил.
— Я германскую оборону конем протоптал, когда еще Адам без рубахи ходил.
— В таком случае нас поучите. Вот макет немецкой обороны, — передал Михаил отцу указку.