— Не понял… Это…
— В детстве, когда я хотела есть, — рассказываю я, сажусь на кровати и беру его руку в свою, черчу линии на ладони. Потому что тяжело смотреть в глаза. Вспоминать не легче… — Мама била меня, чтобы я не кричала от голода, не сильно… И я даже привыкла. Легкий удар днем, потом вечером или ночью, чтобы не мешала дядям ее трахать за тонкой стенкой.
— Не понял… — хватает он меня за лицо и заставляет смотреть на него. В глаза, горящие неверием и гневом. — Ты же дочь мэра!
— Нет, — со слезами на глазах, качаю головой, невесело смеюсь. — Меня взяли в семь лет. Вытащили из гадюшника, в котором мама от побоев какого-то мужика умерла. А я смотрела. Но даже не плакала. Не жалела ее, потому что ничего хорошего от нее не видела.
— Никогда? — тяжело сглатывает Максим и резко прижимает меня к себе, часто выдыхает воздух. И сердце готово пробить грудную клетку. Ну что же ты… Это было так давно.
— Уже и не вспомнить. И я была привычная к бедности, мне просто нужно было немного любви. Наверное, глупой меня считаешь…, — утираю я слезы и шмыгаю.
— Нам всем не хватает любви… Я рад, что нашел ее… Тебя. Лана… Света… — он касается моих губ, руками гладит спину и увлекает на кровать, накрывает телом и поглаживает рукой бедро. Другим бедром чувствую уже готовое к вторжению желание, но внутри пока пусто и Максим словно понимает, просто целует, ласкает языком полость рта, даже не пытаясь создать между нами новое сексуальное напряжение. Только нежность и чувственность.
— Нам лучше уехать из Москвы, — говорит он, пока мы лежим и смотрим, как линии света на потолке меняют цвет, говоря нам, что уже близится вечер.
— Южно-Сахалинск.
— А что там?
— Просто город, — пожимаю я плечами. — Просто он так далеко, что никто никогда туда не доберется.
— Мне собственно без разницы. Главное, что вместе. Ты не бросишь меня? — прижимает он меня теснее, внимательно заглядывает в глаза. А я? А что я? Ощущение счастья в перемешку со странным страхом душат, не дают в полной мере ощутить свободу… Тесно в груди. Но я все равно накрываю его щеку ладонью, касаюсь твердой напряженной линии губ большим пальцем и шепчу:
— Я ради тебя пойду на все… Я люблю тебя.
— И я тебя. Распишемся? — предлагает он так неожиданно и быстро, что я опомнится не успеваю.
Забываю обо всем, что осталось позади и обнимаю его за шею, целуя в губы.
— Можно… Но сначала давай поедим… А, то у меня сейчас желудок свернется спиралью.
— Та же фигня, — смеется он и мы садимся на кровати и принимается с жадностью поглощать то, что я давно принесла.
Посматриваем друг на друга с улыбками, а иногда суем кусочки мяса друг другу в рот.
— Вкусно…
— Когда-нибудь, я отведу тебя в шикарный ресторан, — говорит он с набитым ртом.
— Лучше, если ты научишь меня готовить, — смеюсь я и он мажет мне лицо кетчупом. — Дурак…
— Научу. Всему научу, а ты будешь меня любить…
— Никогда в этом не сомневайся, — улыбаюсь я и кладу голову ему на плечо, счастливо вздыхая. Хотя шмели в голове не дают отдохнуть ни на секунду. Жужжат. Жужжат. Надо бежать. Срочно. — Давай не будем тянуть.
— Хочешь сегодня уехать?
— Лучше прямо сейчас, — киваю я, поднимаясь и собирая остатки еды в пакет.
И мы ржем, ищем свои вещи по номеру, целуемся, если встречаемся носами и верим… Верим. Верим. Отчаянно верим, что будем счастливы. Верим, что наша сказка не закончится никогда.
Глава 63
— Ну что, ты готова? — спрашивает меня с улыбкой Максим и я радостно киваю. Скоро отправление нашего поезда. Надо обязательно успеть.
Мы закрываем номер. Не расцепляя рук идем к лифту, хотя меня почему-то тянет взглянуть на лестницу.
Молодые вроде. Но эта проклятая привычка идти по самому простому пути преследует человечество уже много веков.
Нажимаю кнопку лифта, но слышу, что кто-то уже сел в него. Ничего, подождем.
Тем более, что Максим решил прижать меня к себе и зарыться во влажные после душа волосы, а потом и во все поиграть в нашу любимую игру.
— Человек на восемьдесят процентов состоит из воды.
— Водой покрыто около семидесяти одного процента поверхности Земли, — усмехаюсь я и слышу звон лифта, перевожу взгляд с любимых, счастливых глаз на двери.
А шмели жужжат все сильнее.
Двери открываются и кровь тут же стынет в жилах.
Не может быть! Только не сейчас!
Максим резко дергает меня в сторону. Хочет сбежать, но бесполезно. Пара движений, несколько грубых ударов, толчок и я валяюсь у стены, держась за голову и сквозь слезы смотрю, как его скручивают парни из команды спецназа.
— Он не виноват! Он ни в чем не виноват! — вскакивая на ноги, кричу я. Но меня не видят, не слышат. Я пустое место. И внутри пусто. Темнота. Я проваливаюсь в нее, лечу все глубже, ощущаю, как болезненно ноет сердце.
Они ведут его в сторону лестниц. Я прихожу в себя и бегу за ними, подняв два рюкзака.
Нет. Нет, все это глупости. Кто это вообще такие?!
— Стойте! — кричу я в коридоре и голые стены разносят мой крик.
Максим свисает с рук парней в черном. Они просто оглушили его несколькими ударами, он тоже дурак, сопротивляться начал. Одного ударил, а теперь сам без сознания.
— Светлана Игоревна, вас внизу ждет машина. Вам стоит пройти и сесть в нее, — говорит мне строгим тоном один из офицеров, а я мотаю головой.
— Он не виноват. Он защищал меня. Меня, понимаете?!
— В этом разберется суд, — кидает мне фразу другой, и не оглядываясь, они практически уносят Максима.
А меня трясет. Хватаюсь за перила и шумно дышу в который раз сглатывая тошноту. Пиздец. Просто пиздец!
В голове шумит кровь, словно сломанный телевизор и я просто не понимаю. Не понимаю, почему нас нашли так быстро? Почему не предъявили обвинений, а просто избили Максима, как какого — то террориста. Кто им дал право избивать невинных граждан? Кто им дал право забирать любовь всей моей жизни?!
Суд значит, а внизу значит машина. Отец ждет, что я просто приду к нему и сдамся на радость извращенных фантазий?
Не дождется, вот что.
Утираю слезы, собираю растрепавшиеся волосы в хвост и иду вниз. Администратор упорно делает вид, что ничего не происходит. В таком случае и я не считаю нужным с ним прощаться.
Выхожу на крыльцо и вижу, как Макса буквально закидывают в большой «Патриот» с мигалками. А неподалеку, прислонившись к своему лексусу стоит Андронов.
Курит и наблюдает. Скотина.
Почему он здесь? Почему ведет себя так спокойно? Почему, не зовет меня, когда касается взглядом.
Меня пробирает дрожь. Хочется проснуться и забыть все, как страшный сон. Сесть в поезд и под мерный стук колес мчатся на встречу свободе.
Но удары сердца не напоминают мерный стук колес, скорее несущийся на скорости локомотив. И я невольно делаю судорожный вдох, страшась что оно выскочит из груди, настолько меня накрывает ужас.
Что делать то? Что, твою мать делать?
Но и подходить к отцу я не собираюсь. Не хочу пользоваться его подачками. Есть закон, и я буду свидетелем. Я вытащу Макса. Он ни в чем не виноват.
Именно с этими мыслями я поворачиваю в сторону и сначала иду спокойно, чувствуя на себе озлобленный и вместе с тем насмешливый взгляд. А затем просто бегу. Бегу от его снисходительности — именно этим словном прекрасно можно описать нынешнее выражение лица Андронова. Бегу срывая дыхание и, чувствую, понимаю, что именно он согнал сюда спецназ.
Следуя букве закона? Или из-за меня? Что движет этим холодным, продуманным, как робот человеком?
Бреду по городу, не разбирая дороги и лиц прохожих, пытаясь понять, как действовать дальше.
В ближайшем кафе размазываю салат по тарелке и невольно смотрю на висящие на желтой стене часы. Девять вечера. Именно сейчас мы с Максимом могли сидеть в поезде, и смотреть как отдаляется Москва с ее пробками и суматохой. А теперь я здесь, одна и совершенно потеряна.