Читать интересную книгу Бирон - Роман Антропов

Почти до утра шло тайное заседание заговорщиков во главе с будущим канцлером Остерманом.

XVII

Сон Анны Иоанновны

После ухода «смелого» Ивана Долгорукого, долго не могла прийти в себя Анна Иоанновна — а был уже час поздний, предутренний… Ужас овладел ею.

— Как могла я до того дойти? — охала она. — Что ж теперь будет? В полон попала я к князьям Долгоруким. Ежели строгость приму — они мне сейчас же о гуслях вспомнят. А Эрнст мой? Ну, как он узнает?.. — Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе. — А что я сделала такого?.. Эка важность, подумаешь! Да разве я не царица? Что хочу, то и буду делать… — подбодряла она себя.

Красавец Иван Долгорукий неотступно стоял перед ее глазами. Она точно еще чувствовала его прерывистое дыхание, силу его медвежьих объятий.

С большим трудом ей удалось заснуть… Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: «Ой, ой!.. Пусти!» Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.

И страшное, диковинное стало сниться ей.[28]

Мрачная комната со сводчатым потолком — не то вроде огромного склепа, не то погреба — озарена багрово-красным светом. Этот страшный свет вырывается из пасти огромной печи, стоящей в углу. Целая масса каких-то странных, непонятных предметов заполняет почти все пространство унылого подземелья. Анну вводят и говорят ей:

— Ваше величество, садитесь на этот стул. Сейчас вы увидите, как мы будем расправляться с врагами.

— Чьими врагами? — спрашивает она, стараясь рассмотреть лица тех, кто привел ее сюда.

— С моими! — слышится ей знакомый голос.

— Ах, это ты, Эрнст? — узнав Бирона, задает она вопрос.

— Да, это я. Ты, для которой я достал трон, изменила мне. За это ты обречена на страшную пытку: на твоих глазах первым будет замучен Иван Долгорукий.

Жутко, страшно царице. С тоской всматривается она в диковинные предметы, которыми заставлена комната.

— Что это, Эрнст? — робко спрашивает она, указывая на какое-то сооружение, похожее на качели.

— Это — дыба, — отвечает с отвратительной усмешкой ее фаворит.

— А это?

— Это — железные гвозди, которые вбивают под ногти пытаемым. Два гвоздя будут вбиты и Ивану.

— А что вот это такое? — показывает Анна Иоанновна на кресло.

— Это — для особо важных преступников: кресло раскаливают добела и потом на него сажают пытаемого…

Около печки сидит на корточках палач… Он подбрасывает поленья дров в печь, откуда летят искры.

Все больший и больший ужас овладевает Анной Иоанновной. Она пытается бежать, но ее грубо схватывает за руку Бирон.

— Куда?! — хрипло спрашивает он. — Бежать задумала? Нет, посмотри до конца!..

— Пусти меня, пусти, Эрнст! Мне страшно!.. — молит она. — Смотри, какие-то страшные руки хотят схватить меня.

Но Бирон молчит.

— Введите его! — кидает он затем приказ заплечному мастеру.

И вводят человека, полуобнаженного. Он молод, красив, но дрожит мелкой-мелкой дрожью.

— За что вы схватили меня? Я — Иван Долгорукий, а вы кто? — исступленно кричит он.

— А мы — палачи!

«Палачи?! Господи, где же я?» — с тоской думает Анна Иоанновна.

— Где ты? Знай, Анна, что ты в комнате пыток, тайных сыскных дел канцелярии, — шепчет, наклоняясь к ней, Бирон.

— Кто же учредил эту канцелярию?

— Я! — гордо отвечает Бирон. — Начинайте допрос с пристрастием!

И Ивана Долгорукого начинают допрашивать.

— Хотел ли ты простудить государя?

— Нет, не хотел. Сами посудите: какая мне от того могла польза быть, когда он меня другом своим ближним считал? — отвечает Долгорукий.

— А зачем же ты спаивал его?

— Сам он пить хотел…

— А девиц непотребных, заморских блудниц доставлял ты ему?

— Нет, не доставлял, — трясет головой Иван Долгорукий.

— Врешь, негодяй! — слышится ответ. — Ну-ка, ребята, взденьте его на дыбу!..

И князя Ивана вздымают. Слышится легкий хруст костей, и князь кричит:

— Ой-ой! Снимите, снимите, палачи! Тяжко мне, больно!..

— Сознаешься?.. — захлебываются от удовольствия палачи, в особенности Бирон.

— Сознаюсь!.. — еле слышно шепчет Долгорукий.

— Доставлял царю?

— Доставлял…

— А сестру свою, проклятую девку Екатеринку, хотел окрутить с царем?..

— Я тут ни при чем. Сжальтесь! Люди вы или звери?.. — рвется из рук палачей добрый молодец.

А один из палачей уже вбивает ему под ноготь блестящий гвоздь.

— Говори! Сознавайся! — гремит голос Бирона.

— Хот… хотели…

— Завещание подделали?

— Подделали, — извиваясь от боли, кричит Иван Долгорукий.

Анне Иоанновне душно… Она чувствует, что еще минута — и ее сердце разорвется на куски.

— Пустите его! Пустите! Что вы с ним делаете? — в ужасе кричит она и пытается броситься к Долгорукому на помощь, но не может: ноги словно приросли к тому стулу, на котором она сидит; она только замечает, что Бирон с раскаленной палкой подходит к ней и, грозя ей этой палкой, кричит:

— За него заступаешься? За того, кто тебя с трона хотел удалить? Разве ты не понимаешь, глупая женщина, что если бы их план удался, то ты и я — мы сгнили бы в Митаве?.. Жгите его!.. А только я один вопрос ему задать хочу. — И Бирон вплотную подходит к замученному Долгорукому и спрашивает: — Сладко тебе, князь Иван?

— Сладко…

— А почему тебе сладко?

— А потому, что в харю твою плюнуть могу! — исступленно кричит Долгорукий и плюет прямо в лицо «лошаднику».

Этот плевок — какая-то кровавая пена…

Отшатывается Бирон…

Анна Иоанновна громко вскрикнула и проснулась. Она хотела вскочить с кровати, но не могла… Какая-то непреодолимая сила тянула ее возбужденную вином голову к подушке. И она снова забылась сном, тем больным, кошмарным сном, который часто мучил ее и довел до серьезных припадков, которые тогдашние врачи не умели определить, на которые теперешняя медицина определяет приступами histeria magna.[29]

Большая площадь битком набита народом. Целое море голов. На высоком помосте в ожидании своей жертвы разгуливают палачи. Они в красных рубахах, с ременным кнутом за поясом и в своих страшных колпаках.

— Везут! Везут!.. — проносится рев толпы.

Она, эта толпа, уже соскучилась в ожидании вида крови.

— Царица едет! Царица! — еще громче прокатывается громкий крик народа.

И вот Анна Иоанновна в парадной карете подъезжает к лобному месту. Рядом с ней Бирон.

— Пощади их! — умоляюще обращается она к Бирону.

— Ни за что! Они должны умереть. Первым будет четвертован князь Иван Долгорукий! — отвратительно смеется «конюх». — Смотри, Анна, вот он уже на помосте.

Захолонуло сердце Анны Иоанновны. И все увидели, как палачи разложили на кобылке князя Ивана Долгорукого, как привязали его ремнями, как топором рубили ему ноги и руки…

XVIII

«Услуги» княжны Екатерины Долгорукой

Чуть свет проснулась Анна Иоанновна.

Как радовалась она пробуждению от мучительного кошмара!

Лишь только она успела одеться, как в ее опочивальню вошел князь Алексей Долгорукий.

— Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? — спросил он, поглядывая на нее с какой-то особенной, колдовской улыбкой.

Анна Иоанновна вспыхнула, отвернулась и тихо промолвила:

— Спасибо, хорошо! Только сон один нехороший видела.

— Сохрани и помилуй, ваше величество! Какой же сон? — воскликнул князь Алексей.

— Не буду тебе говорить, князь Алексей. Тебя и твоих касается он, — замялась Анна Иоанновна.

Побледнел Долгорукий.

— Про меня? Про моих? А что же такое во сне видели? — опасливо прошептал он. — Кого из нас, Долгоруких, вы видели?

— Ивана, — прошептала Анна Иоанновна.

— А-а! Ну, что ж, это не беда, государыня… А вот я понапомнить дерзаю вам, что день сегодняшний — великий день.

— А что? Какой день? — отрываясь от дум, спросила она.

— Сегодня вы, ваше величество, должны будете официально подписать ту грамоту, сегодня вы будете объявлены всенародно императрицей российской, — произнес Алексей Долгорукий.

Вздрогнула Анна Иоанновна. В эту историческую минуту в ней происходила страшная борьба: кому отдаться. С одной стороны — немцы: Остерман, ее Бирон, Миних, Левенвольд и вся их сильная немецкая партия; с другой — эти Голицыны, Долгорукие, Ягужинский и прочие. Кто более твердо будет держать ее трон? Те или другие? Как русская женщина, она тяготела, безусловно, к своим.

Но Бирон? Разве не он старался для нее? Разве не он откопал в дальней Венеции таинственного мага, который предрек ей судьбу?