Читать интересную книгу Обретешь в бою - Владимир Попов

Простился с ними Рудаев хорошо. Собрал всех в кабинете за столом, уставленным незамысловатыми столовскими блюдами и напитками отнюдь не минерального свойства. На заводах, которые они объездили, это сделать не рискнули или не догадались, а Рудаев сделал. Что ни говори, а русскому человеку вот так посидеть сообща за столом и поговорить по душам позарез нужно. Сталеварам было приятно, что Рудаев и выпить умеет, — пил наравне со всеми, а ни в одном глазу, только повеселел да все время подливал своему соседу профессору. Как ни отнекивался Межовский, ссылаясь то на сердце, то на печень, а предназначенную каждому порцию все же принять пришлось.

Рудаев проводил гостей до автобуса, наговорил теплых напутственных слов и пригласил летом, когда в разгаре купальный сезон. Договорились, что будут поддерживать между собой связь, сообщать друг другу все новости.

Глава 3

Неизвестные посетители в цехе всегда раздражали Рудаева. Неприязнь эта возникла давно, еще когда он был подручным. Человеку работающему, да еще в тяжелых условиях, претит вид праздношатающихся. И Гребенщиков воспитывал это чувство — за допуск «чужих» на площадку не только бранил нещадно, но и взыскания накладывал. С годами эта отрицательная реакция на посторонних у Рудаева усилилась и окрепла.

А сегодняшний посторонний просто вывел его из себя. Он беспрекословно показывал пропуск, который спрашивали на каждой печи, ничье внимание не отвлекал, но ходил с возмущающе независимым видом. Во всей его осанке чувствовалось, что этот человек привык распоряжаться, если не сказать больше — повелевать.

Рудаев с удовольствием прицепился бы к нему, но было не за что — не спрашивать же десяток раз проверенный пропуск. И вдруг незнакомец бросил окурок на пол, вернее не бросил, а уронил. Даже хотел подхватить на лету, но не успел.

— У нас окурков на площадке не бросают, — назидательно сказал Рудаев. — Мусор имеет способность разрастаться. К окурку обязательно прибавится другой — и пошло…

Посетитель посмотрел на ретивого начальника со снисходительным любопытством.

— Что, гребенщиковская школа гостеприимства? — И пояснил: — Сигарету я не бросил, товарищ Рудаев, я ее уронил. А потом, мне кажется, не совсем удобно заставлять взрослого человека поднимать ее с полу. Вы всегда так любезно принимаете гостей?

— Я не особенно люблю гостей в цехе, — без обиняков признался Рудаев. — Они отвлекают от дела. А окурки все же бросать не стоит.

Гость улыбнулся, размял сигарету ногой и вдавил ее в щель между кирпичами.

— Инцидент исчерпан?

— Удачное компромиссное решение. — Глаза Рудаева все еще смотрели строго. — Поскольку вы знаете мою фамилию, разрешите узнать вашу.

— Збандут.

Рудаев смутился. Он хорошо знал эту фамилию. Збандут работал главным инженером на ряде заводов, и всюду его называли «Доктор». Жизнь он вел беспокойную. Его обычно направляли на отстающее предприятие и, как только он налаживал производство, немедленно перебрасывали на другое.

— А вот насчет отвлечения от дела, к сожалению, вы правы. Я хотел бы походить с вами по цеху. Не откажете?

Волей-неволей Рудаеву пришлось сопровождать Збандута. Тот интересовался многим, добивался самого точного ответа, и у Рудаева создалось впечатление, что гость не без умысла затеял эту викторину — решил проэкзаменовать.

Особенно интересовала Збандута работа печей на сниженной концентрации кислорода — ему до сих пор не удалось убедить сталеплавильщиков своего завода в эффективности этого метода, они поднимают невероятный гвалт, когда концентрация падает на несколько процентов, и сваливают все свои беды на кислородную станцию. Теперь он им спуска не даст.

Огромна площадь главного здания мартеновского цеха, огромны площади вспомогательных отделений: шихтового двора, где грузят в мульды все, что идет в завалку, двора изложниц, где готовят составы под разливку, стрипперного отделения, где извлекают слитки из изложниц, шлакового двора, где выливают из ковшей шлак, миксерных отделений — там в тысячетонных вместилищах хранится жидкий чугун. Рудаев не помнил дня, когда ему пришлось бы побывать на всех участках, а сегодня он обошел все владения за один заход.

— А вот своды я бы на вашем месте поднял, это улучшит их стойкость, — посоветовал Збандут, когда осмотр огромного рудаевского хозяйства был закончен, и попросил проводить его на строительство конверторного цеха.

— Там я не пригожусь, сам ни разу не был, — решил было отделаться Рудаев, но Збандут и на этот раз нашел ключ к нему.

— Скучно ходить одному, — так по-человечески просто сказал он, что Рудаев не смог отказать и валко зашагал рядом.

Выбрали удобное место, с которого хорошо просматривалась площадка. Экскаваторы, краны, бетономешалки, изготовленные железные конструкции, горы земли. Непосвященный мог увидеть во всем этом только хаос, но Збандут прекрасно сориентировался что к чему и не раз удивил Рудаева своими замечаниями.

Невесть откуда появился Гребенщиков. В резиновых, густо измазанных грязью сапогах, в шапке-ушанке, он выглядел далеко не так внушительно, как обычно. От его глаза не укрылось, что Збандут приветливо разговаривал с Рудаевым, и это ему не понравилось. Решил продемонстрировать Рудаеву свои старые приятельские отношения со Збандутом и оторвать его.

— Пошли, Валентин, новую строительную технику покажу, — предложил он.

Збандуту не хотелось идти с Гребенщиковым, но и отказываться было неудобно. Он помедлил с ответом и вдруг нашел удобный предлог.

— Хорош хозяин! Сам в сапогах по самое брюхо, а я-то… — Он показал на свои ботинки, которые, кстати, тоже были изрядно выпачканы.

— Тогда едем обедать, — сделал Гребенщиков вторую попытку увести Збандута.

— Спасибо. Я поем в мартене. Надо же знать, чем у вас рабочий класс кормят. — Увидев, что Гребенщиков обиделся, решил согреть его. — Хороший цех пустил ты, Андрей. Желаю таких же успехов и в этом. А мы снова в мартен, на выпуск девятисоттонной. — Но едва отошли, признался Рудаеву: — По правде говоря, я еще не ел. Только апостольское питание мне и дома надоело.

Рудаев сглотнул слюну, ощутив вдруг унылую пустоту в желудке, — сам уже основательно проголодался.

— Надолго к нам? — спросил он Збандута, когда вышли из столовой, — не терпелось установить истинную Причину появления солидного гостя.

— Надоел? Не беспокойтесь. Завтра я в прокатных цехах. Плох тот главный инженер, который знает только свой завод. На любом заводе можно подхватить что-нибудь достойное заимствования.

— И что вы нашли у нас?

— Многое. Во-первых, идеальную чистоту. Даже окурка некуда бросить. — Збандут иронически посмотрел на Рудаева и, заметив тень смущения на его лице, добавил снизив голос: — Во-вторых, начальника. Не бегающего, а думающего.

На рабочей площадке четвертой печи, освещенной пламенем полуоткрытого окна, появился парень лет двадцати трех в комбинезоне из легкой ткани и в кедах. Стал лицом к огню, принял исходную балетную позу, взмахнул ногой и вдруг завертелся волчком на одном месте с легкостью профессионального танцора. Оранжевый отсвет заливал его ладную фигуру, делал ее скульптурно осязаемой и фантастически красивой. Это невероятное сочетание — печь, краны, рельсы, все громоздкое, тяжелое, и раскованное сильное тело, купающееся в огненном море, так поразило Збандута, что глаза его недоуменно расширились, а рука потянулась к руке Рудаева.

Танцор перестал кружиться, остановившись как вкопанный. Затем сделал несколько прыжков, крупных, легких, на долю секунды словно повисая в воздухе. Казалось, что, зачарованный огнем, летит он к нему навстречу и вот-вот попадет в безжалостные объятья. Но в нескольких шагах от жерла печи он повернулся и с такой же легкостью проделал обратный путь.

Опустилась крышка завалочного окна, свет померк, все по-прежнему стало прозаически неприглядным. Только сейчас Збандут заметил у пульта группу печевых, которые с азартом обсуждали мастерство танцора.

Збандут остановил на Рудаеве вопрошающий взгляд.

— Наш премьер самодеятельного театра балета Виктор Хорунжий, — как бы оправдываясь, суетливо проговорил Рудаев, не разобравшись, какое впечатление произвел на Збандута резвящийся машинист.

— Так он же и техничен и лиричен, черт побери! — вырвалось у Збандута.

— И крайне неудобен, — приземлённо, болезненно-тусклым голосом заметил Рудаев. — Когда у него спектакль, приходится устраивать подмену. Печевые бригады ворчат, потому что лучше его, быстрее его никто завалку не ведет. И тем не менее от сталеваров можно услышать: «Сегодня Виктор делал завалку в ритме танца огнепоклонников». А сам Хорунжий слез как-то с машины после рекордно быстрой завалки, вытер пот и сказал: «Наслаждение такое испытал, словно в „Лебединке“ участвовал».