— Да, меня устраивает. Тогда до встречи.
Даю отбой и бросаю телефон на диван..
— Кто это был?
— Один парень, с которым я раньше работала. Предлагает работу и хочет встретиться.
— По тебе не скажешь, что ты жутко обрадовалась.
— Это все из-за неопределенности. Не могу строить планов, пока… Пока не узнаю, что нам даст эта история с «Клоуторном».
— В понедельник все будет ясно, пупсик. Если за выходные ничего не наклюнется, просто отошли чертов блокнот и живи себе дальше.
Как же все просто в его изложении. Возможно, для него самого так и есть.
— Пожалуй, вы правы. — Навряд ли, впрочем, в моей интонации улавливается убежденность. — Что ж, на этой ноте заканчивайте свой кофе, и мы отправляемся.
Под нажимом Клемент залпом допивает половину чашки, и мы покидаем квартиру.
По выходным на лондонских улицах царит совершенно иная атмосфера. Транспортный поток, разумеется, нисколько не ослабевает, однако люди как будто менее одержимы поскорее добраться до пункта своего назначения. Не то чтобы целеустремленность сменяется леностью, но уж точно появляется некоторая непринужденность.
По пути к станции подземки я звоню в «Фонд НТН» проверить, открыты ли они сегодня. Благотворительная организация для бездомных, как и следовало ожидать, работает без выходных. Я беззастенчиво вру, будто пишу статью для газеты, и в качестве контактного лица мне называют Мэнди Берк.
Полупустой поезд всего за двадцать минут доставляет нас до станции «Барбикан», ближайшей к Клеркенуэллу. Отсюда до «Фонда НТН» всего пятнадцать минут ходу, однако Клемент внезапно выдвигает ультиматум:
— Пупсик, мне нужно выпить чаю, и парочка сэндвичей с беконом тоже не будут лишними.
Поднимаю на него хмурый взгляд и обдаю желчью:
— Рада, что до вас наконец-то дошел мой совет. Как вы до сих пор живы, Клемент, — полнейшая загадка для меня.
— Это не единственная загадка, — фыркает он.
Мы находим кафе, где Клемент получает свой вожделенный завтрак: два толстых ломтика белого хлеба с маслом и хрустящим беконом. При всей нездоровости его выбора, меня привычно охватывает зависть, когда подают тарелку с моим заказом: яйца-пашот и тост из цельнозернового хлеба.
— Махнемся — тост на половинку сэндвича?
Мой спутник перестает жевать и молча таращится на меня.
— В чем дело?
Несколько секунд он, словно изваяние, не сводит с меня взгляда.
— Ни в чем, — наконец бурчит он, встряхнув головой. — Угощайся.
С благодарностью забираю добычу, однако великан по-прежнему витает где-то в облаках.
— Клемент, что с вами?
— Да просто… Не обращай внимания.
— Бросьте. Что стряслось-то?
Он откладывает недоеденный сандвич на тарелку и вытирает рот.
— Ты мне кое-кого напомнила, вот и все. Она поступала точно так же всякий раз, когда мы где-нибудь ели.
— Точно так же?
— Ага, заказывала себе что-нибудь здоровое, а потом тибрила у меня с тарелки.
— Это женская привилегия, Клемент, — улыбаюсь я.
Великан улыбается в ответ, но затем печально вздыхает. Похоже, я нечаянно пробудила в нем воспоминания, которые он предпочитает не пробуждать.
— Она была особенной, эта женщина?
— Очень.
— Подруга?
Клемент кивает.
— Никаких шансов на примирение?
— Не в этой жизни, пупсик.
У меня замирает сэндвич на полпути ко рту.
— Вы же не хотите сказать, что она…
Он, однако, снова кивает.
— Ах, мне так жаль, Клемент. Когда это произошло?
— Словно вчера, но… Давно, очень давно.
Мягко кладу ладонь ему на руку.
Я и сама уже миллион раз выслушивала всевозможные банальности, поэтому сейчас просто выражу надежду, что однажды утрата перестанет причинять вам боль.
— Я тоже надеюсь. — Внезапно он берет меня за руку и легонько сжимает ее. — И спасибо за… Ну… Что не стала ездить мне по ушам из-за этой истории.
Я тоже отвечаю пожатием.
— Не за что.
— Так ты собираешься есть этот сандвич?
— Вот этот? — Я поднимаю добытую порцию.
— Ага.
— Еще как, черт побери!
Он ухмыляется, и интимный момент остается позади, однако мне приятно осознавать, что где-то в недрах его огромной и отнюдь не юной груди все еще бьется сердце.
Покончив с завтраком, покидаем кафешку и возобновляем свой путь на Розбери-авеню, где располагается «Фонд НТН». Нашим пунктом назначения оказывается аскетическое кирпичное здание, о назначении которого говорит лишь скромная табличка возле массивных двойных дверей.
— Вот мы и на месте, — бросаю я и нажимаю кнопку звонка.
Приходится ждать целую минуту, прежде чем нам открывает худенькая старушка с короткими седыми волосами.
— Здравствуйте, мы к Мэнди Берк.
— Это я. А вы…
— Эмма Хоган, а это мой коллега, Клемент.
— Ах да! — оживляется хозяйка. — Вы звонили, насчет статьи, верно?
— Верно, хотя я надеялась, что вы сможете помочь нам и с одним несвязанным делом.
Если выяснится, что бухгалтером Деннис Хоган был таким же никудышным, как и отцом, я вот-вот установлю мировой рекорд по самому короткому интервью.
— Дело касается моего отца, — отваживаюсь я, — Денниса Хогана.
К моему облегчению, лицо Мэнди разом проясняется.
— О, так вы дочь Денниса?
— Да.
— Мы рады всем Хоганам, Эмма. Входите же!
Старушка ведет нас по коридору в тесный кабинет в задней части здания.
— Садитесь, пожалуйста. Кофе, чай?
— Спасибо, мы только что позавтракали.
Клемент хмурится, обманутый в ожиданиях снова угоститься чайком.
Мы вдвоем усаживаемся перед письменным столом с компьютером, грудой папок и переполненным бумагами лотком.
— Простите за беспорядок. Канцелярщина здесь никогда не заканчивается.
Я улыбаюсь Мэнди в ответ, однако ее лицо быстро принимает серьезное выражение.
— Как у вас обстоят дела после… ну, вы понимаете?
Не понимаю, что явственно отражается на моем лице.
— Я имею в виду, после похорон вашего отца, — поясняет Мэнди.
После секундных раздумий решаю не врать и держаться как можно ближе правды — за исключением истории с «Клоуторном», разумеется.
— Ах, видите ли, Мэнди, мы жили с отцом отдельно, и меня даже не поставили в известность о его смерти.
— О, вот почему я не помню вас на похоронах. А я-то все на старость списала. Простите уж, но память у меня не та, что прежде.
— Не извиняйтесь, скоро и сама такой же буду.
Мэнди откидывается на спинку своего кресла и переводит взгляд на Клемента. Тот даже не замечает ее интереса, поскольку словно скучающий школьник поглощен изучением собственных ботинок.
— Видите ли, Мэнди, теперь, после смерти отца, я пытаюсь восстановить картину его жизни, чтобы… закрыть главу, что ли.
— Всецело вас понимаю.
— Насколько мне известно, он здесь работал главным бухгалтером?
— Не совсем.
— Вот как?
— Деннис Хоган являлся основателем и главным жертвователем нашего фонда.
Я бросаю взгляд на Клемента. Ботинки, кажется, его больше не интересуют.
— Ух ты. Слушайте, Мэнди, я понятия не имела.
— Сомневаюсь, что вообще кто-либо имел. Он ненавидел любое проявление внимания к своей персоне и потому-то, как мне представляется, и приписал себе такую должность. Деннис был одним из самых щедрых и скромных людей, кого я когда-либо знала.
Звучит как полная противоположность человеку, которого я держу за насильника и убийцу. Разумеется, у меня возникают сомнения, что мы говорим об одном и том же человеке.
— Простите, могу я кое-что вам показать?
— Конечно.
Достаю смартфон и демонстрирую Мэнди фотографию из паспорта.
— Это ведь он?
— Разумеется, это Деннис, хотя снимок и не совсем удачный. Он был красивым мужчиной, ваш отец, и, осмелюсь заметить, вы на него похожи — теперь я это вижу.
Чтобы лишний раз убедиться в своем наблюдении, несколько секунд она внимательно на меня смотрит.
— Хм, приятно слышать, — пытаюсь я скрыть свою неловкость.