Читать интересную книгу Синий рыцарь - Джозеф Уэмбо

– А где же ваши покупки? – спросил я. Цыган прищурился от яркого солнца, обошел машину и заглянул в нее со стороны пассажирского сиденья. Его семейство стояло рядом, как перепелки, и наблюдало за мной.

– Мы не увидели ничего такого, чтоб нам подошло, офицер. Мы люди небогатые. Покупки долго выбираем, – говорил он словно всем телом – руками, бедрами и мускулами, особенно своим подвижным лицом, которое выражало то надежду, то отчаяние, то неподдельную честность. Какую честность!

– Как тебя звать?

– Маркос. Бен Маркос.

– Родственник Джорджа Адамса?

– Конечно. Он мой двоюродный брат. Мир его праху!

Тут я громко расхохотался, потому что каждый цыган, с кем мне за двадцать лет доводилось говорить, утверждал, что он двоюродный брат покойного цыганского барона.

– Вы знаете, что я нет, офицер? – спросил он, улыбаясь, потому что я засмеялся, и мне не захотелось уезжать – я наслаждался, вслушиваясь в своеобразный ритм цыганской речи, глядя на его неумытых, но очень симпатичных детей, и в сотый раз спрашивал себя, могли ли цыгане стать честными, если столетиями жили по обычаям, восхвалявшим предательство, обман и кражу у всех, кто не цыгане. Тут мне стало грустно, потому что я всегда хотел узнать цыган по-настоящему. Подружиться с ними очень трудно, но однажды я поставил перед собой такую задачу. Я познакомился с главой клана по имени Фрэнк Серна, и однажды пришел к нему в дом на Линкольн Хайтс, обедал с ним и полным домом его родственников, но, конечно же, они не говорили о том, о чем обычно говорят за столом. По их нервным шуткам я понял тогда, что присутствие в доме чужака, да еще полицейского, для всего клана событие по меньшей мере странное. Однако Фрэнк пригласил меня заходить еще, и когда у меня было время, я приходил и продолжал свои попытки разорвать их замкнутый круг и обрести в их глазах хоть немного доверия, потому что мне очень хотелось узнать цыганские секреты. Не будь я полицейским, мне нечего даже надеяться на это, потому что они ведут себя более или менее доверительно лишь в том случае, если решат, что я могу принести им какую-то пользу – ведь все цыгане живут в постоянной вражде с полицией. А теперь вообще слишком поздно, ведь я уже н е буду полицейским, и ни когда не узнаю цыганских секретов.

– Теперь мы можем идти, офицер? – спросил цыган, держа перед грудью сложенные в ладонях руки, словно молился. – Мамочке моих деток очень жарко стоять на солнце.

Тут я взглянул на цыганку, посмотрел на ее лицо и увидел, что она вовсе не карга и ей гораздо меньше лет, чем показалось на первый взгляд. Она выпрямилась и теперь бросала в меня яростные взгляды, потому что ее муж на ее глазах лизал мои ботинки. Я понял также, что когда-то она была такой же красавицей, как и ее дочь, и вспомнил, как часто меня обвиняли в том, что я во всех женщинах отыскиваю что-то хорошее, даже в тех, которые моим товарищам по службе казались уродинами. Наверное, они правы, и я преувеличиваю красоту всех женщин, которых знаю или вижу. Я задумался над этим и окончательно испортил себе настроение.

– Пожалуйста, сэр. Мы можем идти? – спросил он. Пот стекал струйками по его морщинистому лицу и немытой шее.

– Иди своей дорогой, цыган, – ответил я, отъехал от тротуара и через несколько минут остановил машину и вошел в здание суда.

12

– Я тебя уже поджидаю, Бампер, – сказал детектив из отдела по борьбе с грабежами, морщинистый ветеран по фамилии Майлс.

Своим делом он начал заниматься еще до того, как я поступил на работу в полицию, и остался одним из последних, кто еще носил широкополую фетровую шляпу. Их так и называли: «отряд шляпников», а широкие фетровые шляпы были их отличительным знаком, но, конечно же, в последние годы никто в Лос-Анжелесе таких шляп уже не носит. Но Майлс был старым упрямцем и продолжал носить свою шляпу, а заодно и просторный пиджак с широкими плечами, прикрывающий по шестидюймовому револьверу на каждом бедре, потому что его специальностью были ограбления, а подобной внешности от него требовали легенды «отряда шляпников» да и детективы из других отделов, – по старой привычке.

– Извини за опоздание, Майлс, – сказал я.

– Ничего страшного, дело только что отправлено в сорок второй отдел. Сможешь справиться с ним сам? У меня в сорок третьем еще одно предварительное слушание, а свидетелями по нему проходят двое наших новобранцев. Если меня там не будет и некому окажется вдолбить молодому ОП[8], как это дело подать, мы можем его проиграть.

– Конечно, справлюсь. Я единственный свидетель?

– Ты и менеджер отеля.

– Вещественные с тобой?

– Да, здесь. – Майлс вытащил из дешевого пластикового чемоданчика большой конверт из коричневой бумаги, и я узнал бирку описи вещественных доказательств, которую сам заполнял три месяца назад после ареста.

– Там пистолет и две обоймы.

– Погано, что мы не можем пришить ему ограбление.

– Да. Я же тебе объяснял после захвата – счастье еще, что мы сможем обвинить его хотя бы в том, что есть.

– Статья одиннадцать пятьсот тридцать в обвинение включена?

– Конечно. Вот и травка, совсем про нее забыл. – Майлс снова полез в чемоданчик и выудил еще один конверт с вещественным доказательством, запечатанный моей личной печатью. В нем находилась марихуана, что подтверждалось записью на конверте, сделанной химиком.

– Как по-твоему, сколько на этом парне висит ограблений?

– Кажется, я тебе уже говорил – четыре, верно?

– Да.

– А теперь мы думаем, что все шесть. Два в районе Рампарт и четыре здесь, в Центральном.

– Просто позор, что мы не можем посадить его хотя бы за одно ограбление.

– Помолчал бы лучше, и без тебя тошно. Я таскал его и на обычные опознания, и сам бегал по потерпевшим с пачками фотографий. Я и уговаривал, и упрашивал и чуть ли не угрожал и жертвам, и свидетелям, и знаешь, чего я в результате добился? Лишь одна баба соизволила сообщить, что он, видите ли, похож на того бандита.

– Эта сволочь действительно хорошо гримировался, верно?

– Чертовски хорошо, – кивнул Майлс. – Когда-то был актером, вот с тех пор и научился ловко управляться с гримом и пудрой. Но вот ведь что обидно – почерк во всех случаях одинаковый, и все семейные лавочки он брал одним и тем же способом. Заходит, спрашивает ящик какого-нибудь сорта пива, которого на прилавке мало, а когда они идут в кладовку за пивом – бах! – выхватывает свой сорок пятый автоматический и чистит лавочку.

– Он когда-нибудь применял силу?

– При ограблениях в Центральном – нет. Я только потом узнал, что во время одного дела в Рампарте он вырубил одного мужика рукояткой пистолета. Был там один служащий из овощного магазинчика, семидесяти двух лет, так он решил, что он Уайятт Эрп, и попытался выхватить из-под прилавка занюханный пистолетик тридцать второго калибра. Тут Лэндри буквально раскроил ему череп. Врезал три раза между глаз рукояткой, теперь парень ослеп и до сих пор лежит в больнице.

– А его ОЗ[9] не собирается вчинить ему нарушение испытательного срока?

– У этой скотины кроличьи пятки. Его срок закончился в аккурат за две недели до того, как ты его арестовал. Ну не маразм ли? За две недели!

– Ладно, я лучше пойду, – сказал я. – Некоторые из этих начинающих ОП начинают впадать в панику, если их не держишь за ручку. Кстати, в этом деле будет какой-нибудь особый ОП?

– Нет. У тебя дело – верняк. Ты взял его чисто. Проблем с выслеживанием и захватом быть не должно. Но хоть мы знаем, что парень грабитель, сегодня мы ничего не можем ему пришить, кроме мелкой уголовщины – бывший заключенный, имеющий оружие и наркотик.

– Можем ли мы с этим отправить его обратно в тюрьму?

– Попробуем. Я приду в зал суда сразу, как только смогу. Если закончишь раньше меня, дай мне знать, смог ли ты привлечь его к ответу.

– Сомневаешься, что я с ним справлюсь? – улыбнулся я и направился в зал заседаний, переполненный каким-то странным чувством, которое преследовало меня сегодня весь день. А я ведь сегодня последний раз буду на суде в мундире, подумал я.

Зал был почти пуст. На местах для публики сидело всего трое – две пожилых женщины, вероятно, из тех, какие ради развлечения ходят посмотреть, как судят преступников, и моложавый мужчина в деловом костюме, очевидно, свидетель. Он выглядел так, словно само пребывание здесь было для него чем-то отвратительным. Поскольку эти помещения предназначались лишь для предварительного слушания, здесь не было скамьи для присяжных, лишь кресло для судьи, кафедра для свидетелей, столы для адвокатов, столик секретаря и небольшой стол для бейлифа неподалеку от барьера.

По крайней мере, меня больше не будет выматывать вся эта судебная круговерть, подумал я. Полицейские склонны думать, что ее разработала некая кучка психов, потому что она словно уводит тебя за сотню миль от той точки, в которой любой нормальный человек остановился бы. После того, как зарегистрирован уголовный иск, назначается защитник и проводится предварительное слушание, равнозначное суду. Оно как бы подменяет вынесение приговора большим жюри[10] и проводится для того, чтобы можно было убедиться, что имеется достаточно причин и оснований передать дело в суд более высокой инстанции, затем оно снова рассматривается в суде более высокого ранга, и лишь потом следует собственно суд. Да, совсем забыл, в промежутках проводится еще пара слушаний, и отметается все, что ты уже успел сделать. В особых случаях бывает даже отдельный суд для признания виновности и отдельный – для вынесения приговора, и именно поэтому знаменитые калифорнийские судебные разбирательства тянутся годами до тех пор, пока не влетают противоборствующим сторонами в такую сумму, что они или прекращают дело сами, или дают подсудимому возможность получить срок по наиболее мелкому из предъявленных обвинений.