Читать интересную книгу Синий рыцарь - Джозеф Уэмбо

– Кого же?

– То самое дерьмо, что ты тогда упрятал в тюрьму, помнишь? Того парня, что стукнул старого Ната по макушке, когда они поспорили из-за платы за еду, ты тогда так быстро ворвался и пересчитал ему кости. Вспомнил?

– А, да, вспомнил. Снид его звали. Вонючий он был, как собачье дерьмо.

– Тот самый, – кивнул Нат. – Никогда больше он не будет моим посетителем, никогда. Грязная одежда, грязное тело, грязный рот.

– Тебе еще повезло, что ты не подцепил гангрену, когда этот х... тебя ударил, Нат, – сказал я.

– Сволочь недобитая, – отозвался Нат, вспомнив удар, отключивший его почти на пять минут. – Он заходил сюда на днях. Я его сразу узнал и велел выматываться, пока я не позвал Бампера. Видать, запомнил он твое имя, потому что сразу слинял, лишь ругнулся пару раз.

– Вспомнил меня, вот как? – ухмыльнулся я. Оделл, не спрашивая, поставил передо мной стакан холодной воды и налил в чашку кофе. Конечно, они знали, что я не работаю в отделении на Ньютон-стрит, а они кормили бесплатно только патрульных из этого отделения, но после той схватки со Снидом они всегда бесплатно кормили и м е н я, более того, всегда пытались уговорить заходить почаще. Но мне не хотелось пользоваться преимуществом. До того я приходил и платил обычно полцены, как и любой другой полицейский в форме.

– Ну, вот и полуденный наплыв, – сказал Нат. Я услышал, как захлопали дверцы машин, вошло с десяток негров, болтающих и смеющихся на ходу. Все разбрелись по большим кабинкам. Я предположил, что посетители – учителя. Неподалеку средняя школа и две начальных, и к тому времени, когда Нат поставил передо мной тарелку, народу набралось уже довольно много. Только это оказалась не тарелка, а целое блюдо, пожалуй, поднос. Так было всегда. Я попросил ребрышки, и я их получил – двойную порцию – плавающие в соку и соусе, а впридачу восхитительный свежий хлеб, который тут же пекли по соседству, горку взбитого масла размером с порцию мороженого. Я стал есть, обмакивая хлеб в соус, и время от времени то Нат, то Оделл подливали мне на тарелку черпак свежего горячего соуса. Ко всему прочему я получил еще и гору холодного деликатесного салата из шинкованной капусты и совсем немного жареной картошки, потому что места для нее на тарелке практически не осталось. В говядине, которую подают у Оделла, нет ни грамма жира. Он слишком гордый человек, чтобы такое допустить, потому что ему почти шестьдесят лет, и он за свою жизнь не научился мухлевать и обманывать.

Когда прошло первое чувство наслаждения говядиной, я стал осматриваться и заметил, что одна из официанток помогает за стойкой Оделлу и Нату: они не успевали справляться. Мое внимание привлекла эта крепкая, пышная женщина лет тридцати пяти с чуть более светлой, чем у Ната, кожей, с курчавыми от природы волосами – терпеть не могу псевдоафриканские завивки. Талия у нее была очень узкой, а над плоским животом высоко вздымались груди. Она увидела, как я восхищен ею, и казалась очень довольной. Как и всегда, симпатичная женщина рядом внесла в обед нотку совершенства.

– Ее Труди звать, – сказал Оделл и подмигнул мне, когда официантка отошла к дальнему концу стойки. Подмигивание и улыбка означали, что Труди – честная добыча, то есть не замужем. Некоторое время я встречался с другой его официанткой – пухлой смуглой женщиной по имени Уилма, которая в свои тридцать два года уже была бабушкой. В конце концов она ушла от Оделла и вышла замуж в четвертый раз. Мне очень нравилось проводить с ней время. Я научил ее разным танцам – свиму, джерку и бугалу, как только они начинали входить в моду. Сам я их освоил благодаря своей подружке Маделейн Кэрролл.

– Спасибо, Оделл, – сказал я. – Может, в следующий раз я сяду за столик в ее секции.

– Ничего забавного не случалось в последнее время, Бампер? – спросил Нат, передавая несколько заказов на кухню.

– Недавно... Слушай, рассказывал я тебе об одном большом пижоне, которого я остановил за проезд на стоп-знак перед вашим заведением?

– Нет, расскажи, – попросил Оделл, останавливаясь с тарелкой в руке.

– Так вот, как я уже сказал, парень проехал под стоп-знаком, я за ним погнался и догнал на Сорок пятой. Большой такой шкаф оказался, чуть ли не шесть футов семь дюймов, тяжелее меня. Сплошные мускулы. Я стал выписывать ему штраф, а перед этим сделал на него запрос по рации, и оказалось, что его поджидает ордер на арест за нарушение правил движения.

– Вот черт, – сказал подошедший Нат, весь обратившись в слух. – И тебе пришлось с ним драться?

– Когда я ему сказал, что его ждет ордер, он мне заявил: «Очень плохо, парень. Я не собираюсь отправляться в кутузку». Спокойно так сказал, уверенно. Потом отступил на шаг, словно приготовился драться.

– Вот зараза, – оценил Оделл.

– И тут ко мне пришла эта мысль. Подхожу я к машине, беру в руки микрофон и громко говорю: «Один-икс-эл-сорок пять вызывает скорую помощь на угол Сорок пятой и Авалон-стрит». Тут этот пижон оглядывается по сторонам и спрашивает: «А для кого это скорая помощь?» А я ему: «Для тебя, скотина, если ты не сядешь в мою машину».

Сел он в мою машину, и на полпути в кутузку стал сначала хихикать, а потом и вовсе расхохотался. «Ну, – говорит, – и обдурил же ты меня. Первый раз в жизни еду в кутузку и смеюсь».

– Черт побери, Бампер, – сказал Оделл. – Ну, ты даешь! Черт побери. – Тут они оба вспомнили о своих клиентах, и разошлись, все еще смеясь.

Я очистил тарелку, обглодал косточки, обмакнул в соус остатки хлеба, но наслаждение мое улетучилось, потому что набившаяся в ресторан толпа, беготня официанток, позвякивание тарелок угнетали, и я попрощался с Натом и Оделлом. Само собой, я не мог дать им чаевые, хотя они сами меня обслуживали, поэтому я дал Нату два доллара и сказал:

– Передай их Труди. Скажи, что это ей чаевые авансом за хорошее обслуживание, когда я приду в следующий раз и сяду за ее столик.

– Передам, Бампер, – ухмыльнулся Нат. Я помахал рукой, рыгнул и вышел на улицу.

Когда я снова захотел узнать температуру, проезжая мимо банка, на табло светилось время, а не температура. Была половина второго – время, когда начинается послеобеденное заседание в суде. И тут до меня дошло, что я совсем забыл о том, что мне сейчас следует быть на предварительном слушании!

Я выругался и погнал машину, направляясь к новому отделению муниципального суда на Сансет-стрит возле Площади старой миссии, но потом притормозил и подумал: какого черта я гоню, ведь я последний раз еду в суд, находясь на службе. Меня еще могут вызвать для дачи показаний и после того, как я уйду в отставку, но это моя последняя поездка в суд во время службы, пока я еще полицейский, а я никогда не опаздывал в суд за все двадцать лет. Так какого черта спешить! Я поехал медленнее и неторопливо покатил к зданию суда.

Я проехал мимо одного из индейских баров на Мейн-стрит и увидел двух готовых подраться пьяных храбрецов – они направлялись в переулок, толкаясь и вопя друг на друга. Я знал многих пайотов, апачей и других из дюжины юго-западных племен, потому что многие из них попадали на окраину, на мой участок. Но общение с ними вгоняло меня в тоску. Весь их вид, – тех, кто оказывался на Мейн-стрит, – говорил о таком крушении всех жизненных планов, что я был счастлив увидеть, что они способны еще хотя бы на драку. Значит, они еще могут нанести ответный удар, неважно кому, хотя бы и другому пьяному собрату по племени. На моем участке они становились конченными людьми, а может, уже были таковыми еще до того. То были алкоголики, а женщины – толстые пятидолларовые проститутки. Их хотелось поднять, встряхнуть, но они были безнадежны, обречены. Один старый участковый говорил мне, что при взгляде на них у него сердце разрывается.

На стоянке возле Третьей и Мейн-стрит я увидел цыганскую семью, направляющуюся к старому ржавому «понтиаку». Мамаша была сутулая карга, грязная, с болтающимися серьгами, в крестьянской блузке и пышной красной юбке, с неровным подолом ниже колен. Мужчина вышагивал впереди нее. Он был на четыре дюйма ниже меня, тощий, примерно моего возраста. Очень смуглое небритое лицо повернулось в мою сторону, и я его узнал. Он обычно слонялся по пригородным кварталам и на пару с цыганкой обжуливал прохожих. Женщина, вероятно, была его женой, но лицо ее я с ходу не мог припомнить. За ней следом шли трое детей: грязная, но очень красивая девочка-подросток, одетая так же, как мать, жуликоватый на вид мальчишка лет десяти и кучерявая маленькая четырехлетняя куколка, тоже одетая, как и мамочка.

Интересно, подумал я, какую махинацию они затевают? Я попытался вспомнить его имя, но не смог. А помнит ли он меня, подумал я. Хоть я и опаздывал в суд, но все же остановился у тротуара.

– Эй, погоди-ка, – позвал я.

– Что, что, что? – встревожился цыган. – В чем проблема, офицер? В чем проблема? Я цыган. Я просто цыган. Вы знаете меня, верно, офицер? Мы ведь уже раньше говорили, верно, нет? Мы просто ходили за покупками, офицер. Я, мои детки, и их мамочка.