После морского зрелища А. Орлов из Ливорно переехал в Пизу, где поселился в одном из великолепных дворцов этого средневекового городка, бывшего когда-то крупнейшим морским портом.
В 1770 г. Алексей Орлов становится одним из самых влиятельных и могущественных деятелей в России. В этом году французский посол докладывал своему правительству из Петербурга: «Алексей Орлов сейчас самое важное лицо в России. Екатерина его почитает, боится и любит. В нем можно видеть подлинного властелина России». И кто знает, как сложились бы его и братьев судьбы, если бы не любовь Григория к Екатерине Зиновьевой, пришедшаяся на этот период времени.
Алексей в зените славы. Младший брат ему пишет: «Подлинно, Алехан, описан ты в английских газетах. Я не знаю, ведомо ли тебе; конечно, так хорошо, что едва можно тебя между людьми считать. Заключение в описании: „из всех, кого я знаю, как чрез книги, так и персонально, нет, говорит сочинитель, ни одного, который бы так близко к совершенству подходил“, как Ваше Сиятельство. А Федю моего голубчика также изрядно похваляет, но поставил в довольном расстоянии от тебя… Если бы я, Алехан, тебя описывал, то не прогневайся, чтоб я вообще сказал: Федя тебе ни в чем не уступит, разве в одном упрямстве…» [44/1, 228–229]. В следующем письме: «Братья и я здоровы, милые ваши, мои малютки и Лиза (жена Владимира. — Л.П.) тоже». В письме Алексею от 21 января: «Милость твою, Алехан, вознесут до небес и здесь о твоих поступках в разсуждении турок все без ума. Конюха мои приехали из Москвы — они жили у тебя в Острове; сказывают, что там все хорошо» [44/1, 232].
В октябре 1770 г. прибыла к островам Архипелага четвертая эскадра под командованием датчанина Арфа, имевшего на руках рескрипт Екатерины, объяснявший, что в связи со значительным числом на прибывших судах датских офицеров и матросов, командование этой эскадрой отдастся Арфу. Арф проявил надменное отношение к А. Орлову, и сразу получил все то, что должен получить от начальника заносчивый подчиненный (общее командование оставалось за Орловым). В результате вскоре Арф был вынужден подать Орлову прошение об отправке его в Петербург, просьба была немедленно удовлетворена, а А. Г. Орлов написал Екатерине, чтобы больше иностранцев ему не присылали.
Признание в Вене
Между тем из Петербурга приходили тревожные вести, братьям стало известно об отношениях Григория с императрицей, грозивших полным разрывом. Владимир Орлов, не смея писать открытым текстом, серьезность создавшейся ситуации высказал в письме следующими словами: «Все очень желают любящие вас, чтоб вы возвратились, и думают, что вы здесь в нынешних обстоятельствах гораздо более нужны, нежели там». Как было принято с юных лет, братьям следовало обсудить положение на общем совете. В то время, когда Григорий рвался на придунайский фронт, Алексей, жалуясь на боли в пояснице и ногах, но главным образом ссылаясь на необходимость обсуждения текущих дел в столице, испрашивает дозволения явиться ко Двору.
Получив вскоре согласие государыни, 12 ноября А. Орлов, оставив за себя Спиридова, отбыл на «Трех иерархах» в Ливорно, а оттуда отправился в Петербург, куда прибыл 4 марта 1771 г. Вместе с ним собирался в Россию и Федор, но по дороге будто бы разболелся и остался в Мессине (по всей видимости, в зашифрованной депеше разрешалось лишь Алексею явиться в Северную столицу, троих боевых братьев здесь было бы слишком много).
Неожиданное появление А. Орлова на одном корабле в Ливорно послужило поводом для слухов о поражении русского флота у острова Лемнос. Алехан вынужден опровергать лживую молву, в письме русскому дипломату в Париже Хотинскому он объясняется следующим образом: «Отъезд мой последовал единственно по причине болезни как моей, так и брата моего, который принужден остаться в Мессине (на острове Сицилия. — Л.П.), не доехав до Италии…».
8 марта Алексей прибыл на заседание Совета вместе с Екатериной, которая также начала с объяснений. Во вступительном слове она сказала, что для уведомления Совета о делах Архипелагской кампании и получения планов на будущее А. Орлов хотел послать в Россию генерал-поручика Ф. Орлова с рапортом, но болезнь и карантин задержали его в Мессине.
На письма и визиты вежливости у Алексея почти не было времени. Иван сообщал П. Румянцеву: «Брат Алексей Григорьевич приезжал к нам и пробыл здесь три недели и опять поехал отсюда 25 марта, к своей команде и просил меня, чтоб я к вам, яко ходатай за него, испросил прощения, что он не писал сам к вам. Божусь, что ему почти не было часу досужнаго» [46].
С нелегким сердцем Алехан тронулся в обратный путь, обдумывая по дороге положение, создавшееся в связи с наметившимся разрывом отношений Екатерины и Григория. Это казалось началом конца карьеры всех Орловых. По пути он остановился в Вене, и там за столом, в присутствии Дмитрия Михайловича Голицына и иностранцев, вдруг начал вспоминать события 1762 г. в Ропше. Француз-историк Ж. Кастера, оставивший потомкам труд под названием «Жизнь Екатерины II», этот известный, но не принимаемый во внимание эпизод, описал так: «Однажды вечером, когда он [А. Орлов] ужинал у русского посланника вместе с многочисленным обществом, он заговорил о революции, которая лишила трона Петра III. Никто не осмелился задать ему ни малейшего вопроса по поводу смерти несчастного царя. Алексей Орлов рассказал об этом по своему собственному побуждению; и, видя, что все, кто это слышал, дрожали от ужаса, он подумал, что оправдается в совершенном им преступлении, сказав, „что для человека столь гуманного, как он, было очень печально оказаться принужденным сделать то, что ему приказали“». Французский посланник при венском дворе со слов своего соотечественника Беренжера записал то же самое только другими словами: «Граф Алексей Орлов сам заговорил об ужасной истории… он должен был против своего убеждения сделать то, что от него потребовали. Этому генералу, физическая сила которого неимоверна, было поручено удавить своего государя, и кажется, что угрызения совести его преследуют».
Многочисленные гости не верили своим ушам: знатный российский вельможа во всеуслышание обвиняет императрицу!
Что же получается? Подозревать А. Орлова во лжи нет никаких оснований. С чего же он решился после долгих девяти лет молчания открыть тайну? Объяснение может быть только одно — Екатерина давала Орловым какие-то обещания и не выполнила их. В таком случае в долгой дороге Петербург Вена Алексей решился на этот открытый и весьма рискованный шаг: мол, ты матушка, не держишь слова, так и я волен открыть глаза мировой общественности на твою решающую роль в этой истории.
Но самое удивительное, что императрица никак не отреагировала на дерзость Алехана. Лишь в письме от 6 июня отписала ему: «Из газет и писем братца вашего (Федора. — Л.П.) и ваших, усмотрела я с удовольствием, что вы приехали в добром здравии из Вены в Ливорну» [49, 77]. Думается, Вена упомянута не случайно. Тонко и иронично Екатерина дала понять герою Чесмы, что его заявление за венским ужином ею услышано и что она довольна его благоразумным прибытием в Италию (черт его знает, на что способен этот человек!). Но Орлов и не думал мстить.
Биограф графа Сен-Жермена И. Купер-Оукли описал встречу Алексея Орлова и знаменитого мистика, носившего в то время имя графа Цароги. К сожалению, автор не называет время встречи, было ли это в 1771 г. или несколько позже. При встрече присутствовал один из его спутников — маркграф Бранденбург-Анспахский. «Однажды Цароги показал маркграфу приглашение, которое он получил через курьера от графа Алексея Орлова, как раз возвращавшегося из Италии… За обедом завязался очень интересный разговор; они много говорили о кампании в Архипелаге и еще больше о полезных и научных открытиях. Орлов показал маркграфу кусочек невозгораемого дерева, которое по проверке действительно не загорелось, а сначала раздулось наподобие губки, а потом развалилось, оставив лишь кучку пепла светлого цвета. После обеда граф Орлов увел графа Цароги в соседнюю комнату, где они и оставались вдвоем достаточно долгое время. Автор стоял у окна, под которым остановилась карета графа Орлова, и заметил, что один из слуг графа, открыв дверцу кареты, вынул из ящика под сидением большую красную кожаную сумку и отнес ее наверх в комнату, где находились граф Орлов и граф Цароги. По возвращении в Анспах граф Цароги в первый раз показал им верительную грамоту с императорской печатью, удостоверявшую, что он в действительности является генералом русской армии; далее он сообщил маркграфу, что Цароги всего лишь псевдоним…».
Прибыв к средиземноморским берегам, Алексей созвал военный совет, на котором было решено направить к острову Родосу особую эскадру под началом Ф. Орлова с целью пройтись вдоль короманского берега с высадками десанта. Во время этой экспедиции русские брали небольшие крепости, бомбардировали большие, овладевали магазинами, составляли планы и карты местностей.